Квардилион - Сергей Булыга

Булыга Сергей

Квардилион

Сергей БУЛЫГА

КВАРДИЛИОН

Квардилион - это я. Я командир, и под моим началом двадцать воинов. Пять квардилий - штандарт, пять штандартов - колонна. Когда колонна входит в город, улицы пустеют. В городе пыль, тишина. Только слышится:

- Р-раз!.. Р-раз! - и дружный топот наших ног. Да еще лязгают латы, скрежещут, сшибаясь, щиты. Щиты у нас высокие, широкие, и в сомкнутом строю колонна - как змея, покрытая железной чешуей, В колонне мы неуязвимы.

А поодиночке мы в город не ходим.

Здесь круглый год жара. Ветер с пустыни приносит песок. Песок под ногами, песок на зубах. Когда смотришь на небо, то солнца почти не видно - все небо в пыли. Зачем здесь построили город? Кривые улицы, дома без окон, стаи голодных собак, на перекрестках нищие - гнусавые, кривые, в язвах. Когда я вывожу свою квардилию в дозор, то всякий раз кричу при виде нищих:

- Бей их!

Их бьют, они не ропщут - расползаются. А если мы входим в дома, то и там нам никто не перечит.

Ночами я почти не сплю: мне душно. Я прослужил в этом проклятом городе уже шесть лет и ни разу не видел дождя. Деревья и трава здесь тоже не растут, здесь сохнет и крошится даже камень.

Каждое утро под звуки трубы мы выбегаем из казармы. Похлебка, сыр, кружка воды - и в строй. До обеда муштра. В обед опять похлебка, сыр, кружка воды - и в строй. Два раза в месяц мы ходим в дозор. И так от весны до весны Весной, назавтра после... Да! Весной приходит пополнение. Всех воинов меняют; мы, квардилионы, принимаем новобранцев. День-два знакомимся, а после вновь: похлебка, сыр, кружка воды - и в строй.

Порой мне кажется, что все это мираж. Быть может, я давно убит еще тогда, в сражении при Кардах, - мое тело сожгли, а душа переселилась в Город Мертвых. Здесь нет живых людей, одни лишь тени. А я? Разве я человек? Я не способен чувствовать - ни радости, ни боли, ни добра, ни страха. Я одичал, я - зверь. Шесть лет я не видел дождя, и я уже не помню, что такое лес, деревья, трава.

Правда, однажды...

Однажды в тени за казармой я увидел маленький росток. Росток был чахлый, серый, запыленный. Но я был несказанно рад: я наконец-таки увидел жизнь! Я опустился на колени и осторожно стер с травинки пыль. Я взрыхлил вокруг нее землю ножом. Я поливал травинку дважды в день. Вода у нас, конечно, привозная, и выдают ее строго по норме, но я не жалел; травинка выпивала половину моей доли. На пятый день она зазеленела, на восьмой... засохла.

Вот так я умер во второй раз. Теперь я точно знал, что нет ни города, ни жителей, ни гарнизона, ни меня, а есть лишь тени мертвых. Казалось бы, жизнь кончена и можно успокоиться, пора в конце концов привыкнуть. Ведь у меня на плече шесть нашивок - шесть раз я встречал здесь весну... О, будь она навеки проклята!

Когда-то я служил на севере; дождь там замерзает в белую колючую крупу. На севере все ждут весну - и природа, и люди. А здесь, накануне весны...

Мы встаем до рассвета. Похлебка, сыр, кружка вина - и в строй. И муштра до обеда. А вечером кружка вина - и в дозор. Ночью снова муштра.

А за три дня до равноденствия колонна входит в город и идет по улицам. Двери и ставни закрыты, кругом тишина. Лишь пыль, да выкрики "р-раз!.. р-раз!", да дружный топот наших ног.

И за два дня до равноденствия...

И за один...

Мы маршируем от рассвета до заката. Молча. Мы ни о чем уже не думаем, мы отупели от жары и от муштры. Меня качает... Нет! Я присягал! И я иду. По мне ровняют шаг.

Когда из строя смотришь на дома, то кажется, что город пуст. Нет, город полон жителей, и все они сейчас приникли к щелям и глазкам, они смотрят на нас и страшатся. Несчастные! Они такие же, как я, их привезли сюда и поселили...

Но мне до этого нет дела. Я исполняю долг. Я устрашаю духов прошлого. Я мертв. Я ничего не чувствую.

И тем не менее...

В ночь перед равноденствием я оживаю!

Надрывно играет труба, мы выбегаем из казармы, строимся. Короткие команды, перекличка - и колонна, укрывшись щитами, выходит из лагеря.

- Р-раз! - кричат. - Р-раз!

И я подхватываю:

- Р-раз!

И чувствую: во мне клокочет ненависть! Я жив! Шире шаг, шире шаг! Меня сослали в дальний гарнизон, и я глотаю пыль, пью протухшую воду - за что?! Кто ответит за это?! Отвечу я сам.

Вступаем в город. Город пуст. И только где-то впереди, над площадью, небо краснеет огнем. Это они. Что ж, нам не привыкать! Мы прибавляем шагу. Лязгают латы, скрежещут щиты. Ряды плотно сомкнуты. Р-раз! Р-раз! Поворот, и еще поворот...

А вот и площадь. На площади - они. Толпа. У каждого в руке горящий факел. Поют, но голосов не слышно.

Когда-то здесь стоял Храм Солнца, но после известных событий его разобрали, а из оставшихся камней построили казармы. Нам. За городом.

Толпа стоит как раз в том месте, где раньше был Храм. Пылают факелы, открыты рты. Говорят, что как только покажется солнце, гимн сразу станет слышимым. Но, слава бессмертным богам, до рассвета еще далеко. Мы перестраиваемся в линию, обнажаем мечи и начинаем бить ими по щитам. Толпа неподвижна. Поют. И тогда...

Из сотен наших глоток вырывается клич:

- Барра! - Глубокий вдох, и снова: - Барра! Барра!

И мы идем на них. Стена щитов, лес поднятых мечей...

Да это, скорей, не мечи, а железные палки. Настоящий меч для боя должен быть коротким, он чуть длиннее локтя и остро заточен. А этот длинный и тупой. Мы не воюем с толпой, мы ее разгоняем. Подойдя к ней вплотную, мы снова кричим и начинаем бить собравшихся по головам. Толпа отступает, но не разбегается. Одни из них поют, другие поднимают факелы, что-то кричат - крика тоже не слышно. А мы, плечом к плечу, тесним их все дальше и дальше и, укрываясь щитами от факелов, бьем, вновь тесним... И вот в нас полетели камни. Камни гремят по щитам, мы кричим и тесним, бьем длинными тяжелыми мечами. С каждым годом разгонять толпу становится сложнее. Вот кто-то, неловко укрываясь щитом от камня, упал. Мне самому разбили щеку.

- Барра! Барра! - Мы подражаем крику разъяренного слона.

Толпа хоть и медленно, но отступает. Плечом к плечу, меч вверх меч вниз, меч вверх...

И они наконец побежали. Прекрасно. Шире шаг. Расслабиться. Меч вверх...

И град камней! Какие точные и сильные удары! Крик, ругань, и кто-то споткнулся, упал... И снова град! Я едва успел укрыться. Опять кто-то упал. Мы сомкнули ряды и закрылись щитами. Я осторожно выглянул...

А, вот оно что! Это пращники. Они дружно выбегают из толпы, дают по нам весьма прицельный залп и вновь скрываются. Увы, такого прежде не было.

Но ведь и мы им тоже что-то приготовили! Наш строй вдруг расступился, и...

Откуда-то издалека слышится топот и ржание. А вот уже ближе. Еще. И еще. И...

Мчатся колесницы! Четверки сытых лошадей, возницы в латах, ступицы утыканы кривыми острыми ножами. Колесницы на полном ходу врезаются в толпу и давят, топчут, мнут! Возницы хлещут лошадей, кричат... и уносятся прочь. Грохот и лязг замирают в ночи...