Франсуаза Фанфан - Александр Жарден

Именно дамба научила их не отступаться от своего. Трижды высокие зимние приливы разрушали дамбу: в 1894, 1928 и 1972 годах. И каждый раз ее восстанавливали.

1 июля, в годовщину завершения строительства первой дамбы, жители Кер-Эмма танцуют на дамбе, восстановленной в 1972 году. Они празднуют свою победу над океаном, ликуют от гордости за то, что они не такие, как все. Благодарят дамбу, которая дала им силы для духовного и финансового процветания, ибо Кер-Эмма – резиденция многих преуспевающих акционерных обществ, достигших успеха при содействии «Банка у дамбы».

В 1976 году Кер-Эмма под влиянием мсье Ти отказался переводить часы на зимнее и летнее время, чтобы жить в гармонии с природой. Жители городка сто двадцать три года провоевали с Атлантическим океаном. И Парижа не боялись. Таким образом, Кер-Эмма – единственный населенный пункт во Франции, который живет по солнцу. Когда часы на здании почты показывают десять утра, в остальной части страны – одиннадцать или полдень; мэрия плюет на официальные часы открытия и закрытия избирательных участков. Чтобы смотреть вечерние телепрограммы и не ложиться спать слишком поздно, их записывают на видеомагнитофон и демонстрируют по местному кабельному телевидению на другой день в двадцать тридцать по местному времени.

Если я принял решение молчать о своей любви к Фанфан, то только потому, что, общаясь с представителями клана, я сам стал сыном дамбы. Без нее я не поверил бы в превосходство моей воли над чувствами, в свою способность запруживать поток безумных желаний, разливавшийся во мне, когда я был рядом с Фанфан или когда ее образ всплывал в моем сознании.

Мсье Ти вернулся в Кер-Эмма в 1972 году. Дамбу только что прорвало в третий раз. Несмотря на преклонный возраст, он участвовал в работах по восстановлению с таким чувством, что вновь словно обрел себя.

До того времени он сам вел себя по жизни. Но вот, прогуливаясь по городскому кладбищу, дабы показать смерти, что не боится ее, он повстречал счастливую пожилую женщину. Ухаживая за могилой своего мужа, она говорила о том, какое счастье жить на свете, предложила ему таблетки витамина С. Звали ее Мод Соваж.

Они стали встречаться. Его поразила ее способность удивляться. И однажды, выходя с кладбища, он горячо поцеловал Мод, так как был уверен, что оба они вернутся на кладбище ногами вперед раньше, чем их любовь зачахнет.

В любви мсье Ти не делал скидки на возраст. Он считал позорным оцепенение супружеских чувств. До этого женитьба его не прельщала. Он не хотел, чтобы его тащили на буксире или он кого-то тащил.

У Мод хватило мудрости не заявлять никаких прав на него. Она просто дала ему понять с уверенностью человека, мечты которого сбылись, что для нее пылкая нежность без обручения не существует. Она убедилась в этом на опыте первого замужества. Ревнуя ее к счастливому прошлому, мсье Ти через три недели обменялся с ней кольцами. Ей было восемьдесят три, ему – на два года меньше.

Старый Ти не пустился бы на подобную брачную авантюру, если бы не знал, что время работает на него. Ему не придется приспосабливаться к повседневности. Их союз сохранял неизбывный дух грозового разряда, от которого они никогда не опомнятся.

Нам с Фанфан было по двадцать лет. От смерти нас отделяло полвека, если не больше. Нашему союзу хватит времени тысячу раз окостенеть, если я не сумею совладать со своими плотскими аппетитами. Я не видел другого способа продлить до бесконечности ожидание нашего первого поцелуя; полвека ожидания – таков был мой идеал.

Но Фанфан одним своим видом сулила мне небывалое наслаждение. Я нутром чуял, что она из тех женщин, которые возносят тебя на седьмое небо.

Из Орлеана я, вместо того чтобы ехать домой, отправился в Альпы, чтобы сорвать эдельвейс для Фанфан. Хотелось совершить поступок, который доказал бы ей глубину охватившего меня чувства; тем сильнее будет разочарование, когда я воздержусь от поцелуя.

Но кроме этого расчета мной двигала искренняя любовь.

Чем дальше поезд углублялся в горы, тем большая, радость охватывала меня. Мне казалось, что, вырываясь за рамки общепринятых норм поведения, я попадаю в романтический мир. Улыбка не сходила с моих губ. Обывательская любовь осталась где-то далеко позади.

У бара вагона-ресторана я встретил несколько студентов, которые завтра собирались подняться на вершину Монблана. Мои вопросы об альпинистском снаряжении дали повод для дальнейшего разговора. Мы обменялись ничего не значащими фразами, потом один из них спросил о цели моей поездки.

– Я еду, чтобы в горах сорвать эдельвейс для девушки, которую люблю, – с восторгом ответил я.

– Твоей подружке? – удивленно спросила одна из девушек.

– Нет. Я слишком люблю ее, чтобы прикасаться к ней. Все подумали, что я шучу.

– Так не бывает.

– Клянусь, это правда! – горячо воскликнул я.

Полчаса мне понадобилось, чтобы убедить их в вероятности экспедиции за эдельвейсом ради женщины, и еще полчаса – чтобы они поверили моей решимости не заключать в объятия ту, которую я люблю и которая любит меня. Через шестьдесят минут парни смотрели на меня как на инопланетянина, а вот девушки – те как будто не считали мои взгляды такими уж старомодными.

Как я ни старался убедить парней в необходимости моего романтического предприятия, они только и делали, что подтрунивали надо мной. Такое отношение обидело меня и вынудило также прибегнуть к иронии. Молодым людям, как видно, неизвестно, что назначение мужчин – любить женщин и величия они достигают только тогда, когда поднимаются до возвышенных чувств. Без любви они лишь марионетки, гоняющиеся за ложными ценностями. Без любви их жизнь – самообман, мираж.

Через несколько часов я расстался со студентами на перроне вокзала в Шамониксе, проникнутый убеждением в неоспоримой красоте своих намерений. За моей спиной кто-то из парней сказал:

– Он чокнутый…

– Послушай, а сколько времени прошло с тех пор, как ты в последний раз дарил мне цветы? – откликнулся девичий голос.

Обе эти реплики лишь укрепили мою решимость. Мне нужно было во что бы то ни стало добыть эдельвейс для Фанфан. Поначалу поиск цветка представлялся мне самому упоительной причудой; теперь же мои действия словно были утверждены здравым смыслом и казались логически необходимыми. Безумцы как раз те, кто вкладывает в свою страсть лишь какую-то частицу себя.

Я сошел с автобуса у станции подвесной канатной дороги около одиннадцати часов утра. Обратился к служащему:

– Не подскажете ли, где тут можно найти эдельвейсы?

– Эти цветы охраняются законом. Собирать их запрещено, – ответил тот и указал на плакат с фотографиями растений, которые министерство охраны окружающей среды пыталось спасти от любителей букетов.