Земля на ладонях - Александр Климов

Климов Александр & Белогруд Игорь

Земля на ладонях

Игорь БЕЛОГРУД, Александр КЛИМ0В

ЗЕМЛЯ НА ЛАДОНЯХ

На поляну обрушиваются громовые раскаты: роботы-монтажники начали топать по жести палуб и винтовых лестниц, спуская на землю контейнеры с оборудованием. Мягко поплыли ленты транспортеров, вынося на своих рубчатых резиновых платформах бухты кабеля, затянутые в надувные мешки приборы, капсулы с реагентом, связки труб и полиэтиленовых лотков. Обшивка корабля разъезжается, словно на застежках-"молниях", и на траву плавно опускаются огромные пандусы-лепестки. По ним, тяжело грохоча и слегка подпрыгивая на клепке, ползут бульдозеры-нивелировщики, ощетинившиеся серебристыми ножами, рыхлителями и крюками корчевателей. Они скатываются на поляну и тут же принимаются расчищать площадки под трубопроводы и сербционные установки, Под опорой пробегает неуклюжий робот-цементировщик. За ним, как паутинка за пауком, разматывается прозрачный шланг растворопровода. Бухает первый взрыв, и в воздух взлетает целая роща салатовых деревьев. "Альбатрос" слегка встряхивает... "Альбатрос" - это звездолет-рудник. Он напичкан горной техникой и, конечно, не так изящен и стремителен, как подпространственные лайнеры. Единственное назначение этого корабля - разработать месторождение, под завязку загрузиться концентратом и доставить груз на транзитную базу, чтобы через несколько месяцев опять приземлиться где-нибудь на Промаксе или Бергони и снова добывать селен, радий или уран. Экипаж корабля - это я и мой сменщик Паша. Не сказать, что мы приняли назначение на "Альбатрос" с радостью. В астронавигационной школе мы, как и все, мечтали о далеких созвездиях, подвигах, романтике... Но работа есть работа, тем более что и на нашу долю неожиданностей и приключений хватало. Сейчас у меня свободное время: первое дежурство принял Пашка и основательно устроился за пультом управления. Расстегнув ворот рубахи, он сидит в окружении тысяч кнопок, лампочек, экранов и в паре с корабельным компьютером руководит беспокойным воинством роботов и автоматов. На дисплее выстраиваются неоновые очереди дополнительных запросов, и Пашка карандашом-световодом корректирует схему развития рудника. Он щелкает переключателями и кричит в селектор своим удивительным неунывающим голосом. А внизу расстилаются бесконечные леса, в которые вгрызаются бульдозеры-мастодонты. - Паш,- говорю я тихо.- А тебе не жалко эту красоту? Пашка разворачивает свой острый "бескомпромиссный" нос, встряхивает соломенной гривой и спрашивает: - Ты это о чем? - Ну посмотри вокруг,- мямлю я.- Здорово-то как! А через пару дней не будет ни травы, ни деревьев, и останется только огромная черная яма да груды слежавшегося песка... Пашка смотрит на меня, как на привидение, и говорит: - Ты что, нездоров? На планете нет разумной жизни, так что красоту твою все равно оценить некому. И потом, если тебя это так волнует, планета сама за каких-нибудь тридцать-сорок лет затянет рану и превратит карьер в прекрасное лесное озеро... Я поворачиваюсь к выходу из рубки. Все, конечно, так и есть, а на душе все равно как-то не так. Иду в библиотеку. Нет, читать мне не хочется. Просто библиотека - самое тихое место на корабле. Сюда не забежит перегревшийся робот-бурилыцик и не придет искать машинное масло тонконогий автоматический перфоратор. Полулежу в кресле и смотрю в окно. Лес уже раскорчеван, почвенный слой снят, намечены контуры будущего карьера, на бетонных постаментах замерли кубы трансформаторных подстанций. Сейчас начнется самое интересное. В корпусе "Альбатроса" открывается широкая ниша, из ее глубин выползает чудовищный агрегат о четырех роботах, пяти опорах и нескольких десятков зубчатых ковшей. Это один из двух наших красавцев-экскаваторов. Размером он с хороший многоквартирный дом, но ведь и "Альбатрос" не карлик: от стабилизатора до носового рассекателя в нем больше пятисот метров! Зубастая машина выбирается из ниши, подъезжает к краю и... срывается с огромной высоты. У меня, как всегда, захватывает дух. Кажется, еще секунда, и от чудо-экскаватора останется лишь куча сплющенного железа, но в нужный момент включаются силовые установки, и тысячетонная махина, зависнув в воздухе, плавно опускается на землю. Еще через минуту экскаватор гигантскими шагами выдвигается на контур карьера и приступает к работе. Грунт веером вылетает из метателей и образует высокие зигзагообразные стволы. Земля мгновенно подсыхает, над кучами стелется плотный молочный туман. А вдали салатовыми волнами покачиваются верхушки деревьев. Небо ярко-синее, с голубоватым аметистовым отливом по краям. С высоты двухсот метров можно разглядеть бирюзовое море и ветвистую дельту впадающей в него реки. Узконосый зазубренный вулкан плюет в небо порциями курчавого фиолетового дыма и зажигает на склоне рубиновую ниточку лавового потока. Солнц - два: одно маленькое, колючее, белое, другое - оранжевое и сочное, как спелая хурма. Двойные тени оленьими рогами разбегаются по неровностям земли. Я уже бывал здесь. Тоже с Пашей, года полтора назад. Сейчас у "Альбатроса" четвертый рейс, а тогда был второй, и мы были молодыми, ничего не понимающими стажерами. Кажется, именно тогда мы впервые поссорились с Пашкой. - Слушай,- сказал я с возмущением.- О чем они там на базе думают? Мало, что ли, пустынных бесплодных планет - копай себе на здоровье, мрачнее, чем природа создала, уже не сделаешь. - Но тут потрясающе богатые руды! Причем планетка - почти рядом с базой... В общем, наговорили мы тогда друг другу глупостей, месяц не разговаривали, но посеяли-таки зерна сомнения, прораставшие в наших мыслях. А планета действительно удивительная! Есть в ней какая-то необыкновенная собирательность: здесь слились воедино прозрачная прохлада Марса, багрянец и фиолет Венеры, матовое серебро Луны, заостренность и четкость Меркурия и, наконец, голубой уют Земли. А воздух!.. Сердце замирает... Задергиваю шторы и иду к лифту. Восемь часов, что там ни говори, это лишь кажется, что много. Не успеешь оглянуться - снова твоя смена, вой и скрежет тысяч механизмов, а отдохнуть так и не удалось. Но что может быть лучше прогулки по лесу? Поэтому я нажимаю кнопку, и кабина проваливается в бездонную шахту. Оказавшись внизу, вижу, что экскаватор по крышу зарылся в землю и только воронки транспортеров тянут на поверхность влажный комковатый грунт. Это бросовая порода, но слой ее невелик, и скоро в ковши попадет зеленоватый рудоносный песок. Нет, не подумайте, я предан своему делу. Не меньше Пашки. Но иногда руки опускаются и начинаешь испытывать отвращение к тому, что делаешь. В космосе не так много красоты, чтобы приносить ее в жертву даже богатейшим рудным залежам. Подхожу к опушке и останавливаюсь в удивлении. Из густой, будто шелковой травы вылезли целые семейства пухлых голубых грибов. Крепыши! Полметра высотой, один к одному. Шляпки отливают синевой, переходящей в голубизну плотной мясистой ножки. На сковородку бы их, с маслом, да кто знает, чем кончится подобный эксперимент. Я, например, этих грибов раньше не замечал. Да и что вообще мы знаем о чужих мирах? Только сухие строки отчетов: цивилизации нет, перспективна добыча полезных ископаемых, растительный и животный мир представлен... А чем дышит планета? Разве об этом прочитаешь в отчетах? Вот в ветвях мелькнуло что-то серебристое, так ведь без справочника и не определишь что! А когда определишь, окажется, что уже поздно: что-то серебристое взмахнуло крыльями и умчалось в небесную синеву. Научиться использовать чужой мир гораздо легче, чем научиться его понимать. Грибы на ощупь замшевые, податливые. И откуда их столько вывалило? А может, они были и раньше, просто я не обращал на них внимания? Вхожу в лес и сразу ощущаю свежую, настоянную на травах прохладу. Необхватные глянцевые стволы свечами поднимаются из подстилки мхов. Каждый лист окрашен в два цвета: верхняя часть - в зеленый, нижняя - в желтый. Они играют на ветру, словно блесны в водном потоке. По стволам взбираются розовые, похожие на змей лианы. Одетые в красноватую чешую, они, кажется, еще секунда, ожив, поползут. На Земле такое теперь можно увидеть лишь в заповедниках или национальных парках, но там растения будто приглажены, расчесаны, приручены. За каждой травинкой ухаживают с такой заботой, что со временем она превращается в декоративное растение. Пашке - ближе грохочущие механизмы. Есть лес или нет - ему все равно. А может, он просто стыдится признаться? Ведь в свое свободное время он тоже бродит по полям и желто-зеленым рощам. Что, если и он чувствует неправильность происходящего? Стена подлеска расступается перед маленьким ручейком, и я, по щиколотки забравшись в воду, протискиваюсь в темный живой коридор. Ручей вливается в лесное озеро. В густой, почти черной воде скользят быстрые тени. Должно быть, это рыбы. Сверяюсь с картой и обнаруживаю, что нахожусь всего в получасе ходьбы от карьера второй экспедиции. Во мне просыпается любопытство: как сейчас выглядит то место, где мы с Пашей полтора года назад впервые познакомились со звездной добычей? Бегу по веренице светлых полян, на ходу сбивая соцветия-погремушки со стройных стеблей. И вот наконец знакомая стена золотистого кустарника. Я раздвигаю ее и замираю в изумлении, Карьера нет! Нет, словно никогда и не было. Ни намека на проведенные горные работы. Вместо вытянутого языком провала передо мной открывается широкое, поросшее девственным разнотравьем, поле. Исчезли бетонные площадки компрессорных станций, траншеи, трубопроводы, граненые хребты стволов. Непонятным образом растворились сваи и опоры. На небольшом холмике, словно издеваясь над моей неосведомленностью, вытянулись три голубых гриба. Я сверяюсь с картой. Все верно: карьер должен быть именно здесь, ведь космические разработчики никогда не засыпают горные выработки. На расстоянии пяти километров должен находиться карьер третьей экспедиции, и я плыву к нему сквозь травяные волны. Шипы и колючки осами впиваются мне в руки и ноги, но я продолжаю продираться вперед. Коробочки-колоски лопаются, выпуская на свободу струи темных, похожих на кофейные зерна, семян. Иногда ноги попадают в норы или выбоины, и тогда я валюсь на покрытую упругим ковром землю. Стебли щекочут лицо и шею, оставляя на коже налет лимонной пыльцы. Второго карьера тоже нет! Лес отодвинулся за плавную дугу горизонта. Впереди бескрайняя волнующая степь. Где-то вдали угадывается океан. Его не видно, но все равно чувствуешь, что он именно там. Нет, я не испуган и даже не очень удивлен. Просто у меня появляется ощущение, что я чего-то не понимаю. Не понимаю того, что, наверное, должен был бы обязательно понять. Что-то было неправильно с самого начала. Пора возвращаться. Экскаватора уже не видно. Он ушел под землю и лишь выстреливает потоками влажного песка. Бульдозеры сгребают породу в кучки. Отвалы поднялись до небес. Они дымятся, подсыхая на солнце. Белый карлик спрятался за горизонт. Лес становится оранжевым. Воздух уже не пьянит. Он комом застревает в горле. Кажется, грибов прибавилось. Они выстроились, словно на параде; переливаясь всеми оттенками голубого. Тень скрывает их от жгучих лучей солнца-хурмы. Я с силой пинаю, ближайшего крепыша. Он лопается, выпустив облако фиолетовых спор. Ветер бросает в лицо невесомую крупу, и я чувствую, как она проникает в легкие. Тело начинает чесаться, будто по нему проводят тысячей беличьих кисточек. Оболочка гриба съеживается. Зачем я это сделал? Сам не пойму. Неужели просто так, по привычке?.. Хочу уйти, но внутренний голос говорит: "Останься! Мимо твоего понимания проходит что-то важное". Оболочка продолжает сжиматься, пока совсем не исчезает в траве. Затем земля трескается, и из отверстия показывается крохотный голубой купол. Гриб-малютка начинает расти, пока не становится двойником растоптанного мной крепыша. В голове шевельнулась догадка, но она так невероятна, что я бросаюсь к ближайшему дереву, чтобы проверить ее. Отламываю ветку и, затаив дыхание, смотрю, что произойдет. Сначала медленно, незаметно, а затем все быстрее и быстрее восстанавливается искалеченная ветвь. Вот, как в ускоренном кино, набухает почка, бежит проворный салатовый побег, выскакивает и разворачивается резной лист. Еще мгновение, и дерево стоит передо мной в своей первозданной красоте. Почему же раньше не замечал я этого чуда? Мало смотрел или мало хотел увидеть? Срывал цветок, и мне уже не было дела до обобранного растения? А оно начинало восстанавливать то, что отобрал у него человек. Обхожу стороной шеренгу грибов и бреду к "Альбатросу". Паша сидит в кресле и почему-то ничего не кричит в микрофон. Не успеваю и рта раскрыть, как он оборачивается и сообщает: - Залежь исчезла! На детально изученном участке идут одни пустые породы. Ни одного миллиграмма урана! Руда исчезла, как по мановению волшебной палочки. - Так и должно было быть,- отвечаю я и присаживаюсь в свободное кресло. Раньше я только чувствовал, испытывал внутреннее сопротивление происходящему, теперь же настаиваю на прекращении работ. Рассказываю Пашке про пропавшие карьеры, грибы и ветку. Он вжимается в кресло, как будто услышал то, что давно знал, но боялся себе в этом признаться. Сворачиваем работы. Замирает клыкастый экскаватор, мелеют и высыхают отстойники. Правда, по Пашкиному предложению мы для очистки совести рассылаем в разные стороны роботов-бурильщиков. Через каждые пятьсот метров они бурят скважины и берут пробы. Черными точками киберы разбегаются от "Альбатроса", постепенно растворяясь в желто-зеленой дымке. Сидим и просто смотрим в иллюминатор. Эта земля быстро усвоила печальный опыт, приобретенный четыре года назад, когда на теле ее появился первый карьер. Усвоила и приняла ответные меры. - Но ведь здесь же нет разумной жизни! - переживает Пашка.- Нет и никогда не будет по расчетам специалистов! - Паша, а что, если критерий обитаемости планет неверен? Ну и что, что здесь никогда не появятся разумные существа? Разве от этого планета становится менее прекрасной? Это же оазис в пустыне! Разве не достоин он того, чтобы его сберечь? Щелкает динамик, и механический голос сообщает, что в радиусе десяти километров полезных ископаемых не обнаружено. Руды нет, значит, не будет ни концентрата, ни металлов. А раз нет редких металлов, то и "Альбатросу" вроде бы нечего делать на зеленой планете. Демонтаж и загрузка техники проходит так же четко и стремительно, как и ее развертывание. Пашка хмурится, но я вижу, что в душе и он рад, что нам больше никогда не придется кромсать эти степи и леса. Это только автоматы не знают сомнений. - Надо же,- лукаво улыбается Пашка,- такое невезение - попасть на планету с живой биосферой. Задание завалили. Хотя... Любой исследователь назвал бы такое явление огромной удачей... - Да не живая она, Павел,- отвечаю я.- Просто она другая, не такая беззащитная, к каким мы привыкли. Разве спрашивает твоего разрешения отрезанная прядь волос? Она просто растет и все) А здесь - каждое дерево, каждая травинка знает, что она должна быть именно тут, а не в другом месте! Иначе рассыплется гармония. Понимаешь, зеленая планета не хочет озер, в которые превратятся наши карьеры через сорок лет. - Так что же теперь, к черту забросить звездную добычу? - Человечество развивается, ему необходимы полезные ископаемые. И мы будем их добывать на других, пустынных и мрачных, планетах. Надо что-то переменить в наших устаревших представлениях о выгодности добычи. Возможно, надо идти на дополнительные затраты ради сохранения красоты. "Альбатрос" мелко дрожит и отрывается от земли. Плазма высовывает свои извивающиеся языки, толкая корабль вверх, все дальше от моря волнующихся трав. Не отрываясь, глядим в иллюминатор. Вот она - пустая глазница карьера. Уже не такая резкая, она медленно затягивается, выравнивается. - Знаешь,- поворачиваюсь я к Пашке.- Это здорово, что нам попалась зеленая планета. Мы просто были обязаны ее встретить. Она как предупредительный знак: "Человек! Даже в космосе неси свою Землю на ладонях". Пашка машинально смотрит на свои руки и вдруг улыбается. Его ладони действительно вымазаны в земле.