Склонение Секрет - Гали-Дана Зингер

Гали-Дана Зингер

Склонение

я видела её ты сниласьтакой уже тридцатилетнейкакой ты с пушкинской съезжалав свою квартиру на гражданском

Смерть, где твоё жало?

лицо довольно молодоеи конский хвост там на затылкепоскольку срезанные косыпоотрастали года за двав землице вся в сухой землицев свою квартиру ты вернулась

Смерть, где твоя жатва?

на кухне грязная посудакругом молочные бутылкиповсюду пыль лежит и в жизнимогло такое только сниться

Смерть, где твое жито?

недавно дочку схоронилапо-моему и вот проводишьс ней на могилке дни и ночисама себе уж так сложилосья объясняю в дверь проходиттебя сожгли я это помню

Жизнь, где твои жилы?

теперь мы всё с тобой помоеми уберём теперь всё будетприхожая сужалась сжаласьпочти что хорошо наверно

Жизнь, где твоя жалость?

* * *

это будет другой город,но то же имя.как бишь звали его, наш вертеп? избитая кличка… вертербург?вечербург? ветроград?память уже не та –шире, терпимейк разночтениям – ветрогон? вертопрах? збышек? –допускает больше возможностей,возводит меньше преградмежду тобою и нев жилмассиве, где правит госстрахбукву на букву, а ту – на знак препинанья,так что наследство на книжке отходит казне,даже чужой интонацией не гнушаетсятолько всё силится опознатьея труп,«смерть тиранозаврам!» (читай «эрнани»)принимаяза поэзию канализационных труб.прогрессивные романтики, гюго и, как его, гёте,то есть, сперва гёте, а те – поздней,от звёздной некромантии – в клоаку завтра,покидают готику как сруб из днейвот и пастернак: «уже написан вертер»на гербовой бумаге, заверено, штампвместе с квитанциями посажено на вертелэтот ваш пастернак ну просто как мандельштамнет, это не песнь, это казнь и щепки,вот она – заноза, иглу – в «тройной»,простерилизуем и сменить грампластинкугорького – в окно! максималистку – в палестинушкольная программа по литературе«девушку и смерть» в себя не включаласначала: МАМА МЫЛА РАМУ, не замарай. потом: милая попросити на газон, на клумбу падает том, роман «мать», в натуре,на природе. не замай романа. пусть лежит в гербарии, в колумбарии.ни за май, ни за мир, ни за труд, без обмана,ни за грош попадёшь в карбонарии, в пассионарии, в санкюлотыза копейку болотную.направо – падёж, налево – предложный, предательный,куда ни пойдёшь,всюду звательный – о, неотложная!о, скорая! скорбная, аскорбиновая, оскорблённая красота.лотта, да не та и не вертер, а майор вихрьна всём белом свете. на педсовете:водопроводчика вызывали? а маму? а в реввоенсовете: ревмя ревела.а в верховном совете: очень своевременная книга, посильнее фаустпатрона.а в горсовете: отец небесный на троне.а в райсовете: плeвелы.

* * *

В начале жизни помню детский сад.Нет, лучше так: из Азии заехав,я очутилась в детском во садули в огороде.Вот и вся задачка.

В том городе хотелось вечно спать,но приходилось рано подыматьсяи по дороге каждый день решать простой арифметический пример:один плюс три равнялось четырём,и прыгать с тумбы каменной, чтоб храбростьво мне росла и ловкость развивалась –так шло покуда пастырем отецмне был, когда же мама провожала,то разговор шёл чаще о моихне скрывшихся от пристального взглядаужасных прегрешениях: Не съелавчера ты суп с грибами за обедом. –– Он был с перловкой! – В тихий час с соседомболтала и смеялась вместо сна. –– Но, мама, он показывал свой пуп!Пуп у него не внутрь, а наружу. –– Неважно, помни, мама видит всё.Ты не должна с Гундаровой дружить,мне воспитательница ваша говорила, –она большая врунья, не дружи с ней,в рот с полу не бери и не забудь.

Здесь памятник Ахматовой воздвигнут.

Я не забуду книжную закладку,где жёлтый круг и синий треугольникс квадратом красным снова повторяли:один плюс три равняется четыре,и клейстером, размазанным соплёй,я это утверждение скрепляла,вселявшее уверенность в законахнебесной землеметрии не меньше,чем мнимая возможность написать«я помню» на тетрадочном листке.

Я пенку на какао не забуду,я не забуду Элю Головко и Пальчикову Иру,и однояйцевых Наташу с Сашей,двух Жень, один – Луки?н, второй был – Мaркин,Лилю Баруллину и суп с перловкой,я даже вспомнила фамилию двойняшек,но хоть убей, не помню имя воспиталки,их было две, но всё равно не помню.

* * *

Я не забуду дедку с бабкой репки из фанерки,я помню гордость юной пионерки,проследовавшей мимо – на урок.Я буду помнить запах валенка в галошеи лифчики с чулками на подвязках,и каравай, и гуси-гуси,и как мы в ряд сидели на горшках,а я тогда любила двух мужчин,гимнаст Тибулл с царевичем Гвидономне умещались в сердце, и сладкабыла полузабытая играв садовника, где только и осталось,что – ах! и – что с тобой? и – влюблена…и Виноградовы – фамилия двойняшек,и две тарелки из папье-машес раскрашенными раком и глазуньей,и то, что поглощалось всё в июненебытием, обеих воспиталоккак будто бы и прежде не бывало.

Но повторявшийся неоднократномой сон под скрип и скрежет раскладушек:кубы и конусы, шары и пирамиды,которые я вынимала из-под ноги друг на друга ставила всё выше,карабкалась и снова громоздила,и каждый из объёмов необъятенбыл и казался мне планетой, нет,планидой, нет, мирозданием, удержаннымв полёте в одной единой точке колебанья,но этот сон я помнить не могу.

* * *

он – кремень из непращион – ремень из непрощев нём тебе мы не прощаюпотому что не хотятгромким голосом кричатприходите тётя маманашу лодку раскачатьпотому что потомучто кончается на уна углу проспект Наукии Гражданского умубудет горе мы поплачеми поборемся мы с ней. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .чтоб трястись нам от ознобамы с тобой пойдём на дноза одно или за обаза одно иль заодно. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .лодка встала в лужный лёди пошёл подлёдный пловзаводите полиглоткида подблюдную без слов:как на Мужества по слухамбудет царская ухабородатая старухатам минтая потрохачистит-чистит на газетугде «Вечерний» и трухабросит пусть газету этутот кто первый без греха. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .этот город виноватдобрый город виноградгде нелёгкая носиланелегальный эмигрантты ему – чего уж проще –погребальная парчабледножёлтая порошабелоснежная паршаты его не позабудешьон сестрой тебе и братты его сама построишьты придёшь в него обратноты уйдёшь в него назадв школьной форме в детский садтам куда гулять водилив зимний день в нелётный адкак двенадцать арапчата с платформы говорят: это город Камнеграддля проформы повторяю: это город Камнепад.

Секрет

я потом у других о таком читалазнать бывает такое если люди пишутголова чужая совсем на блюдезападает рот и не имет пищии не имут сраму голого телав себя oчки ушлии вельми белесыи не видно ими ни бельмеса ни мимозрачки вместо точекподбородок исчез только имя осталосьда усталость берётбель-ами уже кличут уж и уши вянути мочек нетузря восток на запад очес чаровательдаром западло в острог не вороченклетчатой рубахи да из кроватидля свою мyку а могла б корочедля своей мyки стоило ль старатьсястариться стираться седеть старченадобно ль тебе а я б с тобой сиделанедоумевала и не узнавала:то что было и?но – в инее и ярчето что было – в ярости потаённо-белойто что было чёрным – бельмами казалосьчто казалось дрожью – другим враждовалочто казалось другом – дорого мне былочто казалось было – как не бывало

может я потом о таком у Фетагде-то в стихах и встречалаили ещё у какого поэтаа сама кричала о том молчалаэто неправда это

* * *