Подлиповцы - Федор Решетников

– Сам я одново убил… Экой прыткой!

– Ай да молодцы! Ну-ко, ишшо? – кричали арестанты.

– Што ишшо? Подойди, пес! – кричал Пила одному арестанту.

– Ты много ли душ-то сгубил?

– За убийство, энамо, попался? Пила схватил попавшийся под руки ушат и поднял его в порыве ярости, его облило чем-то вонючим. Все хохотали, даже Сысойко смеялся. Пила бросился на арестантов, Сысойко тоже бросился, но арестанты избили их.

– Не хочу я знаться с вам! – сказал Пила. – Айда, Сысойко. Пила пошел к двери: двери были заперты. Пила стал стучать в двери и услышал: что стучишь, сволочь? сиди!

– Я те дам, сиди! – Пила и Сысойко, что есть мочи стучали в двери кулаками и метлой, валявшейся на полу.

– Храбер! – кричали арестанты.

– Ты, Сысойко, за меня держись… Как отопрут, мы и выскочим, а то съедят здесь. Ишь, какие рожи-то… – Сысойко взял в обе руки полы полушубка Пилы. Загремел замок, двери отворились, Пила и Сысойко выскочили. Но их поймали. Смотритель их жестоко отпорол розгами и втолкнул в какую-то темную конурку. Пиле и Сысойке так обидно сделалось от боли и от всего, что было с ними, что каждый из них хотел что-нибудь сделать этим злым людям. Оба они лежали вместе на животах; руки были завязаны на спине. Они не могли даже повернуться; так их избили и истерзали?..

– Сысойко!.. – стонал Пила.

– Пила!.. Ох, больно!..

– Ну, теперь помрем… Пила начал ругаться, Сысойко тоже, и оба страшно ругались и грызли рогожу, на которой лежали.

XII

На другой день подлиповцев повели в полицию. Пила и Сысойко шли молча, едва переступая от боли. Лица их избиты; от ран на них запеклась кровь.

– Эк, тебя избили, – сказал жалобно Пила Сысойке.

– И тебя, бат, тоже: глаза-те у тебя эво какие! а нос-то-беда!.. – стонал Сысойко. Несмотря на боль, обоих забавляли ружья солдатские.

– Што же это торцыт, Сысойко? Вострое – нож не нож?

– А ты спроси!

– Нет, ты спроси.

– Боюсь, изобьют; ошшо пырнет востреем-то… Пила не утерпел, спросил-таки солдата:

– А это, поштенный, что у те?

– Што-што?

– А на ружье-то торцыт?

– Это ружье, а то штык.

– Эво, не знают, што ли, ружья-то! Медведев вон ломом бил, а рябков ружьем стрелял, знаю. Солдаты хохотали:

– Будет вам жару и пару!

– Ошшо?

– И как еще вздернут-то.

– А пошто?

– А за то, не ходи пузато. Не делай убийства. Пила и Сысойко молчали. В полиции были городничий и судебный следователь. В присутствие вели Пилу одного. Судебному следователю жалко стало Пилу при виде его особы, избитой и худой. Ему сказали только, что есть два важных преступника, которые бежали от стражи и были пойманы. Обстоятельство дела началось с донесения квартального, который писал, что Пила и Сысойко валялись пьяные ночью на улице, были приведены в полицию и там произвели буйство.

– Кто ты такой? – спросил судебный следователь Пилу. Пила повалился в ноги судебному следователю.

– Не губи, батшко! Вон корову увели, лошадь украли… Апроська померла… Всего избили… Смерть тожно скоро… Городничий улыбнулся.

– Притворяется, каналья!

– Встань! – сказал следователь. Когда Пила встал, следователь велел развязать Пиле руки.

– Ты говори откровенно: кто ты такой?

– Чердынской.

– Крестьянин?

– Хресьянин.

– Какой деревни?

– Деревни Подлипной, обчество Чудиново.

– Чем занимаешься?

– А што делать-то?.. Хлебушка нет, кору едим… Вон Сысойковы ребята померли, корову за них увели… А там Апроська померла, Сысойкова мать померла, я и пошел бурлачить… Вон Матренка с ребятами у Терентьича на постоялом живет… Пусти, батшко, бурлачить-то!.. Ослободи!..

– А как зовут тебя?

– Зовут меня Пила.

– Имя и отчество?

– Туто все: Пила родился, Пилой помру… Зовут еще Гаврилком, да это только дразнятся, а Пила настоящее; все так зовут: и поп, и Терентьич здешний.

– Зачем ты драться лез?

– Где-ка?

– А как тебя пьяного сюда привели и как потом квартальный стал тебя спрашивать.

– Кто его знает, кто он. Я с Сысойком лежал, а он с архаровцами пришел и давай пинать меня, потом и хлестнул… А я, бат, сам восемь медведев убил, никому не спущу… Больно прыток!… Ишшо не то ему сделаю… Ишшо вот железки, собака, надел…

– Ты не ругайся, а говори дело.

– Уж как умею… А уж не спущу… Вон архаровцы всего избили, а там еще хлестать стали… Беда!.. – Пила плакал.

– Он, кажется, не виноват! – сказал следователь городничему.

– Притворяется, собака. Позвали квартального. Как только вошел квартальный, Пила чуть не бросился на него.

– Вот он, ватаракша! Ну-ко, подойди ко мне! Подойди.

– Молчать! –сказал городничий. Пила присмирел.

– Вы его привели в полицию ночью? – спросил следователь квартального.

– Казаки.

– Он говорит, вы его били.

– Ах он каналья! Он и спал пьяный, я стал будить его и другого, они ругаются. Стал спрашивать, кто они такие, этот разбойник и полез на меня. Я и велел заковать в кандалы и отвести в острог.

– Зачем?

– Да помилуйте, он всех перережет!

– Ах ты востроглазый черт!.. Я те дам!!! Ты меня бить-то стал, а уж тебе где со мной орудовать. На тебе и надето-то што!.. Пигалица, право!

– Он вот и теперь ругается. Да он, может быть, беглый какой-нибудь.

– Есть у тебя паспорт? – спросил следователь Пилу. Пила не понимал.

– Это как?

-Получал ты когда-нибудь паспорт из волостного правления?

– Какой прыткой! Поди-ка, возьми наперед.

– Знаешь ты, что такое паспорт?

– А пошто?

– Тебе не давали никакой бумаги?

– Нету! Следователь доказал Пиле лежащий на столе паспорт.

– Баско! – осклабился Пила.. – А ты дай мне! – Пиле понравился кружок с орлом на паспорте. – А это какая птича-то?

– Есть у тебя квитанция в платеже податей? Пила не понимал этих слов.

– Это опять как? – спросил он.

– Платил ты подати?

– Сам бы взял ошшо, да не дают, вон Христа ради пособираешь да купишь хлебушка. Эк ты!.. Пила сделался развязнее. Следователь понравился ему.

– Вот што, поштенный, дай мне хлебушка, Христа ради!.. Вот у меня Сысойко, того и гляди, помрет; а Матрена с ребятишками померла уж поди.

– На что же ты пьянствовал?

– А я лошадь Сысойкову продал хресьянину; хресьянин и повел нас, меня да Сысойку, в кабак; хресьяна чужие пришли, ну и пили… За лошадь два рубля получил, как хватился в том месте, где меня впервые избили, и тю-тю денег… Обокрали… Следователь был человек молодой и понимал дело. Ему жалко было Пилу.

– Сколько тебе лет? – спросил он Пилу.

– Да вот, поди, лето скоро будет… Летом-то баско…

– Неужели ты не знаешь себе лет?

– Прокурат ты, как я погляжу! Помер бы я, да не могу… Вчера вот подумал, совсем помру, а нет… Вон Апроська сперва померла… Ах, девка, девка!.. – Пила вспомнил, как он видел ее в могиле.

– Кто она тебе?

– Девка, Матрена родила. Следователю не раз приводилось иметь дело с подобными крестьянами. По своей глупости, они ни за что ни про что попадали в беду. Назад тому год, до него, подобных крестьян обвиняли в разных разностях, приговаривали к каторге, и они, терпя наказания и разные муки, шли в далекие страны, сами не зная, что с ними делается, и гибли, как гибнут измученные животные. Прежним следователям никакого не было дела до участи этих бедных крестьян, им только нужно было скорее сдать дело в суд, который решал по тем данным, какие были в деле. Счастье Пилы, что его стал спрашивать не становой и не городничий, а такой следователь, каких у нас еще очень немного.

– Если ты окажешься прав, мы отпустим тебя, – сказал Пиле следователь. Пила повалился в ноги следователю…

– Батшко! пусти скоро!.. Куды я без Сысойки денусь, и его пусти, ведь вон там парни ошшо. – Пилу вывели в прихожую. Позвали Сысойку. Сысойко оказался еще глупее Пилы, говорил то же, что и Пила даже не знал своего настоящего имени, а говорил: «Я Сысойко, и все тут». Позвали Матрену и ребят Пилы. Те рассказали все, что умели и знали, а Матрена выла об Апроське. Хозяин постоялого двора сказал, что он знает Пилу несколько лет, что он вреда не делает, а больно беден. Спросил следователь и арестованных при полиции, те показали, что квартальный первый ударил Пилу. Служащие полиции показали, что квартальный в тот день был пьян. Пилу и Сысойку расковали и оставили при полиции под арестом, до тех пор, пока не получат донесения от станового пристава, заведывающего Чудиновской волостью, о том, есть ли там Пила и Сысойко и какие настоящие их имена.

XIII

В полиции Пила и Сысойко жили с месяц. Жили они в небольшой комнате, называемой чижовкой, грязной, с тремя лавками, двумя небольшими окнами, с решетками и с разбитыми стеклами в рамах, заклеенными в нескольких местах бумагою. Клопов, блох и вшей в ней находилось бесчисленное множество, и эти насекомые то и дело что насыщались кровью своих жертв – несколько человек, постоянно находящихся в чижовке. Иногда в чижовке было человек десять, иногда и пять. Люди эти были большею частию пьяницы, найденные ночью на улицах полициею, люди, нанесшие обиды разным подобным же им людям, не платящие долгов, уличенные в воровстве и разных преступлениях, которые сидели тут же по неделям, а потом или предровождались в острог, или выпускались. Пиле и Сысойке весело было с этими людьми; но они все-таки им не нравились. Они поняли, что чижовка такое место, куда садят только «негожих людей, да и люди эти все ругаются да говорят такие слова, что ужасти». Первую неделю Пила привыкал к этой праздной жизни и удивлялся, какой это добрый человек носит им хлеб, хоть и не свежий, а все же настоящий, и воду носит. Но когда он узнал от солдат, что он под судом, и хлеб дается ему казенный, или царский, и когда товарищи его надоели ему, он не залюбил эту чижовку и всех людей, которые в ней жили, и постоянно ругался с ними. Первым делом его храбрости в чижовке было то, что он согнал с одной лавки двух женщин и расположился с Сысойком на место их. Это было на второй неделе их заключения. Все они спали на полу, в своей одежде, на своих кулаках, так как постлать и положить под голову нечего было; но, привыкши спать на полатях и поняв, что спать на лавке лучше, чем на полу, где постоянно ходят и наступают на них, Пила во что бы то ни стало задумал отнять одну лавку. Как он ни приступал, его не пускали на лавки и даже гнали, когда он садился. Но вот одна лавка опросталась: лежавшие на ней арестованные были выпущены, и на их месте расположились две молодые женщины, обвинявшиеся в воровстве. Пила узнал, кто эти женщины, и не залюбил их. Когда на другой день потребовали их к допросу, Пила и Сысойко тотчас заняли их место. Заметивши это, другие арестованные, перебивающиеся так же, как и подлиповцы, обиделись.