«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края - Артем Драбкин

— Я читал, что мины ТМ-35 и ТМД были малоэффективны из-за малого количества заряда.

— Как малоэффективны? Кто на войне не был, тот может сказать, что вообще были неэффективны. Они были эффективны, но, может быть, не исключена возможность, что где-то стояла толовая шашка 400 граммов, где-то 600, а где-то могли и 100 граммов поставить. На заводах на сборке работали ребятишки, он вместо одной шашки поставил другую, стограммовую — она малоэффективна. Такие случаи мы не исключали. Были случаи, во время проверки на заводах находили противотанковую мину с установленной в ней противопехотной шашкой. Ну, это единичные случаи, это не как правило, а как эпизод.

— Какие самые опасные немецкие мины можете выделить?

— Их круглые мины металлические, они считались опасными. Но я вам скажу такую вещь — немцы никогда не прибегали к тщательной маскировке мин. Они их больше внаброс ставили, оставит, притрусит землей и травой. Но наш русский Иван, танкист, смотрит — о, это минное поле, стоп. Ребята, надо посмотреть, где обойти. Трава-то есть, но пока она полежала — уже привяла, а раз привяла — кучки видны. Что это за кучки? Мины. Мы уж если ставили мины, то их прикроем землей, замаскируем так, что немец не разгадает. То есть под цвет местности. Она там сутки-двое пролежит, немец ее не увидит.

— Как вы считаете, почему немцы так к этому относились?

— Знаете, это не потому, что им так хотелось. Сам ход военных действий заставил их к этому прийти. Саперов было мало, в саперы приходили пожилые люди 60 лет, уже с бородой. Он и в глаза-то эту мину не видал, а ему сказали ставить так и так, и он делает. А как она будет работать — пусть стоит хоть до ста лет.

— В начале войны у них такое было?

— Нет, в начале — нет. Саперы у них были высококвалифицированными, грамотными, и они причем и наши мины прекрасно знали как противопехотные, так и противотанковые. У них это дело было поставлено на высокий уровень. Они ставили задачу — в 3 недели покончить с Красной Армией. Так надо и технику иметь хорошую, чтобы покончить.

— Как вы оцените наши пакеты малозаметных препятствий?

— Это очень хорошее прикрытие. МЗП чем хороша — она легкая, сворачивается гармошкой. Растянули на 50 м, она поднялась чуть не на метр, колышками закрепили, травкой забросали — она под цвет местности прикрыта. Немецкие танки шли, а МЗП прикрыта минами, и они несли большие потери. Это уж потом разгадали наш замысел, и там, где трава высокая, они уже с осторожностью двигались: а нет ли там МЗП? Они видят, травы не было, и вдруг трава появилась. МЗП сыграла большую роль и у нас, и под конец войны у немцев.

— Как вы оцените нашу обеспеченность инженерными боеприпасами и оборудованием в течение войны? Всегда ли хватало?

— 1941 год — очень тяжело было. А вот уже в 1942 году — нет, даже после оставления Киева инженерному делу придали исключительно большое значение. Уже заместитель командующего по инженерным войскам имел на ДОПах большое количество инженерного вооружения. Все было: и проволочные заграждения, и мины, все это было в достаточном количестве. Сколько требовалось — было всегда с зимы 42-го года. Я своему помощнику по хозяйственной части говорю — привезти три тонны, допустим. Ведь это же выдавали не за красивые глаза, а из того, что есть на обменном пункте. Заявку делаю письменную, подписываю, ставлю печать.

Я должен обеспечить три полка, и поэтому мне надо столько-то. Лишнее мне зачем? Лишнее для меня — хлопоты, надо перевозить, а складов нет. Где я их буду хранить? Я беру столько, сколько должен сегодня в ночь поставить. Сегодня поставил, завтра поеду, еще возьму. Нам, бывало, навязывали — берите больше! Мне больше необходимого не надо, я мины оставлю в поле, и они в бездействии будут. Поставил, осталось 10–15 — ну и бог с ними.

— Какие средства механизации были у вас в батальоне?

— Да какие средства… Саперный батальон — это самый бедный батальон в дивизии из средств инженерного оборудования. На мой взгляд, в 1941 году в начале войны мы имели хорошие средства. Во-первых, переправочные средства, имели техническую роту, в которой было 50 тракторов НАТИ. Это же большое дело. Я на себе ничего не носил — в роте технической средства есть, они привезут, боец ничего не нес за собой. А уже в 1942 году, когда все это ликвидировали, бойцу малую лопату — неси, кирку и ломик — неси. И все надо нести, а сила-то — одна человеческая. Из трофейной техники ничего не попало на пути нашей дивизии. Что делать?

— Согласны вы с утверждением, что в целом советские мины были лучше, чем немецкие?

— Мины есть мины. Любая мина подорвет человека и машину, я со счетов не хочу сбрасывать немецкие мины, потому что инженерная служба и у них высококлассно работала. Она ослабла потому, что немцы потерпели поражение.

— Какой день или событие на войне для вас были самыми трудными или опасными?

— Каждый день для сапера был трудным и опасным, но самыми тяжелыми днями я считаю дни с 22 июня по 1 июля 1941 года. Потом, Киевская операция тоже тяжелая операция. Нелегкая операция Сталинградская, я имею в виду, с точки зрения сапера.

Сапер должен дать дорогу войскам, если не даст — это уже не сапер. И тяжелая была операция Донецкая, а Николаевская и Белорусская не такие тяжелые, там наши по 50 км в день делали. А на какой войне по 50 км в день делали? Ни на какой.

— На фронте вы не пили?

— Нет, практически нет. В реабилитационном центре День Советской армии отмечали — всем по половине стакана водки. Сосед предложил выпить, я отказался, мне не нужно. Я рюмку поднес к губам, пригубил. Он свою махнул и окосел, свои 100 граммов и мои 100. Я за свою жизнь как командир части мог пить хоть ковшом, как угодно. У меня и отец не пил, и братья не пили, и я непьющий — ну что делать. Не приучен или не воспитан, как говорят. Врач в центре сказала, что первый раз такого видит.

— Как вы относились к немцам на той войне?

— У меня к любому человеку не было предвзятости, я гуманно относился ко всем. Но поскольку немцы причинили нам такой колоссальный ущерб — к той части, которая воевала, я негативно отношусь. Я не могу негативно относиться к гражданскому населению, они были люди подневольные. С уважением я не могу относиться к тем, кто воевал. Они расстреливали не только военнослужащих, но ведь и грудных детей, и женщин беременных, стариков, которые никакого отношения к войне не имели, за исключением того, что у них дети на войне были.

— В воспоминаниях солдат вермахта, опубликованных после войны, в один голос утверждается, что они не расстреливали мирных жителей. Этим занимались эсэсовцы.