Тварь Пустоши - Евгений Владимирович Щепетнов

А сейчас – ни Богини, ни денег. Жирный Эдгель, сволочь, обдурил Аскера и не отдал проценты с продажи девки! Это же надо было так подло смошенничать – вставить лишнюю букву в его, аскерово имя, в расписке! И все, - ни один суд не признал правоту Аскера! Только зря последние деньги судье отдал!

Аскер перед сном, как всегда, представил свою Богиню: юное лицо, сияющие голубые глаза, длиннющие ноги и плоский живот. Груди совсем небольшие, но торчат, как каменные! Он хотел, он желал эту девочку! Вот она перед ним, как живая!

Богиня страстно улыбнулась Аскеру и завораживающе медленно подошла к нему, - ах, как волнующе близко! Между ними вспыхнула искра, раздался тихий треск, и Аскер потерял сознание.

***

По сравнению с остальными работорговцами жирный Эдгель вел дела честно, хотя и брал за посредничество очень большой процент.

Рабский барак Эдгеля отличался от других коралей чистотой и порядком. Он был очень хорошим хозяином и заботился о своем скоте. Он даже мага-лекаря вызывал к особо ценным рабам, и время от времени устраивал помывку рабов и чистку территории. Красивые юные девочки и мальчики, ремесленники и сильные молодые мужчины – всем им нужен хороший уход для большей цены на торгах.

Эдгель закрыл глаза, представляя себе Белянку. Нет, его не мучило раскаяние за свое злостное преступление – обращение свободного человека в раба. Он снова и снова представлял себе, как Белянка его ублажает. О, Белянка, Белянка, Белянка! Прекрасная, недостижимая мечта любого мужчины. Как она вздрагивала, когда Эдгель проводил ей между ног! Она вся дрожала! Изнемогала от страсти к нему!

Ну почему, почему он не насладился ей перед торгами? Так ему, жадному дураку, и надо, - мучиться теперь до скончания жизни и умереть от любовной тоски.

- О, Белянка!.. – вырвалось у него.

- Я здесь!..

Эдгель подскочил и вытаращил глаза: Белянка была совсем близко и страстно ему улыбалась, сверкая глазами и зубами. Между ними вспыхнула искра, и Эдгель провалился в небытие.

***

Колдун Мастер Джастин и садистка-надсмотрщица на службе у работорговца Эдгеля, под номерами в списке смертников четыре и пять, неожиданно доставили Насте дискомфорт. Не тот физический, как при первой встрече, когда надзирательница старалась побольнее ударить и порвать ее кожу щипками с вывертами, а колдун надел на нее обжигающий огнем рабский ошейник, - а дискомфорт моральный.

Колдун с бабищей спаривались в закутке кораля, не заботясь, что кто-то их увидит или услышит. Рядом валялся полуоткрытый саквояж колдуна с рабскими ошейниками и разноцветными склянками.

Чикатилки резвились, не обращая на нее, откинувшую плащ невидимости, никакого внимания. Настя решила было заставить их надеть друг на друга рабские ошейники, - чтобы они сами испытали на себе все режимы от дикой боли до разрыва сердца. И она не дала бы себя провести и как-нибудь нарушить обряд обращения в раба.

Но сделать этих мерзавцев своими рабами, чтобы мучить их? Ее затошнило от этой мысли. Да, эти садисты заслужили такие же мучения, какие они доставляли другим людям, но она-то – не садистка! А жаль! Ничего, все равно получат свое!

Настя поочередно ударила «голубков» парализатором, брезгливо спихнула обоих в ягдташ ногой, подхватила саквояж колдуна с рабскими ошейниками и нажала кнопку.

В партии смертников из Настиного списка не хватало только Сируса и ночных охотников за рабами. И если последних можно было нагрести в любое время сколько угодно, то где ей искать Сируса, - она не представляла.

***

Охотники за рабами лениво поджидали свою добычу на давно облюбованной улице возле базара. Зачем ехать на окраину империи, когда рабов можно наловить сколько угодно и в столице. Да, на юге можно купить очень большую партию рабов у легионеров за сущие гроши, но там и очень опасно! А тут в любую ночь можно схватить очередную семью приехавших на базар крестьян, сдуру заночевавших в телеге, или оглушить случайного прохожего.

А вот и случайная прохожая!

По улице задумчиво брела маленькая, прелестная девушка лет пятнадцати, а может быть и младше. Большие распахнутые глаза смотрели на мир открыто и без страха.

Девчонка была в рабском ошейнике, поэтому четверо бандитов, окружившие ее, замешкались. Одно дело – оглушить свободного, и тут же продать его в рабство, другое дело – украсть или испортить чужое имущество! Ошейник на девке был украшен позолотой и камнями в знак того, что это была особо ценная рабыня. Значит, каждый, кто ее обидит, ответит по всей строгости закона.

Охотники знали, - если они убьют чью-то рабыню, – возместят в тройном, а то и пятикратном размере. Украдут – сядут в темницу и лишатся правой руки! Изнасилуют – заплатят по тысячекратной таксе борделя! Но похоть лишает разума, и они решили изнасиловать девку, - уж больно хороша! – и кинуть в реку на съедение рыбам. Конечно, если продать юную красивую девчонку работорговцу, - можно получить кучу денег, но и проблем не оберешься. Крестьян и забулдыг никто не хватится, а вот ценную рабыню обязательно кинутся искать, и - обязательно найдут, даже если ей сразу поменять ошейник!

Первым деваху ухватил главарь шайки, и тут же опрокинулся во весь рост на землю, гулко треснувшись головой о каменную мостовую. Остальные трое также гулко попадали рядом.

Настя с трудом перетащила всех в ягдташ, подхватила Меррель, как маленькую, на руку, вцепилась свободной рукой в мешок с добычей и нажала на кнопку тука.

На восемь имперцев пяти свободных клеток едва хватило. Настя разложила в четыре клетки по два трофея, оставив пятую клетку открытой. Все имперцы были без сознания и без рабских ошейников, и только с уже свободной Меррель, по просьбе Насти, Вьищ его пока не снял. В ошейнике бродить по ночному городу в качестве приманки было безопасней, - иначе камни летели бы в голову свободной Меррель из каждого проулка. А вот на такую приманку, как Настя, охотники вряд ли нашлись, - она стала еще выше и мускулистее, чем раньше. Теперь она была на голову ниже Вьища, на полторы головы ниже Каарта и на три головы выше Меррель.

Настя с Вьищем обыскали всех имперцев, изъяли все оружие и надежно заперли клетки. Они с Меррель осторожно перенесли спасенную малышку подальше от клеток, набитых имперцами - туда, куда им показал Младший.