Убью, студент! - Анатолий Субботин

не сойти с ума, читал по памяти наизусть «Евгения Онегина». Однако ни мороз, ни зэки, а свои же сослуживцы, «деды», доводили до состояния, когда хотелось выть, совершить побег, начать стрелять. И вот, пройдя весь этот ад, Юра словно очутился в раю – в университете, где можно и нужно читать любимую литературу, где тебя окружают красивые девушки и культурные юноши, пишущие стихи. Природная жизнерадостность, попав на благодатную почву, быстро вернулась и расцвела. Юрий вроде бы забыл о своей «школе мужества». Но такое не проходит бесследно. Оставшийся на душе шрам заставлял его время от времени вспоминать, и позднее он напишет не одну повесть на армейскую тему.

Ованесян прозвал Соломина «декадентом». За что же? А за то, что, когда напивались, тот читал стихотворение Федора Сологуба.

Когда я в бурном море плавал

и мой корабль пошел ко дну,

я так воззвал: «Отец мой, Дьявол,

спаси, помилуй, я тону!

Не дай погибнуть раньше срока

душе озлобленной моей.

Я власти темного порока

отдам остаток черных дней»!

И дьявол взял меня и бросил

в полуистлевшую ладью.

И там нашел я пару весел,

и парус ветхий, и скамью.

И вынес я опять на сушу,

в больное, злое житие

свою истерзанную душу

и тело грешное свое.

Федор Сологуб был представителем так называемого «серебряного» века русской поэзии (начало XX столетия). Советские литературоведы не любили серебра, им золото подавай. От огромного культурного пласта они оставили несколько имен. Прочие были отброшены как мелкобуржуазные писатели-декаденты. Причем в декадентах ходил и мрачноватый Сологуб, и жизнелюбивый Кузмин, и мужественный Гумилев. Студенты-филологи узнавали из лекций и хрестоматий о существовавших тогда литературных течениях: символизме, акмеизме, футуризме. Назывались некоторые их адепты, приводились как пример некоторые их строки. И все. Книг этих авторов днем с огнем было не сыскать. Так где же Лёня откопал приведенный текст Сологуба? Дело в том, что он читал то ли мемуары, то ли роман, где говорилось о левом эсере Борисе Савинкове и о том, что это его любимое стихотворение.

Во время застолий поэты непременно читали стихи. Свои и чужие. Декадент Соломин всегда «плавал в бурном море». Сначала один, а потом его стал поддерживать Ованесян. И вещь Федора Сологуба сделалась знаковым, программным атрибутом сборищ.

9. Неудачный побег

Из общежития № 8 вышел молоденький студент, одетый в оранжевое пальто с воротником из искусственного меха и черную кроличью шапку. В руке он нес оранжевый портфель. Путь лежал мимо исторического корпуса и ботанического сада, который в зимнее и темное время являл собой печальное зрелище: голые черные стволы деревьев и кружащиеся над ними стаи ворон. Особенно много ворон слеталось в морозы (студент никогда не видел такого количества птиц, казалось, они заполнили все небо), они кружили и страшно кричали. Но сегодня было довольно тепло, и зловещие пернатые не столь привлекали к себе внимание.

Пройдя через арку железнодорожного моста, студент вышел на привокзальную площадь. На дороге его (дороге, ведущей к дому, точнее, к общаге № 9) стоял фургон с маленьким зарешетчатым оконцем. Желая обогнуть машину, студент слегка покачнулся. Тут же заботливые руки людей в форме подхватили юношу и помогли ему подняться внутрь фургона. «За что»!? – возмутился было молодой человек. Но милиционеры только улыбнулись.

В тусклом свете лампы плавали облака табачного дыма. Сквозь облака виднелись несколько мужских физиономий. Они были не злые, скорей, добродушные. Но они были кривые, и вообще вся атмосфера отдавала безумием, поэтому студент подумал, что он попал в ад.

Машина тронулась. Фургон покачивало, иногда резко бросало в сторону. Иногда случалась остановка, и адское общество пополнялось еще одним лицом. Шел сбор урожая неустойчиво стоящих на ногах людей («Поле, русское поле, я твой тонкий колосок»!).

Дзержинское отделение милиции гостей принимало. В открытой комнате (как зайдешь – справа) лейтенант устанавливал личности и составлял протоколы. Личности, дожидавшиеся своей очереди, находились дальше по коридору: кто-то сидел на корточках у стены, кто-то шатался. Студент очутился в какой-то нише, на лавке между старой женщиной и пожилым мужчиной. Сердобольно глядя на него, женщина сказала:

– Такой молоденький, а ты как сюда попал?

– Да вот, день рождения однокашника отмечали.

Видя к себе участие, филолог пожаловался:

– Да я и не пьяный, идти могу, соображаю. За что забрали!?

– А у них тут план, – сказал мужчина. – Наберут столько-то человек в месяц – получат премию. Вот они и стараются.

Дыхание безумия снова ощутил студент. Как же далеко зашел основной принцип социалистической экономики – планирование! Им – премия, а мне – прощай, университет, теперь уж точно, – подумал он. Вдруг какой-то мужик, стоявший в коридоре рядом с нишей, наклонился к нему:

– Беги, парень, пока дверь открыта и сержанта нет!

Парень встал и медленным шагом пошел к выходу. Как проскользнуть мимо комнаты, где принимают гостей? Мимолетный взгляд бросил он туда и сразу отвел глаза, боясь привлечь внимание лейтенанта. Кажется, тот не заметил его. Или заметил? Но вот студент уже во дворе. Никого! Бегом – за трансформаторную будку. Он оказался между будкой и каменным забором. Недолго думая, он перекинул через забор портфель, подпрыгнул, подтянулся и перевалился сам. И замер, лежа в неглубоком сугробе, поскольку мимо проходил одинокий гражданин. Опять перед филологом встал философский вопрос: заметил или не заметил? Он ждал, пока человек пройдет. Но бдительный гражданин советской республики не только заметил прыжок через забор, но и быстренько сбегал за сержантом.

Позднее Соломин анализировал, когда же он прокололся? Тогда ли, когда полез через забор, в то время как можно было спокойно выйти через открытые ворота? Однако тут он извинял себя тем, что боялся высунуться из-за будки, поскольку не был уверен, что кто-либо из милицейских не проследил за ним. Да и видел ли он, что ворота открыты?.. А быть может, вместо того, чтобы пережидать в сугробе, надо было поговорить с бдительным товарищем? Попробовать объяснить ему, что он никакой не преступник, а студент, сбежавший из трезвака. Да и где это видано, чтоб уголовники ходили с портфелями, в которых – книги и тетради!?

Составив протокол, лейтенант приказал студенту раздеться. Как это? Обыкновенно – до трусов. Чувствуя унижение, Соломин подчинился. Приняли вещи по описи они. Тут же, в комнате находилась ниша с душем. Неужели еще помоют!? – подумал Лёня. Но нет, под душ его ставить не стали: как никак парень вменяем. Сержант провел его через коридорчик в спальню, дверь которой была выполнена все в том же строгом стиле – зарешетчатое