Конец наивности. Уроки мудрости для взрослых девочек - Алла Евгениевна Далит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сильная амазонка воюет со смертью, не желая ее признать, не сдаваясь. Потому что неверно понимает, что это значит. Она становится бесстрашной. И даже если мы перестали бояться встречи со смертью, это не значит, что мы научились понимать ее. Нужно узнать ее не через войну и сражения, а через внимание к себе.
Голод, боль и поиск матери
Нам нужно провести большую работу по ревизии всех незавершенных аспектов нашей жизни. Во время нее мы разложим все по полочкам. И на одной из них будет написано — «в утиль». Туда мы сложим, что уже завершилось, независимо от нашего принятия: боль, обиды, наивные мечты и ложную надежду.
Мы не можем тащить их в третий возраст, потому что ресурсы, необходимые для их поддержания, исчерпаны. Мы не можем больше терпеть никакой боли: ни душевной, ни физической. Боль — крик тела о незавершенном эмоциональном процессе.
Мы должны вернуть себе детскую нетерпимость к боли. В процессе взросления мы учимся ждать и терпеть. Но мы должны научиться разделять, что нужно перетерпеть, а что ни в коем случае нельзя. Родители должны были научить нас отличать полезное и необходимое от повреждающего и опасного. Но со многими этого не произошло.
Если мы научились терпеть боль, чтобы нас не бросили или не пристыдили, то это становится моделью уничтожения себя. Мы словно позволяем разрушению перейти с внешнего периметра во внутренний. Не идентифицировав внешнего врага, мы становимся враждебны по отношению к себе. Но как быть, когда ты ребенок, а внешний враг — твой самый близкий человек? Здесь мы сталкиваемся с тем, что страшнее смерти. С риском брошенности. А это смерть без конца.
Состояние брошенности как ожидания смерти гораздо травматичнее, чем сама смерть. Люди, приговоренные к смерти, испытывают ужас от неопределенности. У нас есть врожденная потребность в структурировании времени. Нам очень важно иметь какие-то точки опоры, определенность. Поэтому первым делом, приезжая в новое место, мы начинаем ориентироваться. «Во сколько процедуры, обед, прогулки?» — спрашиваем мы в регистратуре санатория. Мы приходим на семинары и интересуемся: «Когда перерыв, когда мы закончим?» Нам нужно структурировать время, тогда мы успокаиваемся и можем нормально функционировать.
Отсутствие расписания и планирования делает наше существование похожим на переживание полета в бездну. Поэтому для ребенка ощущение смерти и понятие о смерти — это не финал, не точка, а ужас. Многие взрослые, испытавшие в детстве травму брошенности, при упоминании смерти, а иногда просто расставания или завершения, как будто проваливаются в детский ужас. Если тебя отправляли надолго к бабушке, потому что родителям было некогда, то тебе знакомы эти чувства. Если ты жила рядом с холодной, отстраненной матерью, чувства которой были заморожены, то ты понимаешь, о чем я говорю. Если ты не знала, какой будет реакция папы, когда он выпьет, то знаешь, каково ощущать все это. Боль и депрессия брошенности — диагноз миллионов людей. И никакие таблетки тут не помогут.
Кроме ужаса, это еще и беспомощность оттого, что мы не смогли быть собой, быть спонтанными. Нам пришлось срочно сформировать стратегию выживания. Чаще всего это терпеть или подавлять свои чувства. Зависимость и беспомощность как самые яркие переживания детства зафиксируют страх смерти, превращенный в ужас, — чувство безобъектное и трудно поддающееся осознаванию.
Чувство ужаса в ожидании смерти может быть настолько непереносимым, что суицид кажется избавлением. То есть сама смерть не так страшна, как детское ощущение неопределенности и брошенности. Надо было пережить это достаточное количество раз, чтобы в психике сформировался специфический опыт привязанности — модель близости с другим человеком. Это схема, по которой мы будем искать партнера и строить новые отношения. В большинстве случаев речь идет о зависимых отношениях.
Если мы знаем, как быть в отношениях использованной, брошенной, избитой, изнасилованной, осужденной, застыженной, то бессознательно будем искать знакомое. Эта схожесть даст нам уверенность, что мы не умрем в отношениях. Потому что когда-то мы нашли способ не быть брошенными: отставить себя в сторонку и быть тем, кем нас хотели видеть, понимать и удовлетворять потребности тех, в чьей любви мы так нуждались, подавлять собственные желания. И это уже не про смерть. Это про предательство и убийство.
Прошлый опыт отношений, начиная с детско-родительских, требует завершения, оплакивания надежды получить от другого человека то, что ты не получил от родной мамы. Выход в том, чтобы стать себе этой матерью, взять на руки младенца, а не водить его по вокзалу в поисках того, кто его полюбит. Но сначала надо убить Надежду.
Движимая голодом женщина ищет срочного утешения в объятиях мужчины. Может быть, ты встретишь мужчину, который будет относиться к тебе лучше родной матери. Тогда спроси себя: «Что его мотивирует? Что ему нужно от меня? Зачем ему это? Что я за это буду должна? И вообще, все ли с ним в порядке, если он хочет меня практически удочерить, а не иметь со мной отношения как с женщиной?»
Поначалу в таких отношениях даже может быть секс. Телесное слияние люди будут принимать за сексуальное возбуждение, но продлится оно недолго. «У нас был такой секс бурный в начале! Куда он делся?» — спрашивают потом. А он умер, принесенный в жертву драматической ошибке. Без него отношения между партнерами тоже мертвы. Но о сексе, отношениях и о том, что на самом деле должно умереть при встрече с любовью, поговорим в других главах. А сейчас пришло время убить эти наивные иллюзии с помощью здравого смысла: никто в мире не будет твоей мамой. О том, что делать, если заботы и защиты все равно хочется, поговорим чуть позже.
Сейчас нам нужно сделать огромную работу по захоронению мертвых отношений и тех частей себя, которые были смертельно ранены в прошлом. Придется разгрести братские могилы, в которые мы сваливали отрезанные куски своей душевной плоти, потому что было страшно остановиться. У нас не было плеча, на которое мы могли бы рухнуть, чтобы реветь и выть от боли. Только такой рев может облегчить боль потери. Не слезы и не крик, а именно рев, до хрипоты, до
