Кронштадтское восстание. 1921. Семнадцать дней свободы - Леонид Григорьевич Прайсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
25 октября матросы и красногвардейцы заняли несколько учреждений столицы, практически не встречая сопротивления. На стороне правительства остались, по словам Суханова, только юнкера: «Группки юнкеров не могли и не думали сопротивляться. В общем, военные операции были похожи скорее на смены караулов в политически важных центрах города»[82]. Газеты писали об активной роли матросов в этих событиях. «Дело народа» описывало утро 25 октября: «Утром на Дворцовом мосту появилась группа матросов, которая приказала рабочим навести немедленно мост. Рабочие отказывались, но под угрозой применения оружия навели мост»[83]. Перешедшие на сторону большевиков солдаты вели себя крайне пассивно. Одной из причин затяжки начала штурма Зимнего дворца являлось нежелание солдат-артиллеристов дать сигнальный выстрел, по которому «Аврора» должна была сделать холостой выстрел по дворцу, а штурмующие – начать наступление. Только когда прибыло двое артиллеристов-матросов, орудие выстрелило. Начался штурм дворца, который заключался в редких перестрелках и постепенном проникновении во дворец групп солдат и матросов. Кронштадтские моряки сыграли основную роль в занятии дворца. Поручик А. Синегуб, командир сводного батальона школы прапорщиков инженерных войск – основной части, защищавшей Зимний дворец, в решающий момент атаки отдал приказ юнкерам: «Целься в матросов. Первый ряд в ближайших, второй – в следующих»[84]. Но столкновения не произошло. Чтобы избежать ненужных жертв среди немногочисленных защитников, Временное правительство капитулировало. Жертв при осаде дворца было немного.
Кронштадтских матросов обвиняли в жестоком обращении с пленными защитниками Зимнего дворца, особенно с ударницами. М. Бочарникова, командир взвода женского батальона, защищавшего Зимний дворец, рассказывала, как после взятия дворца «на лестнице между солдатами и матросами завязался горячий спор. „Нет, мы их захватили; ведите в наши казармы!“ – орали солдаты. Какое счастье, что взяли перевес солдаты! Трудно передать с какой жестокостью обращались матросы с пленными. Вряд ли кто-либо из нас остался в живых»[85]. Пленных женщин отправили в казармы Павловского полка. По дороге их подвергали оскорблениям и угрозам, но, в конце концов, их перевели в казармы Гренадерского полка, объявившего нейтралитет.
Все рассказы об убийствах и изнасилованиях при штурме Зимнего дворца оказались вымыслом. Но матросы действительно хотели расправиться с женщинами, освобожденными из казарм Гренадерского полка, которые в сопровождении охраны отправились на Финляндский вокзал, чтобы доехать до своего лагеря в Левашове. Бочарникова продолжает: «До Левашова должны были следовать одни. Вдруг к поезду подошла большая группа вооруженных с ног до головы матросов, едущих с этим же поездом. До нас донеслось: „А, керенское войско! Пусть едут, в Левашово мы с ними расправимся“. Услыхали это и наши конвоиры и уселись вместе с нами в поезд. В Левашово вылезаем, и конвой нас окружает. Высыпавшие матросы, видя, что нас охраняют, с бранью и проклятьями вернулись в поезд». На страницах воспоминаний Бочарникова рассказывает о многих доброволицах, подвергшихся пыткам, изнасилованиям и убийствам. Но она об этом знает от других, часто не очевидцев, а слышавших подобные рассказы: «Группа доброволиц, сорок или сорок два человека, поехали по домам. В Петрограде видели, как их захватили матросы и увезли в Кронштадт. Они пропали бесследно. Нами было получено письмо от родителей уехавшей с этой группой: справлялись о судьбе дочери»[86]. Видимо, отдельные случаи зверских расправ и изнасилований имели место, но их сильно преувеличивали и придавали массовый характер.
25 октября Керенский отдал приказ о движении 3-го конного корпуса генерала П. Н. Краснова на Петроград. Несмотря на крайнюю малочисленность наступающих – к вечеру 27 октября их насчитывалось всего 480 человек, поход развивался успешно из-за полного отсутствия желания Петроградского гарнизона воевать за кого бы то ни было. 28 октября, после незначительного сопротивления, казачьи части занимают Царское Село с многотысячным гарнизоном. К вечеру 29 октября в отряде Краснова было 630 казаков, к которым присоединились несколько сот офицеров, юнкеров и ударников.
Уверенные в успешном продвижении войск Краснова, противники большевиков, создав 25 октября Комитет спасения Родины и Революции под председательством А. Р. Гоца, в ночь на 29 октября подняли восстание, в котором приняли участие только юнкера нескольких петроградских военных училищ. Основные бои развернулись у телефонной станции, занятой ночью юнкерами, и у здания Владимирского училища. Матросы сыграли решающую роль как в подавлении восстания, так и в расправах над пленными. В газетах сообщалось о массовых расправах над юнкерами. Несмотря на многочисленные преувеличения, расправы действительно имели место. О них писал и восторженно относившийся к большевикам Джон Рид[87]. Продолжались убийства юнкеров-владимирцев, доставленных в Петропавловскую крепость. Член Особого присутствия В. П. Рутенко, посетивший Петропавловскую крепость 30 октября, сообщил, что в ней содержались 129 юнкеров-владимирцев. Но очевидцы рассказывали о расправах над юнкерами сразу по поступлении их в крепость. Могилы жертв этой бойни были найдены в 2012 г.[88] Некоторые арестованные юнкера, в основном из Николаевской инженерной академии, где находился штаб восстания, были доставлены в Кронштадт. Мы ничего не знаем об их дальнейшей судьбе.
Во время октябрьских событий в Петрограде мы столкнулись с антисемитизмом со стороны матросов, который станет весьма распространенным явлением во время Кронштадтского восстания. 27 октября делегация Петроградской городской думы, среди членов которой был и Гоц, приехала на Балтийский вокзал для проверки сообщений о тяжелых боях между частями Краснова и большевистскими силами. Но на вокзале делегатам не удалось получить состав для поездки в Гатчину, и при выходе с вокзала они были арестованы группой матросов. Газета «Дело народа» рассказала о том, что произошло в дальнейшем: «Арест был совершен в крайне грубой форме, с направленными на арестованных винтовками и револьверами. На наши головы сыпалась площадная брань, некоторые матросы были пьяны и выражали негодование на шпионов и на то, что „Советы попали в руки жидов“. Гоца били прикладами, а один из матросов два раза выстрелил в него из ружья в упор, но ружье осеклось. Нас окружили и в течение нескольких минут кучка матросов и солдат с
