Зимний сон - Кензо Китаката

Бегал я каждый день и не задумывался, зачем это делаю, – бегал и все. Живу, вот и бегаю. Может, и вся жизнь у меня такая.

Вернувшись, я принял душ. Потом подвинул к окну стул. Уселся и смотрел на дождь, который перешел в настоящий ливень. Дождь мне больше нравился, чем снег. Я даже солнечным дням предпочитал дни, когда небо заволокло свинцовыми тучами, готовыми вот-вот разразиться. С самого детства.

На дороге остановился «ситроен». Вышла Акико. Она была в капюшоне, но без зонта.

Когда прозвенел звонок на входной двери, я подошел и открыл.

– Я возвращаюсь в Токио.

– Так и планировалось?

– Планы ту ни при чем. Не рисуется мне в горах, и все тут.

– Как я вас понимаю.

Я говорил про себя, но Акико все восприняла по-другому. Она отвернулась. Я поднял руку и спросил, не хочет ли она войти. Девушка еле заметно кивнула.

– А можно посмотреть картину у вас в мастерской?

– Пожалуйста.

Я вернулся в гостиную и развел в очаге огонь. Дерево затрещало и разгорелось.

Акико не спускалась со второго этажа. Я закурил и стал смотреть в окно, на дождь. По крыше осиротелого «ситроена» барабанил дождь.

– Тот цвет, в центре…

Девушка успела спуститься и стояла за моей спиной.

– Каким-то образом я его ощущаю. Смотрела на него, и мне стало ясно, что такое абстракция. У нее своя жизнь, своя реальность.

– Своя реальность?

Я вспомнил темно-синее пятно в центре холста. Я выразил свое сексуальное желание в чистом виде. Не зная объекта этого желания, я нарисовал по наитию.

– Пейзажи, натюрморты, люди – их легко нарисовать, потому что ты их видишь. А вот излить то, что у тебя на сердце… ведь туда не заглянешь.

– Ну, есть чувства, – ответил я.

– А вы здорово набили руку, превращая чувства в цвет и форму, да, сэнсэй?

– У меня богатая практика. Я много рисовал то, что вижу, таким, каким я его вижу.

– Правда?

– Простите, Акико, не захватите мне из холодильника пива?

– Еще не вечер.

– Это мне вместо обеда.

– Не лучше ли прекратить? Вам надо как следует питаться.

– Не вашего ума дело.

– Справедливо. Я не вправе вас поучать, – пробормотала она.

Акико направилась на кухню и вернулась с пивом. В холодильнике было пиво в банках, которое я сам покупал, и в бутылках, которое мне доставили из винной лавки. Гостья принесла пиво в бутылке.

Я раскупорил бутылку и плеснул в стакан.

– Будет тихо.

– В смысле, когда я вернусь в Токио?

– Когда идет дождь, горные духи будто затихают.

Я пил пиво, а Акико внимательно на меня смотрела. Я хотел сказать ей, что она сделала хороший набросок, но смолчал. Скажу что-нибудь – все равно не так поймет. Не хотелось двусмысленностей.

– Хотите меня нарисовать?

– Зачем?

– Просто хочу, чтобы вы меня нарисовали. Честно говоря, я тоже хочу вас нарисовать. Простите за прямолинейность.

– А просить человека себя нарисовать – это не прямолинейность?

Ну вот, опять все испортил. Надо же было встревать. Акико смутилась, но не было похоже, что она злится.

– Разрешаю вам нарисовать меня в любом виде.

– Почему?

– У меня уже два ваших наброска: дерево и валуи. Смотрю на них, и кажется, что лучше бы их поняла, если бы вы меня нарисовали. Вот и решила: попрошу, а откажет – так тому и быть. Так что все нормально. Я сказала, что собиралась.

Я не пытался вникать в мысли девятнадцатилетней девушки.

Акико встала. Я выпил только полбутылки.

2

Во вторник и среду было тихо.

Время от времени шел дождь. Я дважды поднимался в мастерскую, но не мог избавиться от темно-синего пятна в центре полотна.

В четверг прояснилось.

Я вернулся со своей обычной пробежки и увидел перед хижиной белый «мерседес». Не проявив интереса, я зашел в дом и принял душ.

Когда я вышел, в кресле на террасе уже сидела Нацуэ Косуги.

– Магистраль была почти свободная. Думала появиться, когда вы придете с пробежки, но приехала на полчаса раньше.

– Ну и?…

– Я приехала, чтобы с вами переспать.

– А вы, я смотрю, не робкого десятка.

– Не ищите подвоха. Просто я подумала, это способ улучшить отношения.

– Помнится, вы что-то про помощницу говорили по телефону.

– Забудьте. Соблазнять вас юной девицей – ошибка. Дешевый номер. Пока мы не узнаем друг друга получше, вы не научитесь меня слушать. Я предпочитаю сближаться через постель.

– Я смотрю, мы все о вас да о вас.

– Вас ко мне совсем не тянет?

– Да нет. Вы способны вскружить голову не хуже любой девчонки.

– Льстец.

– Так, может, пойдем в спальню и все выясним?

– Но сначала я хочу посмотреть вашу мастерскую. Вы ведь не возражаете?

– Ничуть.

Мы разулись на террасе и пошли в гостиную. Нацуэ Косуги поднялась на второй этаж. Через некоторое время она спустилась. Сняла шарф и куртку. Теперь на ней было платье, здорово обнажающее грудь. Кожа без единой морщинки.

Я провел ее в спальню, толкнул на постель и занялся с ней сексом, ничего не чувствуя. В городе есть женщины, которые зарабатывают на жизнь, удовлетворяя мужскую похоть. Она была такой же. Единственное, что ее отличало, – тяжелый аромат дорогих духов и тот факт, что денег она не просила.

– Ты обращаешься со мной, как с вещью.

Я был в гостиной и пил пиво, когда вошла Нацуэ в большом махровом полотенце.

– Я ведь тоже для тебя предмет, согласись.

– Да, предмет, который практически печатает деньги.

– В печати я не разбираюсь.

– Ну, это ты доверь мне.

– Так и поступлю.

– Кроме шуток?

– Да.

– Давай начнем с картины в твоей мастерской. Да-да, я о ней.

– Эту я уже кому-то пообещал.

– Мне безразлично.

– Дал слово – держи.

– Три миллиона. Вот сколько ты получишь от галереи.

– Я не жалуюсь.

– Я дам тебе десять.

– Не хочу нарушать обещаний. Это не вопрос денег. Просто я совестливый человек.

– Что, действительно? Нацуэ взглянула на потолок.

– Я знала, что берусь за трудного художника. Ладно, забудем про полотно. Только поторопись, передай его галерее, а то я за себя не ручаюсь.

– Полотно еще не закончено.

– Так, значит, на следующей неделе.

– После зимы. Зиму я, наверно, здесь проведу.

– Я могу подыскать тебе местечко, где и условия лучше, и питание – и я смогу приходить к тебе в открытую.

– Меня этот дом устраивает.

– Тебе правда хочется писать?

– Ту, что в мастерской? Да.

– Зима закончится, наступит весна… Что тогда?

– Я об этом еще не думал, еще времени полно.

Нацуэ закусила губу.

– Когда ты пишешь, у тебя есть деньги.

– Когда платят, когда нет. Раньше мне и одной иены не давали.

– Но теперь ты зарабатываешь.

– И что?

– Пиши. Пиши больше.

– И ты, чтобы я писал, готова стать моей шлюхой. Да я скорее правую руку себе отрублю, чем буду творить для кого-то другого.

– Охотно верю.

Нацуэ так и сверлила меня глазами. Эта женщина не понимала слова «нет». Наверное, такое упорство заслуживало восхищения.

– Они заводятся.

– Кто?

– Горные духи. Дождь шел два, а то и три дня, а теперь прекратился. Похоже, они рады.

– Они рады, потому что ты решил взяться за кисть. Я засмеялся. Дело шло к обеду, но я толком не успел проголодаться.

– Хорошо, что ты рядом.

– Почему?

– Опускаешь с небес на землю.

– Издеваешься.

– И не думал. Как начнешь парить в небесах – пиши пропало. Как мне все опостылело. Я покойник. И то, что я убил человека, здесь ни при чем. Все гораздо хуже.

– Ну, в любом случае теперь мы немножко ближе. По крайней мере хочется верить. Будем спать вместе, и ты со временем перестанешь воспринимать меня как вещь или шлюху.

– Хорошо, что ты решила открыть карты.

– У меня нет карт.

Нацуэ встала, пошла на кухню и вернулась с пивом – себе и мне.

– Я не пытаюсь тебя напоить. Вещь – не вещь: мы переспали. Наверно, и выпить со мной не откажешься.

Я кивнул, и Нацуэ протянула мне бокал. На пиве была густая пена.

– Странно, – пробормотала гостья. Я смотрел, как в бокале лопаются пузырьки. Нацуэ больше обращалась к себе, чем ко мне. Мы какое-то время сидели молча.

– Мне сорок три, тебе тридцать девять. Дело даже не втом, что я старше. Просто подумалось, в нашем возрасте еще влюбляются?

– У всех по-разному.

– Я не про всех, а про нас с тобой. Нацуэ закурила.

Вспомнилась густая синева в центре полотна. Мне не хотелось ее стирать.

Я тоже закурил. Вдалеке вскрикнула птица. Страстно вскрикнула, резко. Подумал так и улыбнулся: «страстная птица». Заметив, что я улыбаюсь, Нацуэ пристально на меня взглянула.

– Душераздирающий синий, – сказал я. Другими словами синий было не заменить.

3

Я побежал другим маршрутом – по старой дороге стало как-то вязко. Это было не психологическое ощущение, а нечто, связанное с изменением температуры. Не знаю, в каком состоянии рассудка такое могло привидеться.