Шаман - Норман Сеймон

На протяжении всей охоты Клас оставался близко от передней части твари - как и хвостовой, этот участок считался весьма опасным и почетным. Гусеница не умеет атаковать головой, но бывали случаи, когда не уследивший за движениями жертвы бедолага попадал под случайный удар, зачастую становившийся для него первым и последним - весил этот орган для измельчения травы изрядно, а скорость его предсмертных метаний порой становилась просто огромной.

Клас знал об этом - но, начав беречь ногу, неизбежно рассеял внимание. Когда Гусеница внезапно вздыбилась на многоростковую высоту, он неожиданно оказался прямо перед ней и, начиная стремительное отступление, уже знал, что голова чудовища с наполненными мукой глазами уже выписывает над землей петлю, и теперь спасти от удара его может только случай. Но боги Степи не послали ему спасение - они не любят размышляющих; демон Небытия неотвратимо настиг несчастного юношу, и удар его был страшен. На мгновение охотника будто размазало по поверхности огромных челюстей, а потом пришла легкость полета. Он видел бегущую под ним траву и успел даже удивиться, что жив и в сознании, прежде чем со всего маху грянулся о землю и провалился в черноту.

Где-то далеко вздрогнул огромный паук-смертоносец. Странный импульс достиг его сознания, на миг оглушив. Повертевшись на месте, как бы приходя в себя от замешательства, Анза посеменил было в сторону шатра, но тут же остановился. Нет, Элоиз он узнал бы сразу! И насекомых, обитающих на этом участке Степи, он уже изучил, ошибки быть не могло. Сигнал пришел откуда-то из-за горизонта и, видимо, связан с людьми… Что же, хорошо. Завтра на них можно будет взглянуть.

Восьмилапый продолжил прерванный бег, приближаясь к замеченному еще сверху источнику, достиг его довольно быстро, напился и наполнил принесенные сосуды. Задумчиво постоял, глядя в воду. Слишком много человеческого.

Зная, что девушка в полном порядке, он все равно должен был немедленно бежать к ней. Паук просто не мог, не умел поступать иначе. Слишком много человеческого…

Он изо всех сил помчался обратно - Элоиз встревожилась его неожиданно ранним возвращением. «Все хорошо, маленькая?» «Все хорошо, Анза. Что с тобой?» «Я… волновался».

Паук вошел в шатер, опустился рядом с девушкой и по молчаливому согласию они стали «близко-близко». Детское название, еще девочкой Элли данное этому состоянию, как нельзя лучше отражало его суть: восьмилапый вошел в сознание человека и слил его со своим. Память и даже частично способность мыслить каждый индивидуум сохранял отдельно от другого, но вот восприятие мира становилось общим.

Сколько себя помнила девушка, и она и Анза любили эту игру, не находя никакого сочувствия среди окружающих. Люди не вполне понимали, в чем прелесть такого странного состояния. Пауки, по всей видимости, занимали ту же позицию. Вероятно, сказалось то, что девочка слишком рано осиротела и воспитывал ее так кстати оказавшийся рядом добрый восьмилапый…

Родители Элоиз погибли во время землетрясения, и ее саму, едва живую от голода, откопали пауки. Хоть в этом она могла быть уверена - ей рассказывали об этом люди.

«Прости меня, Анза, я не права, но я очень рассердилась. А ты хороший, прости, завтра я пойду к людям». «Завтра, маленькая, прости и ты меня, я больше никогда так не сделаю, а все дела завтра».

Больше они не могли уже выражать мысли отдельно друг от друга и надолго замолчали, просто сияя в Степи чистой и сильной эмоцией счастья. Счастья нечеловеческого и непаучиного.

ГЛАВА 3

К нему никто не подошел, к нему просто некому было подойти: мужчин всецело занимала битва с Гусеницей, а женщины пока не приближались к месту охоты, собирая съедобные травы к предстоящему пиршеству. Клас позже был уверен, что умер тогда на некоторое время. Был уверен совершенно твердо - потому что видел богов. Видел, но не мог рассмотреть, хотя и точно знал: это именно они, те самые боги Степи, о которых рассказывала Ма и о которых не терпел никаких разговоров Турн.

Пожиратели Гусениц никогда не смотрели на небожителей, пролетающих в вышине. Летучие хозяева равнины всегда убивали тех, кто пытался их увидеть, мгновенно подавляя своим Гневом. Лечь в густую траву лицом вниз, закрыть глаза и не думать - они любят, чтобы их почитали именно так. Если племя сделает все как нужно, то строгие высшие существа никого не тронут, пролетят мимо, видя под собой лишь море зелени.

Но если хотя бы один из степняков начнет думать, то боги наполнят его сердце тем самым ужасом, который называется Гнев с Неба, и тогда охотник начнет бояться великих созданий и невольно думать о них - а это еще хуже, чем посмотреть. Тогда великие спустятся и убьют всех, кого найдут, а найдут они тех, кто испугается и тоже направит на них свои мысли. Заслышав же поблизости страшных мстителей, невозможно о них не думать, нельзя не испугаться, поэтому в траву надо ложиться как можно дальше друг от друга. Именно потому мужская цепь идет отдельно от женской и детской, а беременные женщины со своими мужьями обязаны держаться отдельной группой, потому что дети даже в утробе могут начать думать, и тогда гневливые боги спустятся к ним…

Раньше, говорила Ма, беременную женщину с мужем изгоняли из племени на год, но пришло время, когда никто из ушедших не вернулся и охотников осталось слишком мало - едва-едва хватало для настоящей охоты. Тогда женщинам стали разрешать идти по следам племени и даже завели обычай оставлять им еды. Вот и с Гусеницы Класа они получили бы по хорошему куску -да сейчас у Пожирателей нет беременных.

Теперь в племени так и будут говорить: до Гусеницы Класа, после Гусеницы Класа - так степняки ведут счет времени. Прежде были Гусеницы Маалса, Сторка, опять Маалса, Лила… Довольно давно уже была Гусеница Эля - тогда брат его был совсем мальчиком, а Кора, их мать, жива. А уж кто из охотников отличался прежде, юноша и не помнил, ему это было совершенно не нужно. Пусть Ма и Турну известны десятки десятков отрезков времени, но какой в этом смысл? Ну вот, опять проклятый вопрос «Зачем?»…

Хотя теперь, наверное, уже все равно, мертвому можно и подумать, и бестолковые вопросы позадавать. Узрев богов воочию, Клас осознал, что терять ему совершенно нечего, он определенно умер, и теперь властители жизни и смерти пожрут его, как они поступают рано или поздно со всеми. Охотник решил, что перед трапезой боги вполне могут и ответить хоть на один его вопрос, это было бы вежливо. Вот только какой? Попросить их рассказать о себе?.. Или о том, откуда взялись Пожиратели Гусениц и другие люди? Тогда он вспомнил зеленый листочек Жизни в пустоте и спросил, глядя прямо на неясные в полумраке силуэты: «Зачем?!».