Картье. Неизвестная история семьи, создавшей империю роскоши - Франческа Картье Брикелл

внучек, дочерей Камиллы, и работал бок о бок с сыном. И хотя его фирма не была столь известна и почитаема, как Mellerio или Vever, она удостоилась чести получить звание почетного коммерсанта и королевский патент от принцессы Матильды.

В 1869 году Альфред переплыл Ла-Манш с ценным грузом, чтобы продать его в Лондоне. Для 29-летнего юноши было сложно ворваться на новый рынок, но Луи-Франсуа всегда готов был дать совет: «Иди и купи сигары в магазине Обердорферз, 54 Риджент-стрит. Хозяин любит французов. Если почует скидку, то сможет посоветовать, где и как продать твои украшения». Сначала клиенты были слегка разочарованы, не увидев привычного продавца («Мадам Берджес немного сердится на меня за то, что я сам не приехал в Лондон»), но Альфреду быстро удалось завоевать их доверие и симпатии.

Среди самых высокопоставленных клиентов Cartier в Великобритании были лорд и леди Дадли. 50-летний граф, эксперт в области драгоценностей, незадолго до этого был председателем жюри в классе ювелирных украшений на Всемирной выставке 1867 года. Он также был известен как знающий покупатель драгоценностей – особенно после второго брака со знаменитой красавицей Джорджианой Элизабет Монкрифф, чья «прелесть была совершенно невероятной». Леди Дадли была на 30 лет моложе мужа и стала своего рода знаменитостью – и дома, и за границей. Даже императрица Евгения и ее двор были «вынуждены признать, что она их затмила». Эта пара, заказавшая кольцо у Cartier в 1869 году, была наилучшей посланницей марки.

Пока Альфред помогал продвижению имени Картье, Луи-Франсуа был настроен оптимистично. Он был уверен, что построил стабильный бизнес, который можно передать следующим поколениям, и Альфред находится на своем месте. Начал подумывать о том, чтобы отойти от дел. Увы, оптимизм его продлился недолго.

Париж опустел

В июле 1870 года Наполеон Третий втянул свою страну в плохо подготовленную и разрушительную войну с Пруссией. 62-летний больной император провел войска через череду поражений. К августу прусские войска окружили две французские армии, включая ту, которой командовал император, и падение империи стало неизбежным. Императрица Евгения сбежала в Англию, прихватив с собой всего одно украшение – медальон, который ей пришлось отдать леди Бургойн, жене владельца судна, доставившего ее в Райд. Ее подруга принцесса Меттерних, недавно танцевавшая на балах императрицы, организовала благополучную перевозку королевских драгоценностей в австрийское посольство в Лондоне. Жемчуг и бриллианты, которые некогда были символом высшей власти, стали главной страховкой от неясного будущего.

Париж превратился в военный лагерь: французские войска внутри, прусские снаружи. Осада города длилась пять месяцев. Сначала исчезла роскошь, затем предметы первой необходимости. Еды не хватало; парижане, шокированные мыслью о том, что придется есть конину, вскоре должны были смириться с гораздо худшей пищей. Активность в экономике замерла. «Бизнес во Франции повсеместно разрушен, – писал журналист в лондонской The Times, – треть страны лежит в руинах».

В январе 1871 года, когда затянувшаяся война нанесла слишком большой урон прусской экономике, канцлер Пруссии Отто фон Бисмарк дал приказ о бомбардировке французской столицы. Парижане бросились на защиту своего национального достояния. Памятники и статуи прятали под землей, Лувр и другие исторические здания были закрыты мешками с песком. Бомбардировка города стала самой страшной в истории Парижа. За 23 ночи пруссакам удалось сломить дух французов и вынудить город капитулировать. Бисмарк отдал дань уважения защитникам, послав в город продукты, но настоял на том, чтобы прусский гарнизон остался в Париже. Тысячи французов бежали из страны или планировали это сделать: «Париж пуст и опустеет еще больше, – писал Теодор Дюре в мае 1871 года художнику Камилю Писсарро. – Можно подумать, что в Париже никогда не было художников».

На фоне хаоса и запустения любой бизнес становился практически невозможным, и фирма Луи-Франсуа находилась у последней черты. В отчаянии он спрятал украшения в надежном месте и бежал в Сан-Себастьян, написав сыну, что не может выносить «зрелище пруссаков, марширующих по бульварам прямо перед моим окном». Оставшийся в Париже Альфред, с трудом выживавший на «конине, собаках и крысах», некоторое время не двигался с места. Даже после того, как Cartier окончательно закрыл свои двери, он находил возможности для бизнеса в осажденном городе и получил репутацию надежного покупателя драгоценностей среди людей, желающих превратить свои ценности в деньги. Осенью 1870 года он получил известие о смерти известной куртизанки Джулии Баруччи. Во времена Парижской коммуны она оказалась запертой в своем доме на Рю де Бен, где ее буквально съел туберкулез. После нее остались драгоценности стоимостью в сотни тысяч франков. Ее наследники, простые итальянские крестьяне, хотели монетизировать свое наследство и согласились на предложение Альфреда стать их агентом. За комиссию в пять процентов он обещал переправить украшения через Ла-Манш и продать их англичанам. В 1871 году, крепко сжимая ручку чемодана с драгоценностями, Альфред покинул Париж и сел на корабль, отплывающий в Англию. Прибыв в Лондон, нашел жилье на улице Аргилл в пансионе г-на Стамвитца, богатого портного, эмигрировавшего из Пруссии и создавшего сильный и уважаемый бизнес в Лондоне. Луи-Франсуа, тяжело переживавший разлуку с единственным сыном, понимал, что без бизнеса за границей Cartier не пережить тяжелые времена. «Мне не надо говорить тебе, как я жажду твоего возвращения, – писал он сыну. – Мы с тобой неразделимы, поэтому мне больно, что тебе приходится оставаться в Лондоне… так долго, как тебе потребуется, чтобы бизнес принес максимальную отдачу».

Венера Милосская

Баруччи, вернее ее драгоценности, помогли Cartier выплыть из трясины блокады. Они были великолепны – и несли с собой блеск славы. Темноглазая итальянка с золотистой кожей была известна далеко за пределами Парижа. Она стала знаменитой куртизанкой в то время, когда кокотки нередко обладали бóльшей властью и богатством, чем их «уважаемые» подруги. Звезды своего времени, они появлялись в лучших ресторанах и в опере «в шикарных туалетах», усыпанные драгоценностями, – и вовсе не считали себя ниже своих аристократических любовников. Женщины полусвета принимали своих поклонников, как писал тогдашний хроникер граф де Моньи, «с достоинством и грацией посольских жен». Баруччи считалась «главной кокоткой» своего поколения. «Je souis (sic) le Venus de Milo, Je souis (sic) la premiere putain de Paris’» – «Я – Венера Милосская, я – первая шлюха Парижа», – говорила она с сильным итальянским акцентом. Только самые богатые мужчины могли позволить себе роскошь увидеть ее обнаженной. Ее красивый дом номер 124 на Елисейских Полях, со слугами в ливреях и белым ковром на лестнице, был свидетельством власти над модным Парижем. Она коллекционировала украшения и визитные карточки многочисленных поклонников. Украшения, стоимость которых, по слухам, составляла миллион франков, были гордо выставлены в кабинете, перед глазами восхищенных посетителей. Визитные карточки приближенных ко двору, членов императорской семьи, многочисленных европейских дипломатических работников хранились в китайской вазе на камине.

Когда герцог де Грамон-Кадерусс попросил ее встретиться с принцем Уэльским (будущим королем Эдуардом VII),