Замок Солнца - Николай Ободников

«„Мой Малинис“. Что же имеется в виду? – невольно заинтересовался я. – Что слово „мой“ – это часть названия? Или же „мой“ просто означает принадлежность и отношение строения к написавшему это – к его словам и поступкам? Да и название ли означают эти два слова? – Я зябко поежился, не найдя ответов. – Что ж, видимо, теперь это мой Малинис…»

Пытаясь отвлечься от душившей меня информации, я задумался о том, что качество и состояние фотографии и бумаги вполне соответствовали дате послания. Это маленькое наблюдение, сдобренное фактом моего нахождения в месте, описанном зодчим, убедило меня в том, что я всё же находился на родной планете человечества.

Ветер одобрительно потерся о мою щеку.

«Я на Земле… – кисло подытожил я. – Неужели всё уже случилось, и я просто бесцельно брожу среди жалких остатков человеческого наследия?..»

Я апатично отложил треклятый конверт с его тревожным содержимым и, твердо намереваясь спуститься, встал. Несколько раз покачнувшись, я пошел вниз по лестнице.

«А окон, выходит, не было и тогда. Если бьются стекла, то почему те зеленые иллюминаторы на трубах остались целы? – Я хмуро вгляделся в приближавшийся беспорядок, интимно примыкавший к парадному входу. – Или это касается только дверных и оконных проемов?»

Я сошел со ступеней и огляделся. Создавалось впечатление, что валявшиеся в лучах Солнца предметы были в одночасье грубо сброшены со своих мест. Здесь были осколки декоративных ваз, щепки от смятых столиков, дрожавшие по краям холла сорванные гардины, каменные крошки и многое другое. Лишь центральная люстра была на своем месте, лишенная своих толстых желтоватых свечей, покоившихся среди беспорядка.

Я непроизвольно сглотнул, получив от памяти отголосок о том, что иногда свечи делались из сала, представляющего собой животный жир, который откладывается под кожей и который… можно было есть.

Рот мой наполнился жалким подобием слюны, и я подобрал ближайшую ко мне свечу. Осторожно ее понюхав, я зачем-то коснулся ее языком. Это определенно было глупо: я бы ни за что не отличил подобным образом парафин от алюмокалиевых квасцов или натриевой селитры, добавляемых в жировые свечи.

В итоге мои неискушенные нос и язык скромно смолчали, не найдя ничего тревожащего или предосудительного. Далекие воспоминания о вариациях употребления сала сделали меня неосмотрительным, и я, открыв рот, впился зубами в вожделенную поверхность свечи. Ее часть откусывалась так же, как и работала моя челюсть, – с трудом. Наконец заполучив небольшую порцию свечной стружки, я осторожно покатал ее на языке. Горький привкус и блокирующий слюну налет тут же деспотично подавили желание насытиться любой ценой.

«Только отравления не хватало!» – скривился я и при помощи рвотного спазма брезгливо выплюнул жалкий комок свечной стружки.

Передернувшись от противного послевкусия и увиденного, я торопливо продолжил прерванное голодом движение, без сожаления оставляя мысли о смутившем меня продукте неудовлетворенными.

Я еще раз осмотрелся. Некогда внушительный холл должен был очаровывать роскошью и бархатом с первого взгляда. Теперь же он вызывал лишь тоску и уныние. Неожиданно я, к своей радости, заметил перевернутую стойку с обувью, лежавшую недалеко от парадного входа.

Не дойдя до стойки несколько шагов, я остановился: из всего вороха раскиданной обуви, среди которой была и мужская, и женская, пара тапочек выделялась особняком. Тапочки были ровно и аккуратно поставлены, в то время как их цветовая гамма полностью совпадала с тонами моей одежды. Я еще раз с трудом сглотнул и облизнул пересохшие губы; вкус свечки уже успел изгладиться.

«Кто-то знал, что я буду здесь находиться!» – с досадой подумал я.

Это мысль пробудила во мне непокорство, заставившее меня пройти мимо подозрительной обуви и начать копаться в обувных остатках. Взяв в руки первый попавшийся ботинок, я с сожалением обнаружил, что он был смят, изорван и, по-видимому, пожеван.

«Неужели…» – не поверил я.

Через несколько секунд мои опасения подтвердились: вся имевшаяся обувь была в абсолютно непригодном для носки состоянии. Мрачно вздохнув, я вернулся к навязанным тапочкам и тяжело опустился с ними рядом, немного поелозив на мелких камешках.

«Без обуви я не смогу», – покачал я головой, бережно счищая грязь со своих холодных ступней.

Я еще раз внимательно пригляделся к неизвестно кем предлагаемой обуви: с ней всё было в порядке. Но кем-то же была целенаправленно испорчена остальная, чтобы лишить меня возможности выбора! И вот теперь у меня его не было.

«Надо было поискать в комнате, где я пробудился, – запоздало сообразил я. – Раз меня там кто-то оставил и позаботился обо мне – одел, уложил и так далее, – то и наличие обуви он должен был бы предусмотреть. А в чём тогда отличие между обуванием „там“ и „здесь“, если я всё равно буду только в том, что мне предложат?»

Несколько раздраженно пожав плечами, я взял левый тапочек, что больше походил на облегченный ботинок, и подозрительно осмотрел его. Тапочек был теплым и нежным внутри, с замысловатой сеточкой вентиляции на белоснежном внешнем покрытии. Я аккуратно обул его и ощутил настоящее блаженство.

«Да, этого определенно не хватало, – потянулся я за вторым. – И даже размер мой…»

Со вторым тапочком мне повезло меньше. Попытавшись втиснуть свою правую ступню в столь приятную оболочку, я обнаружил, что мои пальцы ноги во что-то уткнулись, породив этим действием обескураживающий шорох.

«Это что еще такое?» – насторожился я и достал из тапочка шершавый ком бумаги.

Смятый белый лист был поразительно похож на запись Лив. Опасливо развернув находку, я обнаружил, что это действительно была ее запись.

«Значит, кто-то хотел, чтобы я надел эти тапки и увидел эту страницу, – смекнул я, заканчивая обуваться. – Вот теперь я точно одет как пациент… или подопытный».

Неожиданно мне вспомнилась недавно прочитанная фраза об Иро. «Он остался таким же верным» – не то утверждала, не то сообщала она.

«Кто может остаться „таким же верным“? Друг? Собака? Собака?! – растерялся я. – Странный вывод… Ну а вдруг? Раз уж кругом происходит нечто туманное, то и трезво мыслить, возможно, уже просто неразумно!»

Однако следом я всё же решил, что здравомыслие – это единственное, на что стоило уповать и от чего стоило отталкиваться в первую очередь. И еще я почему-то искренне рассчитывал на «руку родителя», что помогла мне с картиной…

«Похоже, Юанг всё понял – или же он крайне к этому близок. Судя по его тщательно контролируемой взбешенной реакции, он нам не поможет. Для его проницательности и сообразительности это было лишь вопросом желания. И в тот момент, когда он осознал, что озвученная мной схема не относится к изучению распада черных дыр, теоретическое возникновение которых мы же с Кенисом практически и подтвердили, я увидела миг его зарождавшегося прозрения. После этого расположение сателлитов нашего БАКа могло стать достоянием общественности, а истинная причина их нахождения в ключевых точках планеты – нашим концом.

Я сделаю это. У меня нет выбора. Бог не позволит вмешаться в его замысел.

05 декабря 2020 года. Суббота.

Мы только что закончили многогодовую модернизацию каскада предварительных ускорителей, существенно повысив светимость коллайдера. И в эти последние мгновения триумфа и предвкушения я убила его. Как только его височная жилка напряглась, а рука потянулась к дежурному телефону, я достала этот чертов тяжелый револьвер. Когда же он открыл свой испуганный рот для обвинений или оправданий – я убила его.

Думала ли я, что способна на такое? Я просто взяла и прострелила его влажную лысую голову – прямо там, в начале пристройки кольцевого линейного ускорителя электронов, в месте, где мы работали над проектом уже несколько лет. Многое там бывало, но убийства еще не было никогда.

Пуля попала в его левую глазницу, вгрызлась в его глаз и осела маленькой свинцовой таблеткой внутри его толстолобого черепа. И что я ему сказала? Что я ему сказала после этого?.. То же, что я могу и хочу сказать и сейчас.

Спасибо.

«Спасибо» – вот то самое слово, что сорвалось с моих задрожавших губ. «Спасибо» и маленькая свинцовая награда – вот что он заслужил за свои проницательность, помощь и дружбу. Он боготворил Кениса и преклонялся перед его гением, закрывая на многое глаза. И так продолжалось до тех пор, пока все кусочки головоломки не сложились в единую картину в его взволнованном разуме, что теперь может свободно обогащаться кислородом через новое отверстие. И всё, что я могу сказать ему за это, – «спасибо».