Трое в кустах, не считая собаки - Янина Олеговна Береснева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот так я променял школу на работу охранника у одного богатея. Работа не пыльная, платили хорошо, но дела у них там всякие мутные, мне не по душе пришлись. Сказали типа одного подкараулить, ну и научить его уму-разуму, чтобы сговорчивее был. А это же уголовное. Ну и так пару раз, я отказывался, конечно, а они меня и турнули. Говорят, мол, такой нежный – сиди на даче и розы нюхай. А я что, виноват? Если нет во мне агрессии, не хочу я людям морды бить.
– Все правильно, – поддержала я друга детства. – Значит, не твое это. И девушка эта тоже тебе не пара. Раз променяла тебя на денежный мешок. Встретишь ты еще…
– Глаша, ты это брось, – внезапно посуровел Шуряйка, а я осеклась на полуслове. – Я все эти ваши штучки знаю. Мне дед сегодня уже все уши прожужжал. Мол, жениться пора, тут девок много, хороших, хозяйственных. Думаешь, я не понимаю, на что ты намекаешь? Женись, мол, на мне, я не такая. Но ты пойми, хоть ты и сто раз красавица, я о свадьбе пока и думать не могу. С работой беда, я чего и к деду приехал. Восстановиться хочу, подумать о жизни. Могу ли я поперек себя идти или лучше в школу вернуться, на тренерскую? Я вообще безработный сейчас, так что какие шуры-муры. Нет, и не проси. Твою женскую тоску я понять могу. Мы встретились спустя столько лет….
Я не смогла дослушать монолог до конца, потому что меня буквально взорвало от смеха. Откашлявшись и утерев слезу, я похлопала Шуряйку по плечу:
– Мой добрый друг! Можешь не опасаться, твоя честь в безопасности. Никаких планов на замужество я не имею, даже напротив. Так что твоя позиция мне только на руку.
И я вкратце рассказала Шурику о теткиных матримониальных намерениях в отношении меня, а также о своей несчастной истории любви, умолчав, правда, про криминальный оттенок нашего с Мироном расставания.
Шуряйка повеселел и расслабился, так что дальше мы общались уже без напряжения. Обменялись новостями про друзей детства и договорились держаться вместе, раз уж волею судьбы свои отпуски проводим в Бухалово. Мы как раз дошли до речки. Выплывшая луна, похожая на головку откушенного сыра, освещала луковку часовни. И вдруг в темноте я заметила суетливо мелькающий огонек.
– Смотри-ка, что это там светится? – толкнула я в бок друга.
– Хрен его знает, может, светлячки?
– Ты когда последний раз светлячков видел?
– В детстве, когда ходили ночью на панский двор…
– То-то и оно, никакие это не светлячки. Вроде как фонарь… Кого это там носит по ночам?
– Может, рыбаки по нужде пошли, дались они тебе. Пошли домой, мне что-то есть охота. Ты там что-то говорила про пирожки, что твоя тетка велела тебе мне занести…
– Пирожки были заявлены в качестве приманки для жениха. Раз жениться не намерен – без пирожков обойдешься. Тебе лишь бы поесть, – отмахнулась я, приблизившись к холму, на котором возвышалась часовня, еще на пару шагов.
– Пошли посмотрим, кто там шастает. Не думаю, что рыбаки в туалет будут под церковь ходить. Да и далековато. Сдается мне, это либо кладоискатели, либо кто-то, пугающий местное население рассказами про призрак пана Бухалова. Я вот сама наслушалась, и чуть со страху не померла, когда тебя в темноте увидела.
– Не хотелось бы ссориться с призраками, – как-то неуверенно забормотал Шуряйка, но я напомнила ему, что он охранник, хоть и бывший.
Огонек метался, как бабочка возле лампадки, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз.
Я прибавила шагу, при этом ухватив Шуряйку за широченную руку, чтобы он не вздумал сбежать. Пока мы преодолевали расстояние наискосок, путаясь ногами в высокой траве, огонек исчез. Подойдя к церквушке, я упрямо обошла ее со всех сторон: вокруг почти не было деревьев, а трава, хоть и была высокой, не позволяла спрятаться в ней человеку.
– Ну вот, я же говорил, – сдавленным шепотом начал Шуряйка, а мне почему-то стало жутко. Где-то вдалеке завыла собака, и я решила, что пора идти домой.
Внезапно в боковом окошке, возле которого мы и стояли, перешептываясь, вновь мелькнул проблеск света. Я дернула товарища за рукав, тыкая в сторону окна пальцем.
Знаками велев Шуряйке соорудить из рук подножку, я ловка вспрыгнула на нее и попыталась заглянуть в окно. Располагалось оно довольно высоко, но кое-что я все же увидела. На скамье возле окна, по все видимости, стоял фонарь, освещая лишь небольшой кусочек помещения. В тусклом свете я увидела батюшку в рясе, почему-то стоящего на коленях. Он то ли он молился, то ли что-то пытался поднять с пола… Мгновенно отпрянув, я соскочила на землю и зашептала Шуряйке в ухо:
– Неудобно вышло, там батюшка, а мы подглядываем. Пошли отсюда, пока он нас не заметил.
Стараясь не шуметь, мы гуськом спустились на тропинку и через минуту ступили на асфальтное покрытие.
– Да уж, – почесал затылок мой товарищ детства. – Узнаю Глашку. Всегда ты придумывала разные истории и тянула нас на приключения. То мы водяного в реке ловили, то лешего по лесу гоняли. Теперь вот призраки тебе мерещатся.
– Извини, – буркнула я. – Сама не знаю, что на меня нашло. Наверное, теткины рассказы. Когда я шла к реке, церковь была закрыта, а сейчас там батюшка. Ночные моления? Может, сегодня какой праздник церковный? Надо у тетки спросить. Я, кстати, не прочь исповедаться, так что батюшка в деревне очень кстати. И тебе не помешает. Раз ты новую жизнь начинаешь, надо все с чистого листа.
Шуряйка закивал, я поежилась, потому что к ночи резко похолодало. Словом, мы вознамерилась идти спать: утро вечера мудренее. Вдруг за нашими спинами опять что-то зашуршало и хрустнуло. Раз, другой… Я настороженно повернулась, а Шуряйка, ступив вперед, вглядывался в густые кусты акации, из которых доносился треск.
– Эй, кто там? – неуверенно задал он вопрос, косясь на меня.
Тут треск прекратился, но следом за этим быстро-быстро зашуршали ветки: складывалось впечатление, что кто-то бежит вперед, не разбирая дороги. Судя по звуку, этот кто-то был явно большого размера. Кусты там были густые, вырубить их уже потеряли всякую надежду, и поэтому они просто росли, огораживая дорогу к
