Барабанщица - Александр Бондарь

Дядя упал на кровать и расхохотался:

- Ха-ха! Хо-хо! Старика Якова отдать в дом престарелых! Юмористка! Клара Новикова! В цирк его, в борцы! Гладиатором на арену! Музыка, туш! Рычат львы! Быки воют! А ты его в дом престарелых!

Тут дядя перестал смеяться. Он подошёл к окну, сломал веточку черемухи и, постукивая ею по своим коротким ногам, начал объяснять Кате, что вор - не всегда вор, что она ещё молода, многого в жизни не понимает и судить старших не должна. Он спрашивал её, читала ли она Иммануила Канта, Шекспира, Лермонтова и Виктора Пелевина. И когда у племянницы от всех этих вопросов голова пошла кругом, когда уже Катя окончательно запуталась и потерялась, она с чем-то, не понимая, соглашалась, чему-то поддакивала, то дядя, наконец, оборвал разговор и спустился в сад.

Катя же, хотя толком ничего и не поняла, осталась при том убеждении, что если даже её дядя и жулик, то жулик он совсем необыкновенный. Обыкновенные жулики воруют без раздумья об Иммануиле Канте, о Шекспире и о музыке Бетховена. Они тянут всё, что попадёт под руку, и чем больше, тем лучше. Потом, как Катя видела в кино, они делят деньги, устраивают пирушку, пьют водку,

танцуют с девицами и поют под гитару блатные песни, как в фильме "Бригада".

Дядя же не пьянствовал, не танцевал. Пил молоко и любил

простоквашу.

Дядя ушёл в город. В раздумье бродила Катя по комнатам. На стене в коридоре висел пыльный телефон. Очевидно, жильцы звонили по нему не часто. Заглянула Катя в чулан - здесь стояло изъеденное молью, облезлое чучело рыжего медвежонка. Слазила по крутой лесенке на чердак, но там была такая духота и пылища, что Катя поспешно спустилась вниз.

Вечерело. Катя вышла в сад. В глухом уголку, за разваленной беседкой, лежал в крапиве мраморный столб. Катя разглядела на его мутной поверхности изъеденную временем надпись, прочитать которую было невозможно. Тут же в крапиве валялся разбитый ящик и несколько очень старых и очень пыльных бутылок из под водки, вина и советского шампанского.

Было тепло, тихо, крепко пахло травой и какими-то цветами. Где-то далеко в море загудел пароход.

Когда гудит пароход, Катя теряется. Как за поручни, хочется схватиться ей за что попало: за ствол дерева, за спинку скамейки, за подоконник. Гулкое, многоголосое эхо его всегда торжественно и печально.

И где бы, в каком бы далёком и прекрасном краю она ни была, всегда ей хочется плыть куда-то ещё дальше, встречать новые берега, города и людей. Конечно, если только человек этот не такой тип, как злобный старик Яков, вся жизнь которого, вероятно, только в том и заключается, чтобы кому-то вредить, чтобы представляться больным и тянуть у доверчивых пассажиров их вещи.

Но вот Катя насторожилась. В саду, за вишнями, кто-то разговаривал. Мужской голос - ровный, приглушенный и женский - резковатый, как бы надтреснутый, но довольно приятный.

Тихонько продвинулась Катя вдоль аллеи. Это были старуха и её бородатый сын. Они сидели на скамейке рядом, прямые, неподвижные, и глядя на закат, негромко беседовали. Катя подошла ближе.

- Дитя! - позвала вдруг кого-то старуха.

Катя обернулась, но никого не увидела.

- Дитя, подойди сюда! - опять позвала старуха.

Катя снова оглянулась - нет никого.

- Тут никого нет, - смущённо сказала она, высовываясь из-за куста. Оно, наверное, куда-нибудь убежало.

- Кто оно? Глупая девочка! Это я тебя зову.

Катя подошла.

- Сходи на кухню и посмотри, не готов ли кофе.

- Хорошо, - согласилась Катя, - только я не знаю, где у вас кухня.

- Как ты не знаешь, где у нас кухня? - строго спросила старуха. - Да я тебя, мерзавку, из дома выгоню... на мороз, в степь... в поле!

Катя ахнула и в страхе попятилась, потому что старуха уже потянулась к своей лакированной палке, по-видимому, собираясь ударить девочку.

- Мама, успокойтесь, - раздражённо сказал её сын. - Это же не Танька и не Верка. Это младшая дочь покойного генерала Петрова, и она пришла поздравить вас с днём великой октябрьской социалистической революции.

Трудно сказать, когда Катя больше испугалась: тогда ли, когда её хотели ударить, или когда она вдруг оказалась дочерью покойного генерала.

Вскрикнув, шарахнулась она прочь и помчалась к дому. Взбежав по шаткой лесенке, Катя захлопнула на замок дверь и дрожащими руками принялась нащупывать выключатель. И только она зажгла свет, как услышала шаги. По лестнице за ней кто-то шёл...

Замок на двери был дохлый, слабенький, и его легко можно было выдавить снаружи, приложив минимальные усилия. Катя метнулась на терраску и перекинула ногу через перила.

В дверь постучали.

- Эй, там, Катерина! - услышала она знакомый голос. - Ты спишь, что ли?

Это был дядя.

Торопливо рассказала она ему про свои страхи.

Дядя удивился.

- Кроткая старуха, - сказал он, - осенняя астра! Цветок бездумный. Она, конечно, немного не в себе. Преклонные годы, тяжёлая биография... Но ты её испугалась напрасно.

- Да, дядя, но она хотела меня треснуть палкой.

- Фантазия! - усмехнулся дядя. - Игра молодого воображения. Впрочем... всё потемки! Возможно, что и треснула бы. Вот колбаса, сыр, булки. Ты есть хочешь?

За ужином дядя объяснил Кате, что когда-то весь этот дом принадлежал старухе, покойный муж которой был очень большим начальником в брежневские годы, но очень неудачно угодил головой в колесо истории: во времена горбачёвской перестройки, когда срочно понадобилось показательно растоптать хотя бы кого-нибудь из местной элиты, его это самое колесо беспощадно смоло, оставив жалкие потроха. Бывший большой шишка-начальник покатил в Сибирь по этапу, а все его трудовые сбережения в виде нескольких особняков также показательно и демонстративно переоборудовали в пансионаты и детские дома. Этот дом остался - он маленький, не особняк, и вдова умершего в заключении когда-то всесильного чинуши теперь сдаёт комнаты жильцам, с чего сама кормится.

Катя легла спать рано. Окно было распахнуто, и сквозь листву орешника, как крупные звёзды, проглядывали огни города.

Чуть позже лёг и дядя. Катя ещё не спала, и они лежали молча. Но вот дядя затарахтел в темноте зажигалкой, достал из ящика сигареты и закурил.

- Дядя, - спросила Катя, - почему эта старуха называла вас днём и добрым и благородным? Это она тоже от дури? Или что-нибудь тут было на самом деле?

- Когда-то, при Горбачёве, когда расследовали дело её супруга, дом этот хотели также конфисковать, а хозяйку отправить следом за мужем, в Сибирь, ответил дядя. - А я был молод, великодушен и заступился. Помог ей выпутаться.

- Да, дядя. Но если она была кроткая или, как вы говорите, цветок бездумный, то за что же её в Сибирь?

- Это политика. Так надо было. Кроме того, она тогда была не кроткая и не бездумная. Спи, подруга.

- Дядя, - задумчиво спросила Катя, - а как это вы заступились, и вас послушались? Вы, что, были крупным начальником?

- Каким ещё тебе начальником! Были у меня связи, возможности были. Лежи спокойно, ты мне уже надоела.

- Дядя, - помолчав немного, не вытерпела Катя, - вы, что, в органах работали?

- Лежи тихо, болтунья! - оборвал её дядя. - Какие тебе ещё органы? Я, что, похож на следователя?.. А если ты ещё будешь ко мне приставать, то я тебя выставлю в соседнюю комнату.

...Катины пытливые расспросы, очевидно, встревожили его. Через день, когда они гуляли по берегу моря, он спросил Катю, хочет ли она вообще возвращаться домой.

Катя задумалась. Нет, этого она не хотела. После всего, что случилось, Валентинин муж, наверно, пристрелит её. Но и оставаться с дядей, который всё время от Кати что-то скрывал и прятал, ей тоже не очень хотелось.

И дядя, очевидно, понял это. Он сказал Кате, что так как она ему с первого же раза понравилась, то, если Катя не хочет возвращаться домой, он отвезёт её в Новороссийск и отдаст в школу МВД.

Катя никогда не слышала о такой школе. Тогда дядя объяснил ей, что есть специальная милицейская школа, куда принимают мальчиков и девочек лет четырнадцати-пятнадцати. Там же, при школе, они живут, учатся, их обучают всем необходимым навыкам: метко стрелять, драться, вести наблюдение и уходить от погони, а потом, кто умён, может дослужиться и до полковника.

Катя представила новенькую, с иголочки, милицейскую форму с синей пилоткой, значок "МВД" и чёрный блестящий табельный пистолет... сердце её болезненно и радостно сжалось. "За что? - думала она. - И ради чего же вот этот непонятный и даже какой-то подозрительный человек заботится обо мне и хочет сделать для

меня такое хорошее дело?"

- А вы? - тихо спросила Катя. - Вы тоже будете жить в Новороссийске?

- Нет, - ответил дядя. - Разве я тебе не говорил, что я живу в Смоленске, заведую отделом народного образования и занимаюсь научной работой?

"Не беда! - подумала Катя. - Ну и пускай в Смоленске. Так, может быть, даже лучше. А то вдруг приехал бы в Новороссийск ненавистный старик Яков, вот тебе, глядишь, и пропала опять вся научная работа!"