Собрание сочинений в 6 томах. Том 2 - Грэм Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не хотел бы я с таким столкнуться на узкой дорожке, — сказал капитан Феллоуз.
— Он, конечно, не верит нам.
— Они никому не верят.
— По-моему, — сказала Корал, — он почуял что-то неладное.
— Они везде это чуют.
— Понимаешь, я не позволила ему устроить здесь обыск.
— Почему? — спросил капитан Феллоуз и тут же легкомысленно перескочил на другое: — Как же ты это ухитрилась?
— Я сказала, что спущу на него собак… и пожалуюсь министру. Он не имел права…
— Э-э, право! — сказал капитан Феллоуз. — У них право в кобуре. Ну и пусть обыскивает. Велика важность!
— Я дала ему слово. — Она была так же непреклонна, как лейтенант; маленькая, загорелая и такая чужая здесь среди банановых рощ. Ее прямота никому не делала скидки. Будущее, полное компромиссов, тревог и унижений, лежало где-то вовне, дверь, через которую оно когда-нибудь войдет, была еще на запоре. Но в любую минуту какое-нибудь одно слово, один жест или самый незначительный поступок могут открыть эту заветную дверь. Куда же она поведет? Капитана Феллоуза охватил страх: он почувствовал бесконечную любовь, а любовь лишала его родительской власти. Нельзя управлять тем, кого любишь, — стой и смотри, как твоя любовь очертя голову мчится к разрушенному мосту, к развороченному участку пути, к ужасам семидесяти лежащих впереди лет. Счастливый человек, он закрыл глаза и стал напевать что-то.
Корал сказала:
— Я не хочу, чтобы такой… уличил меня во лжи… упрекнул, что я его обманула.
— Обманула? Господи Боже! — сказал капитан Феллоуз. — Так этот человек здесь?
— Конечно, здесь, — сказала Корал.
— Где?
— В большом сарае, — мягко пояснила она. — Нельзя же, чтобы его поймали.
— Мама знает об этом?
Она ответила, сокрушив его своей правдивостью:
— Ну нет. На маму я не могу положиться. — Она была совершенно независима: отец и мать принадлежали прошлому. Через сорок лет оба умрут, как та собака в прошлом году. Капитан Феллоуз сказал:
— Да покажи ты мне этого человека.
Он шагал медленно; счастье уходило от него быстрее и безогляднее, чем оно уходит от несчастных: несчастные всегда готовы к этому. Корал шла впереди, ее жиденькие косички белели на солнце, и ему вдруг впервые пришло в голову, что она в том возрасте, когда мексиканские девочки уже познают первого мужчину. Что же с ней будет? Он отмахнулся от мыслей, ответить на которые у него никогда не хватало мужества. Проходя мимо окна своей спальни, он увидел мельком контуры худенькой фигурки под москитной сеткой — лежит там, съежившись, костлявая, одна-одинешенька. И с тоской и с жалостью к самому себе вспомнил, как он был счастлив на реке, — человек делает свое дело, и заботиться ему ни о ком другом не надо. Зачем я женился?.. Он по-детски протянул, глядя на безжалостную худенькую спину впереди:
— Нельзя нам впутываться в политику.
— Это не политика, — мягко проговорила Корал. — В политике я хорошо разбираюсь. Мы с мамой проходим сейчас Билль о реформе. — Она вынула из кармана ключ и отперла дверь большого сарая, где у них хранились бананы до отправки вниз по реке, в порт. После яркого солнца там было очень темно; в углу кто-то шевельнулся. Капитан Феллоуз взял с полки электрический фонарик и осветил им человека в рваном тесном костюме — маленького, зажмурившегося, давно не бритого.
— Que es usted? [6] — спросил капитан Феллоуз.
— Я говорю по-английски. — Человек прижимал к боку маленький портфель, точно в ожидании поезда, который ему ни в коем случае нельзя пропустить.
— Вам не следует здесь оставаться.
— Да, — сказал он. — Да.
— Нас это не касается, — сказал капитан Феллоуз. — Мы иностранцы.
Человек сказал:
— Да, конечно, я сейчас уйду. — Он стоял чуть склонив голову, точно вестовой, выслушивающий приказ офицера. Капитан Феллоуз немного смягчился. Он сказал:
— Дождитесь темноты. Не то вас поймают.
— Да.
— Есть хотите?
— Немножко. Но это неважно. — Он сказал каким-то отталкивающе-приниженным тоном: — Если бы вы были настолько любезны…
— А в чем дело?
— Немножко бренди.
— Я и так нарушаю из-за вас закон, — сказал капитан Феллоуз. Он вышел из сарая, чувствуя себя вдвое выше, а щуплый, согбенный человек остался в темноте, среди бананов. Корал заперла сарай и пошла следом за отцом.
— Ну и религия! — сказал капитан Феллоуз. — Клянчит бренди. Позор!
— Но ведь ты сам иногда его пьешь.
— Дорогая моя, — сказал капитан Феллоуз, — вот вырастешь, и тогда тебе станет ясна разница между рюмкой бренди после обеда и… потребностью в нем.
— Можно, я отнесу ему пива?
— Ты ничего ему не отнесешь.
— На слуг нельзя полагаться.
Капитан Феллоуз почувствовал свое бессилие и пришел в ярость. Он сказал:
— Вот видишь, в какую историю ты нас впутала. — Громко топая, он прошел в дом и беспокойно заходил по спальне среди распялок для обуви. Миссис Феллоуз спала тревожным сном. Ей снились свадьбы. Раз она громко сказала:
— Свадебный поезд. Свадебный поезд.
— Что? — раздраженно спросил капитан Феллоуз. — Что такое?
Темнота упала на землю как занавес: только что светило солнце, и вот его уже нет. Миссис Феллоуз проснулась — перед ней была еще одна ночь.
— Ты что-то говоришь, милый?
— Это ты говорила, — сказал он. — Про какие-то поезда.
— Мне, наверно, что-то приснилось.
— Поезда здесь пойдут не скоро, — сказал он с мрачным удовлетворением. Потом подошел к кровати и сел с краю, подальше от окна, чтобы ничего не видеть и ни о чем не думать. Затрещали цикады, и вокруг москитной сетки, точно фонарики, начали мелькать светлячки. Он положил свою тяжелую, бодрую, ждущую утешения руку на тень под простыней и сказал: — Жизнь здесь не такая уж плохая, Трикси. Правда? Не такая уж плохая. — И почувствовал, как она напряглась. Слово «жизнь» было запретное: оно напоминало о смерти. Она откинулась к стене и снова в отчаянии повернула голову. Фраза «отвернулась к стене» тоже была под запретом. Она лежала в полном смятении, и границы ее страха ширились и ширились, включая все родственные отношения и весь мир неодушевленных вещей. Это было как зараза. Посмотришь на что-нибудь подольше и чувствуешь: тут тоже копошатся микробы… даже в слове «простыня». Она сбросила с себя простыню и сказала:
— Какая жара, какая жара! — Обычно счастливый и всегда несчастная опасливо смотрели с кровати на сгущающуюся ночь. Они спутники, отрезанные от всего мира. То, что было вне их, не имело никакого смысла. Они словно дети, которых везут в закрытом экипаже по необъятным
