Прячься, девочка, он уже здесь… - Василий Гавриленко

Дверь сотряслась от сильного удара.

— Мама, — прохрипел Керк, словно ему петля сдавила горло. Перед глазами у него поплыли красные кораблики. — В окно!

Было слишком поздно. Не выдержав напора, дверь сорвалась с петель и упала. Ветер на своих плечах внес в дом метель. Вместе с ними ворвался черный волк с красными, сверкающими глазами. Затем на пороге появилась женщина.

— Мама! — Лий норовил вырваться из рук Руфи.

Тельма плакала.

Если бы не облегающий черный костюм, зеленые волосы и длинные желтые когти на руках, эту женщину вполне можно было принять за Алисию.

— Почему ты не открыл дверь? — обратилась она к Керку и, не дожидаясь ответа, ударила его по лицу. Когти рассекли бровь, между волосами тонкими струйками потекла кровь — не красная, а синеватая. Керк покорно склонил голову.

— Возьми их, — зеленоволосая кивнула на детей, которых прижимала к себе Руфь. Керк послушно двинулся к матери.

— Керк, противься! — крикнула Руфь. — Не поддавайся ей.

Керк ее уже не был Керком. Он вырвал рыдающих детей из объятий их бабушки и, зажав под мышками, вышел вон. Следом за ним вышла Алисия, похожая в своем черном костюме на валькирию, не удостоив Руфь даже взглядом. Впрочем, от Алисии в этом существе

осталось немногое. Волк покинул взъерошенный дом последним и помчался за своей хозяйкой напролом, сминая кустарник…

Седые космы женщины трепетали на холодном ветру, она шла, не разбирая дороги, спотыкаясь о поваленные бурей, занесенные снегом деревья, падая, поднимаясь, снова падая, снова поднимаясь. Босая, она оставляла за собой кровавые следы ног, израненных о жесткий наст.

Что двигало ею? Сила, единственная в мире, способная провести человека через ад, — любовь. Вот она уже у озера, покрытого свинцовыми барашками волн. Темная, никогда не замерзающая вода, а по ней, в самый разгар зимы, плывут желтые кувшинки.

Руфь смотрела на них и плакала, понимая, что осталась на свете одна-одинешенька.

Выходной

Как любой нормальный человек, а тем более любой нормальный подросток, Соня любила выходные дни. Но в воскресенье, проснувшись ни свет ни заря, поняла, что с удовольствием пошла бы в школу. Это ощущение было настолько ново для нее, что ей стало стыдно.

Впервые в жизни у Сони появились друзья, которых (она в этом нисколько не сомневалась) можно было назвать настоящими. За короткий, вроде заячьего хвостика, промежуток времени, когда общалась с ребятами, девочка поняла, что на них можно положиться в любой ситуации. Никогда раньше она не делилась своими переживаниями с посторонними людьми, а вчера вдруг с легкостью поведала о своей тайне Алексу и братьям Уркам. Вспомнив о них, Соня тепло улыбнулась.

Но тут взгляд ее упал на школьный портфель, и девочка пригорюнилась. Не потому, что портфель был старым, изрядно потрепанным долгой жизнью (с ним ходил в школу еще Фил Маршал), а потому, что в нем, в потайном кармашке, лежало вонючее снадобье Жука, которое надо было дать понюхать Рики. Как это сделать, если мама никогда не оставляет его без присмотра?

Соня вскочила с постели. Ее комната казалась солнечной поляной. Резвые зайчики прыгали с постели по блестящему от свежей краски полу на циферблат часов, показывающих девять утра; по маятнику в виде еловой шишки к чучелу совы. Сову эту когда-то добыл на охоте Фил, по ошибке приняв ее за фазана. Потом пришлось платить

штраф службе по охране редких видов: сова оказалась занесенной в Красную книгу. Выбрасывать такое сокровище было жалко. Так и появилось у них чучело.

Снизу послышались голоса — значит, мама уже проснулась. Отец же всегда встает с первыми лучами солнца. Соня оделась и достала из портфеля снадобье. Упырий нехристь спал, свернувшись калачиком. Девочка не стала его будить и, аккуратно сунув бутылочку в карман джинсов, вышла из комнаты.

Анжела хлопотала на кухне. Рики, конечно, крутился здесь же, пытаясь поймать руками солнечного зайчика. Зайка ускользал, просачивался между пальцами, прыгал на тарелки, чашки и ложки. А день за окном обещал быть прекрасным: солнечным, но не жарким.

— Шосим, — сказал вдруг Рики, глядя на Соню, и засмеялся.

Любимая чашка Анжелы с нарисованным на ней бородатым гномом выпала у нее из рук и, ударившись об пол, превратилась в паз «собери гнома». Но Анжела не обратила на это внимания.

— Рики, — воскликнула она, едва не плача от радости. — Соня, ты слышала? Он заговорил.

Это странное слово было первое, которое мальчик сказал в своей жизни. Долгожданное. Рики отстал от своих ровесников, начинающих разговаривать гораздо раньше. Первыми словами у малышей обычно бывают «мама», «папа» или что-нибудь в этом роде. Рики оказался не похожим на них. Рики сказал «шосим», но счастливая Анжела услышала «носим» и теперь ласкала маленького героя, приговаривая:

— Что ты там носишь? — не обращая внимания на замершую от ужаса Соню.

Девочка сообразила, что значит этот «шосим», если прочитать наоборот. Мисош!

Она стояла, глядя на мать, играющую с ребенком, и ей на мгновение показалось, что Анжела гладит и целует не светловолосого сына, а отвратительного зеленого монстра с полным ртом острых зубов. Вот монстр тянется к руке женщины, тельце его сотрясается от нетерпения, красные глазенки с лютой ненавистью смотрят на Соню. Вот-вот он вопьется зубами в руку, и мама вскрикнет от резкой боли…

Но вскрикнула не мама, а Соня, и видение исчезло. Солнце уже не так весело играло на полу и на стенах. Анжела прекратила сюсюканье и удивленно смотрела на дочь.

— Что с тобой? — недовольно спросила она.

— Ничего, — проговорила Соня.

Они замолчали. Рики играл блестящими каштановыми волосами мамы, наматывая их себе на пальчики.

— А где отец? — спросила Соня, молчать было невыносимо.

— Ты отлично знаешь, что он на рыбалке, — ответила Анжела, глядя в сторону. — Соня, ты не рада, что Рики заговорил? Ты заодно с теми мерзавцами?

Голос ее задрожал.

— Еще как рада, — Соня подошла к матери и обняла ее за плечи. Потом она хотела поцеловать Рики, но брат посмотрел на нее так, как маленькие дети смотреть не могут: с каким-то озлобленным презрением. Соня отстранилась, и это не осталось незамеченным Анжелой.

— Мы так долго этого ждали, — обиженно сказала Анжела и часто-часто заморгала длинными черными ресницами. Сейчас она была похожа не на мать двоих детей, а скорее на обиженную хулиганистым мальчишкой девочку.

Соня отлично понимала, что ей надо веселиться, прыгать, даже вопить во всю ивановскую о великом подвиге Рики. Она так бы и делала, потому что всем сердцем любила братика и очень ждала, когда он заговорит и посрамит докторов, с такой уверенностью говоривших о «врожденной заторможенности», из-за которой Рики, возможно, навсегда останется немым.

Но сейчас девочке было трудно выдавить из себя даже улыбку. Она готовилась зареветь, но Анжела воскликнула:

— Как обрадуется Фил!

Ее обида на дочь улетучилась, как дымок от спички.

— Можно, я пойду погулять? — спросила Соня, проглотив комок в горле. Теперь ей хотелось остаться одной, подумать.

— Ты же не завтракала.

— Не хочу, — отказалась Соня, выскакивая за дверь.

Ранний ветерок несет успокоительную прохладу, треплет волосы. Вокруг полно зелени, и не буйной, не режущей глаз. В небе тонкие, как изношенные майки, облака.

Не хотелось думать ни о чем плохом и тем более страшном. Но Соне все представлялось обманчивым: ветер с озера попахивал для нее болотной гнилью, зеленые деревья и кусты напоминали ей зеленоволосую упырью. Девочке было тяжело одной нести этот груз, хотелось поговорить с кем-то, рассказать о своих треволнениях. Простое решение — пойти и поговорить с матерью — не пришло Соне в голову.

«Если бы Алекс был рядом,» — подумала она.

Но ни Тимпова, ни братьев Урков, ни даже Жука поблизости не было. Лишь упырий нехристь плавал в бутылочке. А снадобье, быть может, уже и не понадобится. Ведь сказано же: Рики обернут, какие тут могут быть сомнения?

И все же хрупкая надежда жила в душе девочки. Не исключено, что ей послышалось и Рики в самом деле сказал «носим»? Она вполне могла ошибиться.

Соня повеселела, решив про себя выполнить наказ Жука, а там — будь что будет.

Задумавшись, она не заметила, как углубилась в лес. Вокруг стеной стояли дубы с высокими толстыми стволами, широкими зелеными кронами. Свет солнца едва пробивался сквозь них тонкими яркими лучами. Под ногами — многолетние слои перепревших листьев, по самому нижнему из которых, наверное, бродили динозавры. Здесь пахло сыростью и почему-то аптекой.

Соня растерялась.

— Не хватало еще заблудиться, — сказала она вслух, чтобы не испугаться. — Мне туда. Точно — туда.

Девочка прошла еще немного и остановилась. Если бы она выбрала верное направление, то, возможно, уже вышла бы из этого леса. Однако лес и не думал кончаться, наоборот, становился все гуще и темнее. Корни вылезали из земли и переплетались замысловатыми узлами, словно щупальца спрута. Схватит за ногу и утащит вглубь.