Творения, том 3, книга 2 - Иоанн Златоуст

Иоанн Златоуст

Творения, том 3, книга 2

БЕСЕДА на Евтропия евнуха, патриция и консула

Всегда, но особенно теперь благовременно сказать: “Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, - все суета!”(Еккл.1:2). Где теперь пышная обстановка консульства? Где блестящие светильники? Где рукоплескания и ликования, пиршества и праздники? Где венки и завесы? Где городской шум и хвалебные клики на конских бегах и льстивые речи зрителей? Все это прошло: вдруг подул ветер и сорвал листья, обнажил дерево и потряс его до основания с такою силою, что, казалось, вырвет его с корнем и разрушит самые волокна его. Где теперь притворные друзья? Где пиры и обеды? Где толпа тунеядцев и ежедневные возлияния вина, и изысканность поварского искусства, и поклонники могущества, льстившие словом и делом? Все это было, как ночь и сновидение и с наступлением дня исчезло; это были весенние цветы, и с удалением весны все увяло; была тень - и прошла; был дым - и рассеялся; были пузыри - и лопнули; была паутина - и расторглась. Посему мы и воспеваем это духовное изречение, постоянно повторяя: “Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, - все суета!”. Это изречение навсегда должно быть написано и на стенах, и на одеждах, и на площади, и на доме, и на дорогах, и на дверях, и в преддвериях, а в особенности на совести каждого, и должно быть повторяемо постоянно. Так как коварство в делах, притворство и лицемерие принимаются многими за истину, то каждому должно всякий день и за обедом, и за ужином, и в собраниях повторять ближнему и слышать от ближнего это изречение: “Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, - все суета!”. Не говорил ли я тебе постоянно, что богатство есть беглый раб? А ты нас не слушал. Не говорил ли я, что оно - неблагодарный слуга? А ты не хотел верить. Вот опыт на деле показать, что оно не только беглый и неблагодарный раб, но и человекоубийца; ведь оно теперь заставило тебя трепетать и страшиться. Не говорил ли я тебе, - хотя ты постоянно запрещал мне говорить правду, - что я люблю тебя более, чем льстецы, что я, обличая, забочусь о тебе более, чем те, которые угождают? Не прибавлять ли к этим словам, что: “Искренни укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего” (Притчи 27:6)? Если бы ты переносил мои уязвления, то их лобзания не причинили бы тебе этой смерти, потому, что мои уязвления производят здоровье, а их лобзания нанесли неизлечимую болезнь. Где теперь твои виночерпии? Где те, которые расталкивали перед тобою народ на площади и говорили тебе пред всеми тысячи похвал? Они разбежались, изменили дружбе, ищут для себя безопасности в твоем мучении.А мы не так: мы и тогда не оставляли тебя не смотря на твое негодование, и теперь падшего тебя покрываем и защищаем. Церковь, которая терпела от тебя гонение, открыла для тебя свои недра и приняла тебя, а зрелища, которым ты покровительствовал и из-за которых ты часто негодовал на нас, предали тебя и погубили. Мы никогда не переставали говорить: что ты делаешь? Ты неистовствуешь против Церкви и сам стремишься на край гибели. Но ты все это оставлял без внимания. И вот конские состязания, поглотившие твое богатство, изощрили на тебе меч; а Церковь, испытавшая на себе твой безвременный гнев, обходит везде, желая избавить тебя от сетей.

2. Это я говоря теперь, не попирая падшего, но желая утвердить стоящих, не растравляя ран пострадавшего, но желая сохранить здоровье еще не раненых, не предавая утопающего в жертву волнам, но научая плывущих при попутном ветре, чтобы они не потонули. Как можно достигнуть этого? Если мы будем помнить о непостоянстве человеческих дел. И этот человек, - если бы он боялся непостоянства, не был бы теперь жертвою. Но если он не исправился ни сам по себе, ни при помощи других, то по крайней мере вы, гордящиеся своим богатством, в его несчастии найдите для себя полезный урок. Нет ничего ничтожнее дел человеческих. Какое бы слово ни употребил кто для обозначения их ничтожества, оно будет бледнее истины. Назовешь ли их дымом, или травою, или сном, или весенними цветами, или чем бы то ни было, они действительно тленны наравне со всем этим; они даже менее, чем ничто. И при таком своем ничтожестве они еще подвергают нас великой опасности, как это видно из настоящего случая. Кто был выше этого человека? Не превзошел ли он всех в мире своим богатством? Не достиг ли самой вершины почестей? Не все ли трепетали пред ним и боялись его? Но вот он сделался несчастнее узников, жалче рабов, беднее нищих, томимых голодом, каждый день видя пред собою изощренные мечи, и пропасть, и палачей, и ведение на смерть. Он не помнит уже прежнего величия и даже не видит солнечного света; самый полдень для него - глубочайшая ночь: заключенный в стенах, он как бы лишен зрения. Впрочем, сколько бы мы ни старались, мы не можем выразить словами то страдание, какое он должен терпеть, ожидая каждый час смертной казни. И нужны ля наши слова, когда он сам ясно изобразил нам это, как бы на картине? Вчера, когда пришли за ним из царского дворца, с тем, чтобы насильно взять его, и он прибежал к святилищу, лицо его было, как и теперь, нисколько не лучше, чем у мертвеца; а скрежет зубов, и дрожь, и трепет во всем теле, и прерывистый голос, и онемевший язык, и вся наружность были таковы, каковы могут быть у человека с окаменевшую душою.

3. И это говорю я, не порицая и не издеваясь над его несчастием, но желая смягчить ваши души, склонить к состраданию и убедить довольствоваться совершившимся наказанием. Многие у нас столь бесчеловечны, что даже и нас укоряют за то, что мы приняли его в святилище; поэтому я и выставляю на вид его страдания, желая словами своими смягчить их бесчувственность.

И почему, скажи мне, возлюбленный, ты негодуешь? Потому, говоришь, что нашел убежище Церкви тот, который постоянно враждовал против нее. Но потому особенно и нужно прославлять Бога, что он попустил (противнику Церкви) впасть в такую крайность, чтобы он познал и силу, и человеколюбие Церкви, - силу в том, что за вражду против нее он потерпел такое несчастье, а человеколюбие в том, что она, после всех притеснений, покрывает его теперь щитом, взяла его под свои крылья и поставила вне всякой опасности, не вспомнив ни о чем из прежнего, но открывать ему свои недра с великой любовью. (Для Церкви) это -самый славный трофей; это - (её) блестящая победа; это посрамление эллинов, это пристыжает иудеев. В этом с новым блеском проявилось Величие Церкви: взяв в плен врага, она не только щадит его, но когда все оставляют его одиноким, она одна, как нежно любящая мать, скрыла его под своим покровом и стала против царского гнева, против ярости народа и против невыразимой ненависти. Это - украшение алтаря. Какое, скажешь, украшение в том, что алтаря касается человек преступный, корыстолюбец и грабитель? Не говори этого: и блудница коснулась ног Христовых, а она была весьма преступна и нечиста, и однако это послужило для Иисуса не в вину, а в похвалу и великую славу, потому что нечистая не повредила чистому, но чистый и не скверный сделал преступную блудницу чистою через прикосновение. Не будь же злопамятен ты, человек; мы - рабы Того, Который на кресте сказал: “прости им, ибо не знают, что делают” (Лук.23:34). Но, скажешь, он сам заградил здешнее убежище разными указами и законами? Но вот он на деле узнал, что такое он сделал, и своими поступком сам первый перед лицом всей вселенной нарушил закон, и (теперь) отсюда без слов убеждает всех: не делайте этого, чтобы вам не испытать того же. Несчастие сделало его учителем. И этот алтарь изливает великий свет, оказываясь теперь особенно страшным потому, что держит связанным льва, подобно тому, как царское изображение большее впечатление, когда оно представляет не просто царя на престоле, в порфире и диадеме, но и то, что под его ногою лежат варвары со связанными назад руками и с поникшими вниз головами. Впрочем, нет нужды в убеждении словами, когда вы сами свидетельствуете об этом своим усердием и стечением. Подлинно, светлое у нас сегодня зрелище и блестящее собрание! Только в Святую Пасху я видел столько собравшегося народа, сколько вижу здесь теперь: так этот человек молча созвал всех: его дела прогремели громче трубы. И вот девы, оставив свои покои, жены - свои комнаты, и мужья - рынок, все вы собрались сюда, чтобы видеть, как обличается человеческая природа, как открывается тленность житейских дел и как с лица блудницы, которое сияло красотою вечера и третьего дня, переменою судьбы словно губкою стираются притирания и прикрасы, - ведь таково счастье, приобретаемого в погоне за богатством! - и она оказывается безобразнее морщинистой старухи.

4. Так велика сила этого несчастия, что человека славного и знатного оно сделало теперь ничтожнее всех. Войдет ли сюда богач - он получит (здесь) хороший урок. Он увидит, как сокрушен и повергнут в прах тот, кто потрясал всю вселенную, как боится и трепещет он, оказавшись трусливее зайца и лягушки, без цепей прикованный к этому столбу и вместо оков связанный одним страхом. (Это зрелище) укротит пыль (всякого богача), разъест его надменность, и он, начав ценить человеческие дела так, как следует их ценить, выйдет отсюда, научившись на деле тому, о чем Писания говорят в словах: “Всякая плоть - трава, и вся красота ее - как цвет полевой" (Ис. 40:6) и еще: “ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут” (Псал.36:2); “как дым, дни мои” (Псал.101:4), и тому подобное. В свою очередь бедный, войдя и увидев такое зрелище, не будет считать себя несчастным и оплакивать свою бедность, но станет благодарить свою нищету, за то, что она составляет для него безопасное убежище, безмятежную пристань и твердую стену. И не раз, имея перед глазами этот пример, он предпочтет остаться в том состоянии, в каком находится теперь, чем, на короткое время получить власть (хотя бы) над всем миром, потом подвергнуть опасности и самую жизнь свою. Видишь, как от этого бегства его сюда - не малая польза и для богатых и для бедных, и для низких и для высоких и для рабов и для свободных? Видишь, как отсюда каждый уходит, получив врачевство, исцеляясь от одного зрелища? Не смягчил ли я вашего чувства не отклонил ли гнева? Не истребил ли жестокости? Не склонил ли к страданию? Я весьма уверен в этом, и свидетельствуют о том ваши лица и потоки слез. Итак, если в сердцах ваших камень превратился в тучную и плодоносную ниву, то, произрастив плод милосердия и показать цветущий колосс сострадания, припадем теперь к царю, или лучше, будем умолять человеколюбивого Бога смягчить гнев царя и сделать нежным его сердце, чтобы он оказал нам полную милость. И уже с того дня, когда этот человек нашел здесь убежище, произошла не малая перемена. Когда царь узнал, что он прибежал в это убежище, и когда собравшееся войско негодовало на его преступление и требовало его смерти, тогда царь произнес длинную речь, чтобы укротить ярость войска, уговаривая обратить внимание не только на грехи (беглеца), но и на хорошие дела его, и объявляя, что за эти дела сам он благодарен ему, а за другое прощает его, как человека. Когда же они опять настаивали на отмщении за оскорбление царя, взывая, прыгая, требуя смерти и потрясая копьями, тогда он, пролив потоки слез из своих кротчайших очей и напомнив о священной трапезе, к которой прибегнул несчастный, таким образом наконец укротил их гнев.