Провал «миссии бин», или Запись-ком капитана Вальтера - Владимир Иванович Партолин

Владимир Партолин

Провал «миссии бин», или Запись-ком капитана Вальтера

Он эту запись сделал после, как покинули остров, на котором пришлось его взводу оставаться шесть лет в опале.

Вторую уже зиму не пережили бы, если бы не топинамбур и не местная ягода. Тянули на одном пюре с киселём, а под Рождество прапорщик Лебедько упросил построить и отвести взвод на дальнее от лагеря поле. Срубил сапёркой не убранный с прошлого года подсолнечник, сгрёб снег и выкопал клубень. На вид — банан. Только с одного конца — юбочка в сеточку, с другого — пузырь с цветочками внутри. Пояснил:

— Цветы называли «анютиными глазками», ягоду — «оскоминой». Мы с Батей, Францем Аскольдовичем — земля ему пухом — в голод ели, только она и спасала.

Оскомина — ягода удивительная, сыграла немалую роль в его и взвода злоключениях. Вот сидит, пишет о том. Ему одному в четырёх стенах гауптвахты делать всё равно нечего. Рапорт, поданный им сразу после ареста, у начальства вызвал скептические усмешки. Но это до поры до времени — все скоро прояснится, поверить придётся.

____________________

Лагерь я приказал разбить на ратушной площади. Казарму, тир, госпиталь, пищеблок и гальюн обмазали глиной — эти блок-модули ротной оперативно-боевой машины нам, забрав оружие и спецназовское снаряжение, на острове оставили, но одни «стены» без оборудования и брони. Полевой пищеблок я распорядился использовать под амбар, а столоваться в поселковой столовой. В Отрадном (деревня на острове, где стали на постой) в целости из строений, кроме жилых юрт с чумами, осталась только колхозная столовая, занимавшая железнодорожный вагон-ресторан. Наши шмели шмелетниц, атаковавшие селение, вагон этот не тронули: разборчивы в «пище», им в первую очередь не просто металл, оружейные стволы с дульной нарезкой подавай.

Взять, что в юртах и чумах погибших крестьян я солдатам запретил, а зря: на девять дней пришли поселяне соседней деревни Мирное и забрали всю обстановку, утварь и одежду.

Перезимовали на солдатском батоне и флотских макаронах, в полуголодный месяц — на спецназовских сливках, а по весне я вывел взвод в поле сеять. Это событие Лебедько отметил в своём трактате с названием «Сельскохозяйственная деятельность спецназа «марской пехоты ОВМР»** на острове Монтекристо». Так романтично прапорщик переименовал наш остров с названием «Бабешка». Трактат он начал писать ещё в бытность свою завхозом колхоза «Отрадный», под началом моего бедного дядюшки, чья могила на воинском кладбище за околицей деревни. На обелиске надпись:

ФРАНЦ КУРТ

24.11.2034 Х 09.08.**32

Воин,

полковник, командующий ВС Пруссии.

Господи, упокой душу Бати

Здесь же могилы его взвода — подразделения составлявшего все Вооружённые Силы Пруссии, государства на Бабешке. Я, командир роты марских пехотинцев спецназа ОВМР, погубил прусских солдат. Вместе с ними и крестьян, в чьей деревне Отрадное обосновался после полевым лагерем. Случилось всё по трагической случайности. До выяснения обстоятельств инцидента я с 1-вым взводом — 2-рой убыл обратно в «ЗемМарию»*** — был оставлен командованием на острове, ещё и с задачей восстановить колхоз «Отрадный», возобновить поставки сельхозпродукции в Русь.

Марпехи все кроме старшины Балаяна, старшего сержанта Брумеля и сержантов, командиров отделений — юнцы, о крестьянском труде ничего не ведали: так что, как пахать, как сеять я показывал. Про опыт Лебедько как местного полевода я не знал, трактат его только глянул. Посмеялся, а зря. Прапорщик писал о прополке: «…ПРОПОЛКА в обычном традиционном понимании — это уничтожение сорняков и взрыхление почвы для проникновения к корням посевов кислорода. На Монтекристо червей и насекомых нет, поэтому без тщательного взрыхления здесь никак. Но репей, единственный на острове сорняк, полевод не выпалывает, а пересаживает в межрядья. Иначе кранты: изведёт посевы. Вообще, на островных колхозных угодьях — без земли, на песке — вырастает всё каким-то чудом. На этот счёт у меня есть гипотеза: культуру к проросту провоцирует этот самый репей и воздух здесь отравленный…». Прочтя абзац, я посчитал, что автор так шутит, и засел за трактат, когда всходы — без репея на грядках (я настоял выполоть) — чуть не все погибли, и сбегал удостовериться в правоте исследователя-самоучки на поля соседнего колхоза «Мирный».

С первым урожаем не повезло, уродились разве что топинамбур и ягода-оскомина — на «Дальнем поле». Зиму и весну протянули на пюре «Отрада» (топинамбур толчёный со жмыхом и оскоминой, крупно поколотая соль, «анютины глазки» поверху), а летом спасли петрушка и укроп.

Прапорщик Лебедько, ротный каптенармус, принял первую зелень, расписал на порции, и после ужина перед отбоем попросил меня зайти к нему в каптёрку.

— Тут мне миряне предложили сделку, — доложил он, разливая кисель.

— Кто?

— Соседи наши. Колхоз «Мирный», что в деревне Мирное. Они зимой нас жмыхом одарили. Так вот, миряне предложили обменяться: мы им «хэбэлёнку» они нам семена, удобрения, мотыги и недостающие у нас в деревне башни.

— Нужны нам башни? Водокачку отвели под наблюдательную вышку, башни к чему. И не деревня у нас, воинский лагерь. — Я не спешил отказать: киселя хотелось. — Носить что будем, если повседневку сменяем?

Хэбэлёнка — повседневное оно же и полевое обмундирование марского пехотинца ОВМР. Сшита из спецткани: хлопок и лён в подкладе, верх из самого редкого и дорогого ископаемого на Марсе — коралла цвета камуфляжа. Ткань из него оригинальная по свойствам: мгновенно меняла рисунок пятен под зелень, песок или снег. В ней ни холодно, ни жарко. Обменять — значит, остаться в одном исподнем, другого верхнего одеяния нам не оставили. Выходные мундиры, шинели, полушубки, плащ-палатки изъял и увёз с ротным оружием и бронёй капитан Кныш, кэп дирижабля «Распутин». Тогда, кстати, чуть прокола не случилось. Принял Кныш береты, фуражки, зимние шапки-ушанки и балаклавы — на головные уборы капитан зачем-то составил отдельную опись — после последние вернул со словами: «Чулки маскарадные можете оставить. Есть что ещё из одежды»? «Всё на нас — хэбэлёнка, ботинки с крагами, тельняшка да кальсоны», — выступил из строя старшина Балаян. Сержанты подтвердили, покивав головами, рядовые же смутились, и вытянулись в струнку на выкрик старшего сержанта Брумеля: «Смирно! Не вякать в строю!». Не мог командир дирижабля «Распутин», офицер гарнизона Твердыни на Руси в ЗемМарии, высадившийся на острове с приказом разоружить роту после трагических