Снова на дороге (отрывки из дневников) - Джек Керуак

Керуак Джек

Снова на дороге (отрывки из дневников)

Джек Керуак

Снова на дороге (отрывки из дневников)

Действительно ли самый известный писатель разбитого поколения написал свой знаменитый роман за три недели? Или дневники явились его черновиком? Ответы на эти и другие вопросы -- в дневниках Джека Керуака, увидевших свет впервые за 47 лет. Перевод сделан по публикации в журнале Нью-Йоркер, июнь 1998 г.

Джек Керуак начал вести дневник четырнадцатилетним мальчуганом, в 1936 году, и продолжал делать в нем записи -- даже с несколько маниакальной настойчивостью -- до самой своей смерти в 47 лет. Публикуемые ниже записи охватывают период с 1948 года, когда 24-летний Керуак только-только вернулся в Нью-Йорк из путешествия через всю страну, до 1950 года, когда его первая книга, лГородок и город?, вышла из печати. Несмотря на то, что лГородок и город? -- объемный роман о взрослении молодого человека в Новой Англии -принес Керуаку умеренную известность, подлинной славы он добился только после публикации романа лНа дороге? в 1957 году, после шести лет отказов издателей. Тем не менее, он презирал поздно пришедшую известность, равно как и критиков, отмахивавшихся от его работы как от части битницкого лповетрия?. На самом же деле, Керуак, американский романтик в душе, считавший себя как лбардом лесорубов?, с течением времени все больше и больше преисполнялся скепсисом по отношению к своим собратьям по биту Аллену Гинзбергу и Уильяму С.Берроузу, которых в дневниках своих часто критиковал за цинизм и нехватку патриотизма. Керуак написал еще 12 книг, но никогда больше не получил такого признания. Которого добился романом лНа дороге?. Он скончался от заболеваний, вызванных алкоголизмом, в 1969 году в больнице Сент-Питерсберга, Флорида. Дневники Керуака -- общим объемом свыше двухсот томов -- хранились в сейфе в городе Лоуэлле, Массачуссеттс, и по завещанию вдовы писателя были опубликованы только после ее смерти. Умерла она в 1990 году.

Дуглас Бринкли

1 ЯНВАРЯ 1948. КУИНС, НЬЮ-ЙОРК. Сегодня прочел свой роман(1) полностью. Я вижу, что он почти закончен. Это итог всего меня, насколько может позволить письменное слово, и мнение мое о нем -- как мнение о самом себе! -восторженное и нежное сегодня, черное от отвращения завтра. Написал 2500 слов, пока не прервал визит Аллена Гинзберга, который заявился в четыре часа утра сообщить мне, что он сошел сошел с ума, но как только и если его вылечат, он сможет общаться с другими людьми так, как до этого никому не удавалось -целиком и полностью, мило, естественно. Он описывал свой ужас и, казалось, готов был закатить у меня в доме истерику. Когда он успокоился, я почитал ему части своего ромна, и он, осклабясь, объявил, что это лвеликолепнее Мелвилла, в каком-то смысле -- великий американский роман?. не поверил ни единому его слову. Когда-нибудь я сниму собственную маску и расскажу все про Аллена Гинзберга и о том, каков он лво плоти? по настоящему. Мне кажется, что он ничем не отличается от остальных людей, и от этого у него срывает крышу. Как я могу помочь человеку, в одну минуту желающему быть чудовищем, а в следующую -богом?

17 АПРЕЛЯ 1948. Поехал в Н.-Й., спорил всю ночь с девчонкой. К тому же Гинзберг свихнулся и умолял меня его стукнуть -- а это, насколько касается меня лично, означает конец всему, поскольку довольно сложно сохранять ясность ума, не навещая каждую неделю психушку. Ему хотелось знать, лчто еще? я должен совершить в мире, что не включает его. Я ему сказал, что у меня действительно есть подсознательное желание ему звездануть, но впоследствии он будет только рад, что я этого не сделал. С меня хватило всей этой дурости еще в ту пору, когда я ссорился с Эди(2) и лазал по деревьям с Люсьеном(3), но все эти Гинзберги принимают как данность, что никто больше не наблюдал их видений катаклизмических эмоций, и пытаются навязать их остальным. Я лгал и изворачивался, как слабак, притворяясь всем этим людям другом -- Гинзбергу, Джоан(4), Карру, даже [Дэйвиду] Каммереру -- в то время, как постоянно знал, должно быть, что мы друг другу не нравимся и лишь беспрерывно гримасничаем в комедии злобы. Человек должен признать свои ограничения или истины ему никогда не добиться.

2 ИЮНЯ 1948. После ужина зашел Аллен Гинзберг, притащил остаток своей рукописи, которую, как он сказал, он закончил лкрупно и глубоко?. Он думает, что теперь я стану богачом, но его волнует, как я поступлю с деньгами; то есть, представить меня с деньгами он не может (я, правда, тоже). Он считает меня истинным Мышкиным, благослови Господь его душу... Безумие сейчас Аллена оставило, и мне он нравится так же, как и всегда.

3 ИЮНЯ 1948. Я разработал хитрую математическую штуковину, определяющую, насколько прилежно я перепечатываю и вычитываю день за днем свой роман. Объяснять слишком сложно, достаточно сказать лишь, что вчера я выбил .246 очков, а за сегодня мой лсредний? уровень поднялся до .306. Смысл в том, что бить я должен, как чемпион, я должен догнать и остаться наравне с Тедом Уильямсом (тот в настоящее время выбивает в бейсболе .392). Если я его нагоню, то июнь станет последним месяцем работы над лГородком и городом?.

17 ИЮНЯ 1948. Безумно, болезненно одинок по женщине в эти вечера... и впахиваю себе дальше. Вижу, как они гуляют снаружи, и схожу с ума. Почему так получается, что мужчина, предпринявший большую работу, одинокий и нищий, не может найти себе единственную женщину, которая бы подарила ему свою любовь и время? Кому-нибудь вроде меня, здоровому, сексуальному, раздираемому желаньем любой хорошенькой девчонки, на которую упадет взгляд, однако неспособному сейчас заниматься любовью, в юности своей, а они безразлично парадируют под моим окном -- ну черт побери, это же неправильно! От такого и озвереть можно, ей-Богу! Лег спать со средним показателем .350.

3 ИЮЛЯ 1948. Большая балеха в Гарлеме, у Аллена и Расселла Дургина. Еще три дня провел без еды и без сна, о которых можно было бы всерьез упоминать, -- только пил, щурился и потел. Была там одна жизнерадостная девчонка, прямиком из двадцатых годов, рыжая, рассеянная, сексуально фригидная (потом выяснил). Прошел 3 с половиной мили по Второй Авеню по дикой жаре до ее лнавороченной итальянской квартиры?, где валялся на полу, проглядывая снизу вверх сквозь сон. Похоже, что раньше я все это уже ощущал. И убожество там, и прекрасное уродство людей, и [Герберт] Ханке там был и говорил мне, что видел в Детройте Эди и сказал ей, что я ее до сих пор люблю. Люблю ли я Эди до сих пор? Жену юности моей? Сегодня вечером я так и думаю. В моей фантазии ликованья нет ни маяка, ни битовости, один лишь ветер задувает в кухонное окно октябрьским утром.

17 АВГУСТА 1948. Вчера умер Бэйб Рут, и я спрашиваю себя: лГде же отец Бэйб Рута?? Кто породил этого Бэньяна? Какой мужчина, где, какие мысли думал он? Никто не знает. Это американская тайна.

23 АВГУСТА 1948. Сказал матери, что ей следует пожить на Юге со всей семьей вместо того, чтобы все время калымить на обувных фабриках. В России пашут на Государство, здесь -- на Расходы. Люди день за днем стремглав несутся на бессмысленные работы, видишь, как они кашляют в метро на заре. Они проматывают свои души на такие вещи, как лквартплата?, лприличная одежда?, лгаз и электричество?, лстраховка?, ведут себя как крестьяне только что от сохи и так ужасно довольны, что могут покупать всякие княки и прибамбасы в магазинах. Моя жизнь же будет фермой, где я буду выращивать свою пищу. Не буду делать ничего -- только сидеть под деревом, пока урожай мой будет расти, пить домашнее вино, писать романы для просвещения собственной души, играть со своими детишками и показывать нос убогим кашлюнам. А не успеешь оглянуться -они все уже маршируют на какую-нибудь всеуничтожающую войну, а вожди их начинают друг перед другом выделываться. Насрать на русских, насрать на американцев, на них всех насрать. У меня есть задумка еще одного романа -- лНа дороге?, -- о котором я не перестаю думать: два парня стопом едут в Калифорнию в поисках того, чего, на самом деле, они не находят, и теряют по дороге себя, возвращаясь обратно в надежде на что-то еще.

9 СЕНТЯБРЯ 1948. Получил на бланке отказ от лМакмиллана?. С каждым разом. Когда такое случается, я становлюсь все увереннее и злее, поскольку знаю, что лГородок и город? -- великая книга в каком-то своем нелепом смысле. И я ее обязательно продам. Я готов к любой битве, которая только может быть. Если даже придется сорваться с места и голодать посреди дороги, я не отступлюсь от мысли, что этой книгой должен заработать себе на жизнь: я убежден, что люди сами полюбят ее, когда стену издателей, критиков и редакторов снесут до основанья. Именно они -- мои враги, а вовсе не лнеизвестность? или лнищета?.

3 ЯНВАРЯ 1949. САН-ФРАНЦИСКО. Сага Тумана (из Нью-Йорка в Новый Орлеан). Из Н.-Й. По тоннелю в Нью-Джерси -- лджерсийская ночь? Аллена Гинзберга. Мы в машине, торжествующие, лупим по приборной доске лгудзона? 49 года... по направлению к Западу. Не дает покоя то, что еще только предстоит вспомнить. Нил(5) и я и Луэнн(6) говорим о цене жизни, разгоняясь по трассе: лКамо грядеши, Америка, в сияющем автомобиле своем посреди ночи?? Редко бывал я так рад. Так сладко сидеть рядом с Луэнн. На заднем сиденье Эл с Родой занимались любовью. А Нил гнал вперед под бибоп по радио, оря ура. Нил заблудился возле Балтимора и оказался на смехотворно узкой асфальтированной дорожке в лесах (он пытался срезать угол). лНе похоже на Маршрут Номер Один,? -- сокрушенно сказал он. Реплика эта показалась нам очень смешной. Около Эмпории, Вирджиния, мы подобрали автостопщика, который сказал, что он еврей (Герберт Даймонд) и зарабатывает на хлеб тем, что стучится в еврейские дома по всей стране, требуя денег. лЯ еврей! -- дайте мне денег.? лКакой оттяг!? -- заорал Нил. Я вел по Южной Каролине -- ночью она плоская и темная (только дороги блестят от звезд, да южная скука где-то затаилась). За Мобайлом, Алабама, мы начали слышать отзвуки Нового Орлеана и лцыплят, джаза и гумбо?, бибоповых шоу по радио и дикого задворочного джаза; поэтому мы довольно орали в машине. лЧуйте людей!? -- сказал Нил на заправке в Алжире перед тем, как подъехать к дому Билла Берроуза. Никогда не забуду дикого ожидания того момента -- рахитичных улиц, пальм, великих облаков позднего полудня над Миссиссиппи, девчонок, проходивших мимо, детей, мягких головных платков воздуха, спускавшихся, словно аромат, запаха людей и реки. Бог -- вот что я люблю.