Без жалости - Валерий Исхаков

- Он не говорит. Но зато он может издавать отдельные звуки. Когда ему что-нибудь надо, он говорит: "Ы!"

- Ы! - тут же повторил Карл.

- И что это значит?

- Сейчас посмотрю. - Лара полезла в сумочку. - Тут у меня на бумажке все записано. Вот! - Она достала бумажку, прочитала: - "Одно короткое "Ы" означает "Хочу пить".

- Ы!

Ляля, взявшись обеими руками за уши, начала подпрыгивать на одной ноге, выкрикивая:

- Ы! Ы! Ы!

- Прикольно! - ухмыльнулся Фурманов.

- "Несколько коротких "Ы" подряд, - прочитала дальше Лара, - означает "Хочу в туалет".

- Ы-ы-ы! - повторил Карл.

Ляля тут же встала на четвереньки, передразнила его:

- Ы-ы-ы!

- Прелестно! - воскликнула Марина Яковлевна. - Еще немного - и эти двое начнут петь хором.

- Лялька, прекрати! - приказала Лара.

Но Ляля, как ни в чем не бывало, скакала по комнате и кричала: "Ы-ы-ы!..

Ы-ы-ы!.. Ы-ы-ы!"

Фурманов покачал головой.

- Дурдом!

- "Длинное протяжное "Ыыыыыыы", - прочла Лара, - означает "Хочу спать".

- Ыыыыыыы...

Ляля раскинула руки, изображая крылья, забегала по комнате, рыча, как самолет: "Ыыыыыыы... Ыыыыыыыыы..."

- Ы! - коротко произнес Карл.

Никто не обратил на него внимания, кроме Марины Яковлевны: не сводя с Карла недоверчивых глаз, она отошла к серванту, достала бутылку минеральной воды, налила в стакан, поднесла Карлу. Карл выпил воду и застыл с пустым стаканом в руках..

- Значит, - подвел итог Фурманов, - получается, что одно "Ы" - водички попить, потом "Ы-ы-ы" - в сортир и "Ыыыыы" - спать хочу. А когда жрать хочет - тогда что говорит?

- Тогда ничего, - сказала Лара. - Мне специально врач объясняла, что есть он никогда не просит, ему надо подносик с едой на колени поставить, тогда будет есть. А если не поставишь, так и будет сидеть голодный, пока не умрет.

- Ну, этого мы не допустим. Невыгодно нам, чтобы ты помер, приятель. Так что будем кормить, да, мать?

- Здесь не концлагерь, чтобы голодом морить, - строго выговорила Марина Яковлевна.

- Точно! - Фурманов повернулся к Ларе, щелкнул себя по кадыку. - А как он насчет этого?

- Он не пьет.

- Жалко. А то б составил компанию...

- Тебе только бы пить!

- А что? Такой повод - и не выпить? Ничего себе: к ней брат родной приехал, которого сто лет не видела, а она отметить не хочет! Да если бы ко мне брат приехал или даже сестра...

- Да делай ты что хочешь, ради бога!

- Ты как, мать, примешь по маленькой?

- Ну если только по маленькой... - нехотя ответила Марина Яковлевна. По случаю знакомства.

- А я про что!

- Ы-ы-ы!

Марина Яковлевна взялась за кресло, чтобы везти Карла в туалет, но Фурманов отстранил ее.

- Погоди, мать! Что ты говорила про вклад в общее дело? Я тоже хочу внести вклад. И вообще - это наше с ним интимное мужское дело! Эх, прокачу...

- Ы-ы-ы!

Фурманов повез кресло с Карлом в коридор, Марина Яковлевна пошагала следом, словно не доверяя сыну, потом "улетела", продолжая на одной ноте бесконечное "Ыыыыыыыы", Ляля. Лара осталась одна. Она подошла к пианино, рассеянно коснулась клавиш, потом придвинула стул и начала играть ту же мелодию Шопена, что играла в квартире Кириллова.

6

Так началась жизнь брата Карла в доме его сестры Лары. Вечером под недоверчивыми взглядами Фурманова и его мамаши Карл довольно уверенно попросился в туалет, потом поел с подносика, почистил в ванной зубы, не вставая с кресла, затем переполз с кресла на диван, где Лара, которой буквально на ходу пришлось привыкать к брату, стянула с него носки и джинсы (тут она оценила штаны на три размера больше), в то время как он сам снимал футболку и рубашку. Труднее было утром: Лара уходила на работу к восьми, Фурманов - двумя часами позже, Карлу же рано вставать было явно незачем, поэтому совершать утренний туалет и одеваться пришлось с помощью и под надзором Марины Яковлевны. Однако процедура одевания прошла гладко, и если Карл и не вызвал в Марине Яковлевне теплых чувств, то и повода для огорчения она не нашла.

Единственное, о чем мог бы пожалеть Карл - если предположить, что чувство сожаления было ему не чуждо, - так это о том, что слишком уж прост и краток был его словарь. После того, как Карла свозили в туалет и ванную, ему дали поесть - и забыли его, сидящего неподвижно в кресле без всякого дела, до вечера. Неплохо было бы, наверное, добавить в словарь пару других звуков. Например "У!" - хочу поиграть на пианино. Или "У-у-у!" - дайте что-нибудь почитать. Лара специально консультировалась со специалистами и знала, что читать аутисты могут. Однако не было в словаре Карла соответствующего знака - и пришлось Карлу обходиться без книг. Возможно, вынужденное безделье огорчало его, но, если бы посторонний человек наблюдал за ним со стороны, никаких чувств на лице Карла он бы не прочитал. Практически все время Карл сидел неподвижно в кресле, изредка меняя одну неудобную позу на другую, столь же неестественную и неудобную, а то вдруг хватался крепкими руками за ободья колес и начинал бессмысленно кататься по комнате взад-вперед.

Вечером прибежала после прогулки Ляля, по-детски ласково заглянула в глаза.

- Хочешь поиграть?

И тут же, не дожидаясь ответа, покатила кресло к пианино. И Карл, едва завидев прямо перед собой клавиши, начал играть - несколько механически, не вкладывая в игру никаких чувств, но технически верно. И не обращая внимания на Лялю, которая была тут же рядом, никуда не ушла - слушала музыку, сама пыталась иногда ткнуть пальцем в клавишу наугад, потом переключилась на Карла: стала гладить его по голове, поцеловала в щеку, что выглядело достаточно двусмысленно...

Но тут, как всегда, неожиданно, бесшумно возникла Марина Яковлевна.

- Ляля, детка, отойди от дяди. Не мешай ему!

- Ну баба...

- Я тебе говорю, детка: отойди от него! - строже приказала Марина Яковлевна.

- Баба плохая! - заныла Ляля капризно.

- Мал-чать! - приказала Марина Яковлевна. - Я кому сказала: отойди! Выполнять немедленно!

Ляля заплакала и, по-детски загребая ногами, ушла в другую комнату. Марина Яковлевна подошла к Карлу, склонилось над ним и сказала громким шепотом на ухо:

- Сейчас я с тобой разберусь, Шопен.

Она взялась за спинку кресла и отвезла Карла от пианино. Тот еще какое-то время продолжал водить руками в воздухе и наклонять голову, словно прислушиваясь к музыке, потом замер. Марина Яковлевна развернула кресло и начала вполне профессиональный обыск. Обшарила все карманы на рубашке, на джинсах, задрала рубашку и футболку, расстегнула джинсы, сняла по очереди тапочки и носки. В одном кармане она нашла платок, в другом - свернутую во много раз полоску туалетной бумаги, которую развернула и внимательно изучила. На шее у Карла висел медальон с выбитыми именем и фамилией, группой крови. Больше Марина Яковлевна не нашла ничего.

В разгар обыска вошел Фурманов с газетой. С интересом понаблюдал за процессом.

- Ну что, нашла что-нибудь?

Марина Яковлевна с трудом разогнулась.

- Вроде бы ничего подозрительного. И все равно я ему не верю!

- Это в тебе твоя профессия говорит. Военная контрразведка - СМЕРШ.

- Тихо ты! Сколько раз говорила: ни смей никогда об этом никому не говорить! Для всех я военврач, начальник полевого госпиталя - и точка!

- Зри ты, мать. Сейчас никто этого не стыдится. Даже наоборот. Фильмы снимают и вообще... Представляешь, какую Ларка про тебя статью роскошную накатает, если узнает. Прославишься на всю страну!

- Я тебе сказала: не смей ей говорить. И никому не смей!

- Да ладно тебе... Нет же никого. Только этот... кактус. - Он кивнул на Карла. - Так он не понимает ничего. - Подошел к Карлу. - Эй, чучело! Выпить хочешь?

А может, в шахматишки сыграем? Вот видишь? - обернулся Фурманов к матери. - Ноль внимания, фунт презрения... А жаль. В шахматишки я бы с ним за милую душу бы перекинулся.

- Ну так и сыграй, - проворчала Марина Яковлевна. - Все полезнее, чем на диване валяться да водку жрать!

- И ты туда же! Жена пилит, что зарплата маленькая, ты - что на диване лежу. Одна Лялька меня не пилит...

- Ты поосторожнее с Лялькой! - нахмурилась Марина Яковлевна. - Опять она утром к тебе в постель забралась. Смотри, Ларка увидит, будет скандал.

- А что я сделаю? - пожал плечами Фурманов. - Она с детства привыкла с нами спать. Ларка сама же ее и приучила. А сейчас выросла - с виду взрослая девка, а ума все равно как у четырехлетней.

- Для дурного дела много ума не надо. Смотри, залетишь с ней, как в прошлый раз.

- Да брось ты, что я - не соображаю?.. Ну ты сама посуди, мать. Ведь безвыходное же положение. На двор ее пускать, чтобы она там с первым встречным, - нельзя. Ладно еще, просто в подоле принесет, а если заразу какую подцепит?.. Совсем без этого она просто не может. Сама же говоришь: к придурку нашему и то обниматься лезет, ведь так?

- Так.

- Ну так вот... Безвыходное положение получается. И жалко ее, дурочку, и в то же время... - Фурманов мечтательно вздохнул. - Но ведь и хороша же, черт побери! Сотворил же господь мужикам на погибель. Тут и святой не устоит...