Туманность Андромеды - Фриц Бремер

Фриц Бремер

Туманность Андромеды

© Маттиас Дрегер,

Издательство «Райхль», 2014

Таинственное завещание одного землянина

Правда, писать историю, исходя из идеи о том, каким должен быть обычный ход вещей, если бы он совершался сообразно некоторым разумным целям, представляется странным и нелепым намерением; кажется, что с такой целью можно создать только роман. Если, однако, мы вправе допустить, что природа даже в проявлениях человеческой свободы действует не без плана и конечной цели, то эта идея могла бы стать весьма полезной; и хотя мы теперь слишком близоруки для того, чтобы проникнуть взором в тайный механизм ее устройства, но, руководствуясь этой идеей, мы могли бы беспорядочный агрегат человеческих поступков, по крайней мере в целом, представить как систему.

Одному капитану, который несколько лет бороздил воды Вест-Индии, довелось повстречать в Венесуэле некоего человека, чьи похождения представлялись поистине удивительными и неслыханными, да и сама его личность далеко выходила за рамки обыкновенного.

Благодаря случайному стечению обстоятельств капитан сделался обладателем чрезвычайно любопытных посмертных записок этого своего знакомца и тем самым сумел разгадать таинственную загадку, о которой мы поведаем ниже.

Неоднократно бывая в гавани венесуэльского Пуэрто-Кабельо, капитан однажды подумал, что хорошо бы ему предпринять путешествие в предгорье, где берет начало река, устье которой образует названную гавань. Долина, где она протекает, славится своей дикой романтической красотой и плодородием.

Правда, земли эти были в то время охвачены разного рода революционными войнами, и всего в нескольких милях от порта, в местечке Сан-Фелипе, за несколько дней до того разразилась битва, однако в прибрежной местности все было спокойно.

Коли так, не стоило терять времени даром, дожидаясь, пока бои докатятся до моря и пешая прогулка в горы станет невозможной.

Дорога, ведущая туда, очень красива. Преодолев пологий подъем под палящим солнцем, путник через какой-нибудь час оказывается у входа в долину, ввиду высокогорной сторожевой башни, возведенной еще испанскими колонизаторами.

В самой долине горы по обеим сторонам дороги теснятся все плотнее. Река, которая за минуту до этого будто старчески вяло и бессильно пробиралась по песку, здесь вдруг обретает буйство и молодой задор.

Видимо наслаждаясь свободой своих движений, она перепрыгивает с одной каменной плиты на другую, в иных местах, сталкиваясь с неумолимой преградой какой-нибудь мрачно нависшей скалы, растекается на несколько рукавов, чтобы с клокочущим смехом и удвоенной брызжущей силой вновь слиться воедино позади озадаченного каменного угрюмца, затем притвориться безмятежной тихоней, покоящейся в прозрачной голубой заводи, и вдруг могучим потоком бурно низвергнуться в бездну, увлекая за собой мирно лежавшие камни и валуны, раздосадованные ее внезапным вторжением.

Веселые сорванцы-ручейки сбегаются к реке со всей окрестности и со звоном и бульканьем вливаются в ее торжествующее течение. Они берут свой исток в соседних долинах, где зреют драгоценные плоды какао, или в тенистых апельсиновых рощах, наполненных золотыми плодами. В речной долине, рассеченной ущельями, высятся деревья, повсюду желтеют бананы, а на возвышениях растут кокосовые пальмы.

Щедрая, изобильная земля, будто созданная для счастливой и мирной жизни. Да так бы оно и было, не населяй эту землю… люди.

Вдоль реки бежала протоптанная рыбаками и работниками плантаций тропинка, продолжение которой они же прорубили в скале. Здоровью нашего капитана, давно отвыкшего от подобных удовольствий, неторопливый подъем приносил лишь пользу.

По прошествии часа, в продолжение которого он, любуясь сменой видов, все больше углублялся в ущелье, он вдруг заметил впереди какого-то путника и решил его нагнать.

Приблизившись, капитан разглядел, что это был белый человек высокого, если не сказать гигантского роста, на редкость красиво и соразмерно сложенный. Он медленно продвигался вперед, опираясь на длинную палку. Походка его была упруга, каждый шаг приводил в движение не слишком массивные, зато на взгляд совершенно стальные мускулы.

Кроме холщовых брюк и пробкового шлема, на нем ничего не было. Лица сзади не было видно.

Встретить в этих местах белого человека за пределами города – большая редкость. Почувствовав, что за ним кто-то идет, обнаженный великан стал быстрее переставлять свои длинные жилистые ноги, и вскоре капитан потерял всякую надежду его догнать.

И все же его желание вскоре исполнилось. Далеко впереди, за гребнем горы, между ветвистыми деревьями показался силуэт всадника. Его мул, по всему судя, очень усталый, осторожно спускался по тропе. Всадник и сам держался в седле некрепко, сильно свесившись вперед.

Поравнявшись с ними, обнаженный гигант остановил мула, и капитан увидел, как он помог обессиленному всаднику спешиться.

Подойдя ближе, он лучше разглядел этого всадника, на котором были надеты штаны, заправленные в высокие коричневые сапоги, и фетровая шляпа с кокардой. Выше пояса он был жестоко изранен, весь покрыт кровью и еле держался на ногах.

Белый гигант разговаривал с ним на бытующем в этих краях испорченном испанском языке, все же довольно разборчивом благодаря многочисленным вкраплениям индейских слов.

Незнакомец оказался повстанцем и, как большинство местных жителей, – метисом, то есть потомком испанских колонизаторов и здешних горцев. Он был ранен в битве при Сан-Фелипе, отстал от своего отряда и заблудился в горах. В довершение у него во время сна украли все вещи, оружие и куртку. Теперь он хотел добраться до Пуэрто-Кабельо, однако силы его были настолько истощены, что отпустить его одного было никак нельзя.

Белый наметанным глазом осмотрел раны метиса, тяжко стонавшего от боли. При этом обнаружилось, что у него прострелена грудная клетка и задеты легкие, о чем свидетельствовал бивший его кровавый кашель.

Необходимо было срочно перевязать раны, уже начавшие привлекать насекомых. Поскольку перевязочного материала под рукой, конечно же, не было, капитан поспешно стянул с себя льняную сорочку, разорвал ее на длинные ленты с помощью своего белого спутника, после чего тот с завидной ловкостью сделал перевязку. За все время никто из троих не проронил ни единого слова.

Когда бинты были наложены, раненый без сил опустился на землю, однако глоток рома из фляжки капитана все же привел его в чувство, и он, с помощью двух других, снова смог взобраться в седло.

Белый путник обратился к капитану и приятным низким голосом спросил его на чистом испанском, не поможет ли тот доставить раненого в его жилище, расположенное неподалеку. Согласие последовало незамедлительно.

Итак, они снова тронулись в путь, с обеих сторон поддерживая в седле обессиленного беднягу-повстанца.

Теперь капитан мог не торопясь разглядеть доброго самаритянина, поскольку тот все время заботливо оборачивался к раненому, чтобы проверить его состояние. Вероятнее всего, это был выходец из Скандинавии, о чем свидетельствовало его узкое безбородое лицо с четко прорисованными чертами. Волевой подбородок и нос, крупные здоровые зубы – в этом лице все было на редкость соразмерно. Когда же он снял свой пробковый шлем, обнаружилось, что его густые светлые волосы уже сильно поседели.

Но самым замечательным в его лице были большие и бездонные голубые глаза, которые с почти пугающим вниманием оглядывали все вокруг.

Возраст незнакомца определить было затруднительно. С равной вероятностью это мог быть рано поседевший тридцатилетний мужчина или моложавый человек лет пятидесяти. Капитан попытался вызвать его на разговор, но все его старания словно уходили в песок. Великан отвечал весьма учтиво, но настолько односложно, что продолжать было бесполезно.

Утомительный путь, ведший вдоль реки, длился не более получаса.

В одном месте река образовала тихий разлив, со всех сторон окруженный лесом. Посреди водной глади возвышался каменистый островок, на высоком берегу которого стоял, наполовину выступая из скалы, небольшой каменный дом.

От карниза к двум столбам, обрамляющим вход, было натянуто парусиновое полотнище, прикрывавшее от солнца дверь и единственные два окна в стене.

Под этим тентом располагались каменный стол и плетеное кресло, какие делают в тропических странах.

Недалеко от дома, от которого открывался вид на речную заводь и на водопад, образуемый рекой чуть ниже по течению, была симметрично разбита небольшая, но густая апельсиновая рощица, окруженная невысоким свежесрубленным забором. По обеим сторонам от его запертой калитки росли два высоких кипариса. От всей усадьбы вкупе с окрестностью исходил дух серьезности и даже некоторой торжественности.