С опозданием на много лет... - Светлана Мерцалова

Светлана Мерцалова

С опозданием на много лет…

«Открывайте все двери, всюду ходите,

но входить в эту маленькую комнату я вам запрещаю…»

Часть 1

Оксана опустила окно и вдохнула свежий запах полей. Перед ней открывался пейзаж неоскверненный ни безликими многоэтажками, ни заводскими трубами, ни рекламными щитами, что предлагают вам попробовать карри роллы, летать с Аэрофлотом и взять рассрочку на три года…

— Мама, а когда мы приедем? — послышалось за спиной.

— Скоро, — ответила Оксана.

— Ты всегда так говоришь, а мы все едем и едем, но никак не приедем…

Настя развернула чупа-чупс и засунула его в рот.

— М-м… клубничный, — зажмурилась она от удовольствия.

На горизонте появилась череда приземистых, словно вросших в землю под бременем времени, домишек…

— Смотри! — закричала Настя, указывая пальцем. — Вон — домик Бабки Ешки!

— Не кричи мне в ухо! Никаких Бабок Ешек нет! — резко ответила Оксана и добавила. — Ты уже большая для такой ерунды!

— Ма-ам, а на кого похож дедушка?

— Увидишь…

— Почему я раньше никогда не видела своего дедушку? — спросила Настя, потрепав мать по плечу. — Почему мы раньше не ездили к нему в гости?..

— Отстань. Смотри в окно, — отмахнулась от нее Оксана и закурила.

Хороший вопрос, дочка! Почему мы только сегодня решили навестить твоего деда? И нужно ли нам это? Но я все равно должна тебе объяснить… однажды… даже если это и нелегко…

Как объяснить тебе, дочка, что такое предательство? Ведь ты еще не знаешь этого слова. Не знаешь, что значит жить с обидой на родного человека всю жизнь…

Но это не может продолжаться вечно. Ради приличия, я должна сделать визит, как бы мне это не претило…

И вот я, забыв на время об обидах, с полным багажником снеди и с семилетней дочкой за спиной мчусь по этим ухабам, чтобы поздравить отца с днем рождения. Я подниму бокал шампанского за его здоровье как хорошая дочь, а отец прослезившись, будет благодарить меня. Все будет выглядеть прилично, но это будет лишь пародия. Пародия на отношения между отцом и дочерью…

— Мама, весь дым на меня, — заскулила Настя.

— Открой окно!

Опустив окно, Настя принялась разглядывать автомобили, встречающие ей на пути. Старенькая залатанная шестерка, вся набитая детьми, лохматой собакой, усталой женой, тюками и потрепанным жизнью лысым главой семейства…

Дети, высунувшись в окно, стали корчить Насте рожи, крутить у виска, показывать языки. Настя высунула в окно средний палец и прокомментировала:

— Едут на таком драндулете, а еще дразнятся…

— Не хорошо хвалиться тем, что у тебя лучше.

— Почему нехорошо? — удивилась Настя. — Тогда зачем у нас машина лучше, чем у них? Зачем у кого-то денег больше, чем у других?

— Так получилось.

В последнее время моя семилетняя дочка задает такие вопросы, на которые у меня нет ответов. Почему дети задают так много вопросов и совсем не умеют молчать? Мне сейчас совсем не хочется забивать голову глупостями…

Жаркий майский вечер. В зарослях акации, не умолкая, заливались скворцы. Черный кот, разомлевший от жары, свернулся клубком в тени. Блеклые бабочки, похожие на цветки жасмина, бесшумно порхали в неподвижном воздухе…

Лавров, сидя у раскрытого окна, отрешенно смотрел перед собой. Часы пробили семь. Он вздрогнул и устремил взгляд на дорогу. Спортивный автомобиль на полной скорости свернул с трассы, направляясь к его усадьбе.

— Не обманула.

Автомобиль быстро приближался. Мелькнул тонкий профиль родного ему лица…

Лавров встал и направился к двери. Послышался скрип тормозов.

— Здравствуй, папа! — услышал он знакомый хрипловатый голос.

Лавров ждал этой встречи так же сильно, как и боялся. Оксана стояла перед ним в светлом льняном костюме, в темных очках — загорелая, холеная, чужая…

Лавров глядел на нее с недоумением. Как изменилась она за эти годы! Не внешне: она по-прежнему красива, тут другое… Черты лица стали жестче, а уголки губ разочарованно опустились. Это уже не та девочка, которая сидела у него на коленях, делясь своими секретами. В детстве он звал ее — Ксюшей, Ксаночкой, котенком… Но сегодня он не смог называть Ксюшей эту почти чужую ему женщину…

— Здравствуй, дочь! Как у тебя дела?

— Даже не знаю, что и ответить…

— Заходи, — сказал он, пропуская ее в дом. — У нас еще будет время поговорить.

— Поздоровайся с дедушкой! — прошептала Оксана и вытолкнула вперед Настю.

— Привет, дед!

На него смотрели широко раскрытые любопытные глаза, не мигая, как умеют смотреть лишь дети. Лучи солнца запутались в русых кудряшках, а во рту чупа-чупс, пахнущий клубникой. И мелкие веснушки рассыпались на вздернутом носике…

— Привет, — улыбнулся Лавров, не в силах оторвать взгляда от ее лица.

— Так вот ты какой, — нараспев сказала Настя, не вынимая чупа-чупс изо рта.

— Не болтай ерунды! Лучше вытащи из машины свой рюкзак! — сказала Оксана, вынимая из багажника тяжелые пакеты.

— Мама, смотри, киска! Можно я поиграю? — завизжала Настя.

— Это чья кошка? Твоя? — спросила Оксана.

— Соседская, — ответил Лавров.

— Только аккуратно, чтобы она тебя не поцарапала, — разрешила Оксана.

Она прошла на кухню и поставила пакеты на стол.

— Ничего не изменилось, — она огляделась по сторонам. — Когда я последний раз была здесь? Лет двадцать назад?..

Посередине, как и раньше, стоял тяжелый дубовый стол, его окружали шесть стульев под стать столу. На этажерке — нефритовые слоники, фарфоровая балерина, китайские божки, тонкие хрустальные бокалы…

— Этот дом знал лучшие времена — сказала Оксана, проведя рукой по пожелтевшим от времени обоям. — Странно, что она ничего здесь не поменяла.

Она — это вторая жена Лаврова. Оксана никогда не называла ее по имени.

— Наташа редко сюда приезжала. Она не любила деревню. Мы с ней жили в городе. После развода я поселился здесь, — пояснил Лавров.

Оксана принялась заполнять холодильник продуктами.

— Чем ты тут питаешься? У тебя же пустой холодильник…

— Тетя Фрося приходит ко мне каждый день. Не забывает… Всегда чего-нибудь приносит. Я не голодаю…

— А кто делает уборку?

— Она же…

— Как она мне нравилась в детстве! — она погладила фарфоровую балерину. — Я тоже мечтала быть балериной. Мечтала о пуантах, о пачке! Представляла себя парящей на сцене! Как я умела мечтать в то время! Запоем…

Взгляд у нее стал мечтательный и удивленный, будто она, так хорошо зная себя, вдруг обнаружила в себе качества, давно ей позабытые…

— Когда, в какой момент я разучилась мечтать? — спросила она себя, но не могла найти ответ.

— Я тоже много чего разучился делать с возрастом… Но кое-что и приобрел… Кряхтеть научился, ворчать.

— Смотри, мои зарубки! Тут даже год и число сохранились. Каждый год в начале лета и перед школой ты отмечал мой рост. Как я гордилась собой, когда подрастала за лето на пару сантиметров!

— По этой причине я и не меняю ничего. Слишком много воспоминаний, — согласился Лавров.

Всюду тени прошлого… Столик из карельской березы, часы с ажурными стрелками, украшенные пухлыми херувимами. Бронзовая ваза, отделанная чеканкой. В ней раньше лежали конфеты. В детстве она подолгу стояла рядом, не зная какую ей выбрать. Ваза светилась лунным светом. Оксана бережно обхватила ее ладонями, ощутив прохладу бронзы и рельеф, знакомый ей с детства. Чугунный чертик строил ей рожу. Тот чертик, при виде которого она все детство обмирала от страха…

Она повернулась к шкафу из темного дерева, с резными дверцами и бронзовой инкрустацией.

— Господи, даже двери не скрипят! Как там у Чехова? Дорогой многоуважаемый шкаф… Сегодняшнюю мебель из ДСП не назовешь многоуважаемой. Даже язык не повернется такое сказать…

Подойдя к ковру на котором висело оружие и охотничьи трофеи. Она взяла ружье в руки:

— Похоже, к нему не притрагивались много лет. Помню, как ты однажды принес убитых зайцев, а я не стала их есть.

— Ты еще сказала: что не хочешь, чтобы из-за тебя убивали зайчиков. Сказала, что можешь поесть и хлеба, а зайцы пусть живут…

— Да-да. Я взяла кусок хлеба и заперлась у себя в комнате, — усмехнулась она. — Раньше у меня были принципы! Я во что-то верила, хотела что-то изменить, жалела несчастных… Как давно это было! И как все изменилось! В данный момент я не вижу ничего предрассудительного в том, что ради меня убивают до пятидесяти норок, чтобы сшить из них мне модную шубку. Не вижу плохого в том, что ради меня вспарывают тысячи самок лосося, чтобы я ежедневно могла есть икру. Я давно уже не гнушаюсь ничем, и от моих принципов ничего не осталось. Той милой девочки, которая жалела птенцов, выпавших из гнезда, и кормила всех бездомных животных… давным-давно нет. Она давно превратилась в обычную прожигательницу жизни…