День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер

и получить телеграмму лично. Ну, мы решили, что это пришло помилование от губернатора – вы ведь понимаете, о чем я? У капитана Мейхью был приказ не покидать вагон, поэтому он не знал, как поступить. Все начали думать, что ему делать, и вот тут-то мы и сглупили. Пока мы думали, вагон вдруг заполнился проводниками. Они перебили все лампы, и нам пришлось ползти на карачках по битому стеклу. Какой-то мужик схватил меня за ноги и попытался связать, я изловчился и хорошенько ему вмазал, но он оказался настолько силен, что смог вздернуть меня в воздух и одновременно стянуть веревкой ноги. В результате, упираясь ногами в потолок, я оказался лежащим на лопатках и мог лишь крутиться на месте, как рак на песке. Мужик потом стянул мне за спиной еще и руки. Мы все орали как бешеные, а капитан Мейхью громче всех: «Стреляйте же, черт возьми! Не дайте ему уйти!» Только откуда нам было знать, кто там Эшли, скажите на милость? Потом нам всем рты заткнули кляпами, вытащили в проход и уложили, как мешки с картошкой. Поверьте, эти люди были не местные: наверняка из Чикаго, а то и из Нью-Йорка, и действовали очень слаженно: явно уже проворачивали подобные дела. Никогда не забуду ту ночь. Шторы хоть и были опущены, но в щелки пробивался слабый свет и было видно, как они скакали через сиденья, будто обезьяны.

Таинственное происшествие совершенно сбило с толку умнейших людей графства, начиная с полковника Стоца в Спрингфилде, репортеров в разных городах, шерифа и всех его заместителей и одновременно партнеров по картам, а также дам, которые занимались шитьем в пользу язычников в Африке, плюс кружок выдающихся мыслителей, собиравшихся каждый вечер в таверне «Иллинойс», и кончая бездельниками, жевавшими табак в извозчичьей конторе мистера Кинча и в местной кузнице. Беата Эшли тоже не знала, что и думать.

Впоследствии появились кое-какие дополнительные соображения, которые лишь подстегнули уставшую людскую фантазию. Как удалось выехать из страны сбежавшему преступнику, за обритую голову которого был назначен выкуп в четыре тысячи долларов? Как смог он пересылать письма, а потом и деньги, своей жене и детям, сидевшим без единого цента, если каждое послание, приходившее в этот дом, тщательно проверялось полицией, а все посетители подвергались строгому допросу? О чем думал он? О чем думала она? Что думала обо всем этом Юстейсия Лансинг? Вопросы, связанные с деньгами, рождали самое большое количество домыслов у горожан. Все знали, насколько мала была зарплата Эшли. Всем было известно, какие счета выставлял им мясник в течение нескольких лет. Жена местного банкира рассказала по секрету своим подругам, что сбережений у него было с гулькин нос. Благоразумные и рассудительные бились в экстазе: Джон Эшли семнадцать лет нарушал безжалостный закон всех цивилизованных людей, не откладывал денег впрок. Процесс растянули безбожно. Вскоре после его начала Эшли учтиво отказался от платного адвоката, воспользовавшись защитой, предоставленной судом. Весь город видел, как из Сомервилла приехал торговец подержанными вещами и в своем фургоне увез из дома подсудимого все, что можно: мебель, посуду, оконные шторы, постельное белье, дедовские часы, стоявшие в холле, а также рояль, под звуки которого так часто танцевали виргинские рилы, и даже банджо Роджера. В «Вязах» продолжали чем-то питаться: у них был курятник, оставалась корова, а еще сад, – но счетов от мясника больше не поступало. В последний вечер Эшли, перед тем как его посадили в поезд, чтобы отправить в Джолиет, передал сыну свои золотые часы – последнюю семейную ценность.

Во время процесса и несколько недель после побега осужденного весь город исподтишка, затаив дыхание, наблюдал за «Вязами», а кое-кто даже заходил: доктор Джиллис; мисс Томс, которая опять взвалила на свои плечи административные заботы о шахтах; портниха мисс Дубкова (Ольга Сергеевна); чиновники из офиса полковника Стоца, которые появлялись время от времени, чтобы изводить миссис Эшли. Духовник семьи доктор Бенсон, после того как навестил заключенного в тюрьме, но никакого раскаяния от него не услышал, освободил себя от обязанности навещать его вновь и не пришел ни разу. Несколько дам – прихожанок церкви все-таки решили нанести визит своей подруге миссис Эшли, хотя и не получили одобрения пастора, однако за двадцать шагов до ее дома передумали. Все вместе они занимались шитьем в миссионерском обществе, украшали церковь к Пасхе и Рождеству, она приглашала их детей поиграть в крокет и поужинать в «Вязах», но за все эти годы ни к кому из них ни разу не обратилась по имени. Исключением были лишь мисс Томс и миссис Лансинг – их время от времени она называла Вильгельминой и Юстейсией. Она даже свою прислугу величала не иначе, как «миссис Свенсон».

От дома к дому вскоре распространился слух, что сын Эшли Роджер, семнадцати с половиной лет, покинул Коултаун. Все решили, что он отправился на заработки, чтобы содержать мать и сестер. Осенью девочки в школу не вернулись: Беата стала заниматься с ними дома. Целых полтора года Лили, которой было уже почти девятнадцать, и девятилетняя Констанс вообще не выходили за ворота усадьбы, как и мать семейства, и покупки для дома делала София, четырнадцати лет от роду. Каждый день ее видели в центре, она с улыбкой кивала своим бывшим знакомым и, судя по всему, совсем не переживала из-за того, что мало кто кланялся ей в ответ. Отчеты о ее покупках становились достоянием всего города – мыло, мука, дрожжи, нитки, заколки для волос и немного сыра «для мышеловки».

Обитатели «Вязов» оказались среди тех, кто последним узнал о побеге Эшли. Эту новость им принес лучший друг Роджера Порки, паренек по фамилии О’Хара. Это был юноша индейской крови, принадлежавший к ковенантской церкви – религиозной секте, которая переехала в южный Иллинойс из Кентукки и основала общину в трех милях от Коултауна. Молодой человек хоть и родился с дефектом правой ступни и голени, но слыл отличным охотником и не раз брал с собой и Роджера. Порки чинил обувь горожанам, и поэтому целые дни проводил в своей маленькой будке на центральной улице. Все Эшли исключительно уважали его, но он ни разу не вошел в их дом с парадного входа и решительно отвергал приглашения разделить с ними трапезу за одним столом. Порки отличала невероятная преданность, умение замечать абсолютно все, а говорить лишь то, что нужно. Утром 22 июля он появился у задней двери дома Эшли и издал свой клич – ухнул по-совиному. Спустившись к нему, Роджер услышал