Волчья песня - Сергей Ясинчак

Сергей Ясинчак

Волчья песня

Берега реки Орхон, Северная Монголия, 20… год

Над древними развалинами сгущались сумерки. Еще пламенели далеко на западе последние красноватые отблески вечерней зари, а по бескрайней монгольской степи уже растекалась ночь. Из-за легких перистых облаков в спокойную гладь вод извилистого Орхона смотрела луна. Ее полное, без малейшей щербинки, рельефное блюдце заливало пологие берега спокойным белесым светом.

На левом берегу реки, рядом с едва заметными стороннему взгляду руинами, стоял японский внедорожник с дипломатическими номерами. К развалинам протянулась отчетливо различимая цепь каменных балбалов1.

Некоторым из них, безвестными каменотесами, было придано грубое подобие человека: обозначены руки, пояс. Всего их было полторы сотни, и растянулись они почти на три километра.

Неподалеку от внедорожника, ярким пятном веселого пламени, виднелся костерок. Дрова для него везли издалека, как оказалось — напрасно, так как берег Орхона в этом месте порос низким кустарником и теперь вязанка наколотых поленьев сиротливо лежала неподалеку. У костра, ведя неторопливый разговор, сидели двое — европеец и монгол-проводник. Говорили на русском.

— Вот ты удивляешься, Мэргэн, за каким чертом, меня дипломата понесло в степь, в пустыню, на розыски каких-то полузабытых развалин, — говорил европеец — русоволосый здоровяк, возраста где-то под сорок лет. Одет он был в туристический костюм защитного цвета. — Какой Кюль-тегин2, какие голубые тюрки, когда это все было-то. А я давно мечтал побывать здесь. Можно сказать с детства. Я ведь сначала хотел стать археологом. Экспедиции, раскопки, сенсационные открытия, романтика. Причем, больше всего меня увлекала история кочевых народов Великой Степи, а из всех них, больше интересовали древние тюрки. Но как-то не сложилось у меня с археологией… — с видимым сожалением заключил он. — Вот я и дал себе слово, что по возможности, посещу хоть наиболее знаменитые памятники, связанные с историей этого народа.

— Господин Киреев, признаться, я не думал, что вы так хорошо знакомы с древней историей Монголии, — произнес Мэргэн, подбрасывая в огонь немного сушняка, собранного в низкорослых прибрежных зарослях. Говорил он на русском языке, с небольшим акцентом, что неудивительно для недавнего выпускника МГУ. — Вы, про древних тюрок знаете как бы не больше моего.

— Мэргэн, меня Антоном звать, — произнес русский, приветливо улыбаясь, и с треском ломая сухую ветку. — И прекрати выкать. Ну и что из того, что я секретарь посольства. Я в отпуске — частное лицо. Нам ещё десять дней с тобой путешествовать. У меня этот официоз уже в печенках сидит…

— Хорошо, я постараюсь… — улыбнулся в ответ молодой монгол. Ему определенно нравился этот странный русский. Правда, в чем его странность он еще и сам не до конца понимал. Может быть, в том что, не смотря на разницу в возрасте, Антон с первых минут знакомства с Мэргэном, искренне старался подружиться со своим спутником? Для него, привыкшего к холодной заносчивости большого числа туристов, приезжавших с Запада, это было в диковинку. Да и таких знатоков истории кочевников ему еще встречать не приходилось. Западные туристы по большей мере интересовались империей Чингисхана да буддийскими монастырями.

— Значит — договорились?

— Договорились… Антон, если позволишь, я хочу тебя спросить, чем тебя привлекли именно древние тюрки? — задал вопрос Мэргэн. — Почему не хунны3, например, или чжурчжени4? Почему гробница Кюль-тегина, а не руины Каракорума5?

— Почему? Я мог бы отделаться дежурными словами об огромном влиянии этого, в общем-то, немногочисленного народа на мировую историю. Но нет, не только поэтому. Древние тюрки — прежде всего символ. Символ несгибаемой воли к свободе, символ силы и воинской доблести. Не случайно, что их славное имя не было забыто даже после гибели самого народа, как забылись названия многих и многих племен. Оно продолжает жить и сейчас, причем его считают за честь носить не только потомки тюрок, но и народы, не имеющие к ним никакого отношения.

Тюркские ханы объединили под своей властью бескрайние степи от Желтого моря до Черного. Они это сделали за семьсот лет до Чингисхана, и одним этим уже заслужили место в истории.

Железная дисциплина и иерархия чинов, позволили древним тюркам в считанные годы сколотить огромную державу — Вечный Эль. Но все же, главное, что у них было — это четкая система ценностей — мировоззрение, противопоставляемое идеалам народов соседних стран…

Ханская ставка, Отюкенская чернь 6 , отроги Хангайского хребта, зима 709 года

Морозная ночь была безлунной и звездной. Дым угасавших кострищ, черно-красными пятнами, разбросанных между десятками юрт из голубого войлока, отвесно поднимался к небу густо усеянному россыпями серебристых звезд-блесток.

Перед входом в ханскую юрту, которая была гораздо больше обычной, стояли четверо тюркских гвардейцев с копьями в руках. На них были надеты халаты с высокими, доходящими до подбородка воротниками. По длине они доходили воинам до половины голени. Поверх них были надеты длинные — до колен, составные панцири из начищенных металлических пластин на кожаной основе. На головах стражников стальными пластинами поблескивали меховые малахаи.

В этот день в ханской ставке проходил совет, затянувшийся до поздней ночи. На совете присутствовали ближайшие родственники и советники тюркского хана Мочура. Он возглавил орду после смерти своего старшего брата Кутлуга и принял титул Капаган-хан.

Кроме самого Капаган-хана и наследника престола Бури-шада7 здесь присутствовали его племянники Йоллыг-тегин и Кюль-тегин. Советников возглавлял бойла-бага-тархан8 мудрейший Тоньюкук. Все они восседали на шелковых подушках вокруг очага, расположенного в центре юрты. На стенах юрты, задрапированных драгоценными китайскими шелками, было развешано дорогое оружие, как тюркское, так и китайское.

— Мы с вами, знатнейшие беги, держим совет уже с самого захода солнца. Но решение спасительное для нашей державы, все еще ускользает от нас… — медленно произнес Капаган-хан, сидя на небольшом возвышении под сенью пурпурного знамени с золотой волчьей головой. — Наш эль в опасности. Табгачскому хану9 мы хуже кости в горле. Он хотел бы всех тюрок, сделать своими рабами, чтобы мы проливали за него кровь, как это делали наши отцы на службе у его деда…

Но Тэнгри10 тюрков сильнее горе-мудрецов11 табгачей, засевших в Чанъани12. Когда наши отцы и деды становились балбалами13, сражаясь за них, он сказал: да не погибнет народ тюркский, народом пусть будет. И мой брат Ильтериш-хан внял гласу его, отложился от табгачского хана, а Тэнгри