Назад в СССР: 1985. Книга 2 - Гаусс Максим

– Ну что, Савельев! Кого теперь подставить решил? – с какой-то неприятной ухмылкой спросил он.

Я насмешливо фыркнул. Это крайне не понравилось старлею – видимо, такой реакции он не ждал.

– Чего ты веселишься, рядовой? Я сказал что-то смешное?

– Да. Я никого не подставлял.

Тот осклабился, качнул головой, затем глянул в сторону выхода.

– Смотрю, уже к чекистам подлизываешься?

– Что за бред?

– Не понял! Ты как с офицером разговариваешь?! – Кабанов даже в лице изменился. – Наряд вне очереди, в столовую!

– Да хоть десять, – процедил я, посмотрев ему прямо в глаза. – Ваше поведение недостойно офицера. А эти слова звучат, как угроза. Кого же это я подставил и где? Дайте-ка угадаю, возвращение к старому вопросу о подполковнике Рыгалове? Остаюсь при своем прежнем мнении.

– Рядовой! В роту шагом марш! – побагровев от злости, распорядился Кабанов.

Я демонстративно козырнул, развернулся и быстрым шагом отправился в свое подразделение. Примечательно, что про меня разом все забыли. А вот Бойко почему-то еще не отпустили, видимо, для дальнейшего допроса. Хотя, его-то что допрашивать?

Наш взвод давно уже сдал оружие, отбился досыпать.

Дневальный на тумбочке клевал носом, а другой, бурча себе что-то под нос, лениво елозил шваброй в районе канцелярии. Я снял бушлат, повесил его в специально отведенное для этого место. Хотел отправиться в туалет, но передумал – пошел в бытовую комнату.

Каково же было мое удивление, когда я увидел там рядового Трусова. Он был одет в зимнюю «Белугу», на ногах тапки. Услышав приближающиеся шаги, он вскочил со стула, как-то засуетился, занервничал. Попытался сгрести в охапку несколько листов бумаги, что лежали перед ним. Шариковая ручка упала на пол.

– Э-э, Савельев… – пробормотал он.

– Ты какого черта тут делаешь? – спросил я, спешно соображая, что он здесь вообще делает посреди ночи?! Выглядело так, будто трусливого кота поймали на горячем, когда он стащил с обеденного стола сосиску.

Я зашел, прикрыл за собой дверь.

– А я… По указанию, – залепетал Трусов. – Чего тебе?

Я ухмыльнулся, медленно направился к столу. Схватил первый попавшийся лист бумаги. Трусов попытался помешать мне, но я посмотрел на него такими глазами, что тот сразу сник и опустил руки.

Развернув лист, я пробежался по написанному глазами и маленько охренел…

Уважаемый Павел Сергеевич.

Докладываю последние наблюдения. В ночь с шестнадцатого на семнадцатое декабря, часть поднята по тревоге, Савельев при непонятных обстоятельствах задержал мародеров. Странно, что именно он. Догадываюсь, что он не так прост, каким кажется с первого взгляда. Ранее я вам уже докладывал, что ваш сын Иванец Геннадий Павлович, попал в госпиталь по вине рядового Савельева. Эта информация не проверена, по причине того, что меня не было на точке. Продолжаю наблюдать. Ваше указание спровоцировать Савельева на конфликт, трудновыполнимо. Но я что-нибудь придумаю.

Жду дальнейших указаний.

С уважением, Трусов Владимир.

Я поднял голову и впился в него глазами.

– Это что за дерьмо? – процедил я, поднимая листок перед его лицом. На столе лежало еще два листа бумаги, но там все было перечеркано. Рядом лежал пустой конверт.

– Отвали, Савельев, – еще больше занервничал Трусов. – Не твое дело.

– Не мое? А ничего, что тут про меня написано?! Ты что же, гнида, стучишь на сторону? Кому?

– Никуда я не стучу.

– Не обувай мне бабушку в лапти! – прошипел я, ухватив его за ворот «Белуги». – Кому ты это пишешь? Говори, пока я тебе зубы не выбил!

Разумеется, я сразу понял, о ком речь. Для меня это стало полной неожиданностью. Трусов затрепыхался, словно рыба, попавшаяся на крючок.

– Ну!

– Это Иванец. Отец Гены. Я веду с ним переписку.

– Зачем? – я уже догадался, из-за чего тогда в госпитале сорвался наш договор. – Да говори ты!

– Он мне сильно помог, я не имел права отказаться, – на Вову было жалко смотреть. Всхлипывая, он мялся, но все-таки выложил все, как есть. Вряд ли бы он стал врать. – У меня мать серьезно заболела, а он денег на лекарства дал. Много денег.

– С этим ясно. Зачем пишешь фальшивку?

– Я не врал!

– Ну да, конечно… Какого черта ты ему рассказал, что это я виноват в том, что Генка пострадал? Все не так было. Да я его вытащил его из такого дерьма, что тебе, позорищу, и не снилось. Сидел бы там в овраге и хныкал, пока тот валялся с температурой под сорок и сломанной ногой. Ты сделал это намеренно, только зачем? Весь взвод в курсе был, чем история с полигоном закончилась… А, понимаю. Тот конфликт перед стрельбами? Из-за земляков своих, да? Решил подгадить мне?

Тот промолчал.

– Все с тобой ясно. Ну ты позорище, Трусов. Полностью соответствуешь своей фамилии, – с презрением выдохнул я, смял все листы и бросил на пол. – Пиши заново. Пиши, как есть.

Повернулся и, открыв дверь, вышел из бытовой комнаты. Оставшийся там «писатель» без звука сидел в одиночестве и размышлял. Ненавижу таких, как он.

Я лег на свою кровать, накрылся одеялом. Выдохнул. Ох уж вечерок выдался сегодня…

Спать пока не хотелось, хотя я пытался. Голова была забита мыслями, от которых голова кругом шла. Я то и дело ворочался, прокручивал в памяти произошедшее.

Вот как все повернулось… Проблема, из-за которой сорвалась моя договоренность с Павлом Сергеевичем, все это время была рядом – буквально лежала на соседней кровати. А все потому, что сыграла личная, ничем не обоснованная неприязнь. Скорее всего, Трусову поручили только наблюдать за мной и Генкой, докладывать. А эта ушлая скотина пошла дальше, используя ситуацию в своих целях.

Ну, теперь уже неважно, ничего не поправить. Теперь сделаем ставку на другой, более опасный и сложный вариант – он, конечно, пока еще очень мутный и совершенно непредсказуемый, но другого у меня пока нет и вряд ли появится.

Заснул минут через двадцать…

И снова, уже в который раз мне приснился странный сон, касающийся моей глобальной цели… Я был на Чернобыльской АЭС, на блочном щите управления № 4. Именно оттуда производилось непосредственное управление ядерным реактором, там же располагался и практически весь персонал.

Я поразился количеству управляющих элементов, датчиков, мигающих лампочек. Различных аварийных систем управления, регуляторов и контроллеров. В центре, прямо на стене, был смонтирован стенд контроля загрузки и функционального состояния управляющих стержней – на нем все было спокойно. Несмотря на то, что общий принцип функционирования реактора я знал хорошо, непосредственное управление и различные программы работы были мне практически неизвестны. Я же не физик-атомщик, в конце-то концов. То, что я готовился им стать в своей прошлой жизни, уже давно не существенно, многое выветрилось.

Я осмотрелся, взглянул на электронные часы на стене у входа – было одиннадцать тридцать две. Значит, пока еще двадцать пятое апреля. Почти два часа до аварии.

Раздавался мерный шум, тихий гул. Люди в белых халатах и головных уборах выполняли свою работу. Перекидывались отдельными фразами, что-то обсуждали. Рабочая обстановка спокойная, вообще ничего не предвещало аварии. Это обычная ночная смена, как и сотни других до нее… То же самое делают люди на остальных трех энергоблоках, за исключением предстоящего эксперимента.

Вдруг входные двери в БЩУ № 4 распахнулись, внутрь вошел человек, который был мне хорошо знаком, несмотря на то, что лично его не знал. Это был заместитель главного инженера Дятлов. Именно он руководил теми испытаниями в ночь на двадцать шестое апреля. Его потом признают виновным, посадят в тюрьму. В ней же, кажется, он и погибнет.

Под мышкой у Дятлова была картонная папка с программой предстоящих испытаний… Я точно знал, что подобный эксперимент проводился уже не один раз. Все предыдущие попытки были неудачными. Последний, в 1985 году, вообще отменили по причине того, что банально забыли включить осциллограф.