Машина - Анатолий Андреев

Анатолий Андреев

МАШИНА

1

Василий Фомич вошел в цех. Рабочий день еще не начался, не взметнулся от станков плотным металлическим пением, не заполнил пролеты осязаемой слитностью моторного гула. Тихо было пока. Вязкая тишина перекатывала звуки голосов и лязг приготовляемого инструмента, придавала им банную неразборчивую гулкость. Чувствовалась объемность заставленного механизмами пространства. Включился где-то станок, зашелестел пронзительным железным шелестом, набрал обороты до высокой пылесосной ноты и смолк, выключенный,— кто-то из токарей проверил. Так музыканты настраивают перед концертом инструменты.

Беспокойная предрабочая тишина со всеми своими стуками, звяками, обрывками разговоров и смеха показалась Василию Фомичу тревожной. Она несла в себе зародыш мерного рабочего жужжания и гудения, и, настроенный уже на него, слух ждал и томился в ожидании — шумы сопровождают производство, как биение сердца сопутствует жизни. И как перебои пульса больного встревожили бы медиков, так отсутствие привычных звуков действовало на Василия Фомича угнетающе.

Непроизвольно прислушиваясь, он прошагал на свой участок, задержался у конторки, выглядывая диспетчера Зину. Не углядел, поймал за рукав пробегавшего слесаренка, распорядился. Тот помчался искать, а Василий Фомич не торопясь снял пиджак, надел белый халат и устроился поудобнее за столом.

Не успел он разложить бумаги, как прибежала Зина. Крупное, тяжелое лицо начальника участка подобрело: Зина росла в соседях. Он помнил ее совсем пигалицей, а может, не столько ее, смешную девчонку, помнил, сколько тихую, почти деревенскую улочку, деревянные домишки и себя, совсем еще тогда молодого.

Василий Фомич  пригладил свои  начинающие седеть волосы и весело пробасил:

— Ну, Зинок, докладывай, как там со сто пятыми втулками? Не вернулись с гальваники?

— Втулки, дядь Вась, вчера во второй смене получили, все триста штук. А вот валиков для ноль-семнадцатой все нет. Так гальваника и держит...

Фомич вздохнул — чуял же, понимаешь, что из-за этих валиков сборка встанет...

А за тонкой стенкой конторки низко бормотнул, включаясь, станок. Потом звук стал плотнее и выше, еще выше, еще — и повел, потянул станок свою мелодию. Ее подхватил второй, потом третий. И уже не слышно стало голосов в отдалении, и звук стал монолитным и успокаивающим.

Фомич отпустил Зину и подумал примирительно: «Ну что ж, валики так валики. Все время чего-то недостает, что-то в избытке, и нужно что-то добывать, на ходу перераспределять работу, и никуда от этого не денешься...»

В общем, день начался обычно. Пошли бригадиры с нарядами, прибежал мастер с жалобой на инструментальщиков, и начальник инструментального бюро кричал из телефонной трубки, что на них метчиков не напасешься... Эта круговерть так засосала Фомича, что он чуть не опоздал на планерку.

Начальник цеха уже месяц лежал в больнице, и всеми делами заправлял заместитель, Виктор Афанасьевич Фросин.

В кабинете Фросина все уже были в сборе.

«Гогочут,— брюзгливо подумал Василий Фомич, открывая дверь,— и все на посторонние темы...»

— Ну что ж,— резко, как всегда, развернулся в кресле Фросин, дождавшийся, пока Фомич устроит поудобнее на стуле свое большое тело.— Давай ты, Селиванов.

Селиванов уныло забубнил. Василий Фомич его не слушал. Его вообще мало кто слушал. Только Фросин отмечал что-то в бумагах, вскидывая иногда на Селиванова пронзительно-голубой взгляд. Тот спотыкался от этого взгляда и опять монотонно объяснял свое.

Селиванова можно было не слушать — дела у него шли неплохо. Просто весь он был какой-то развинченный. И Василий Фомич невольно сравнил его с Фросиным. Тот сидел подобранный, как пружина. Галстук у него был повязан безукоризненным узлом, аккуратным и в то же время достаточно небрежным, и рукава белоснежной рубашки он поддернул этаким небрежным жестом... Фомич поймал себя на том, что поправляет свой узенький, на резинке, галстук, и разозлился.

Селиванов благополучно доплыл до конца доклада и сел, не скрывая облегчения и радуясь, что уложился в отведенные три минуты.

Дошла очередь и до Василия Фомича.

— Ну, как дела на механосборочном? — Голос Фросина показался Фомичу ледяным. И глаза Фросина уже не голубели. Серым и свинцовым стал его взгляд. Забыл Фомич, что только что злился, захотелось встать и вытянуться, руки по швам. И каблуками прищелкнуть. Даже пятки  зачесались. «Вот  ведь,  наваждение  какое!» — так, примерно, думала одна половина Василия Фомича. А другая половина, не чувствуя за, собой особой вины, валила все на валики да на гальванику, где они сидят вот уже неделю...

— У тебя там на них чистый хром?— неожиданно спросил Фросин, и Василий Фомич сбился.

Почему-то слово «хром» ассоциировалось у него с хромовыми сапогами, и он невольно глянул вниз, словно ожидая увидеть их на полу. Фросин заметил его растерянность и спокойно пояснил:

— На этих валиках у тебя просто хром или хром с подслоем меди?

— А черт его знает!— чистосердечно ответил Фомич.

— Так узнай и сразу после планерки доложи мне.

Василий Фомич вдруг обиделся.

— Мне что, делать больше нечего?— повышенным то­ном начал он.— Мне валики нужны! Валики, а не теории всякие. Я с этим гальваническим цехом уже ноги до колен износил!

Он с натугой приподнял и повертел в воздухе ногой в круглоносом слоновьем башмаке. Все с интересом посмотрели на башмак, а Фомич объявил:

— Я бирюльками этими заниматься не стану. Вот есть у вас службы, пусть они и смотрят, какой там подслой!

— Все?— холодно осведомился Фросин. Василий Фомич молчал, и Фросин после паузы сказал: — Резон в твоих словах есть. Действительно, технологи мне чертеж найдут быстрее...

Начальник техбюро черкнул в блокнотике, закивал с готовностью головой, и Фросин закончил:

— А ты, Фомич, после планерки задержись. Я тебе объясню, зачем мне эти бирюльки.

Планерка закончилась. Фросин подождал, пока все выйдут, с наслаждением закурил, протянул сигареты Василию Фомичу. Фомич уже успел остыть, жалел о своей вспышке и мрачно отказался.

Солнце сзади, из-за спины Фросина, било в окно, серебряным нимбом высвечивало его и без того светлые волосы, скользило по столу, чтобы, отразившись, расплескаться по потолку.

— Ты ведь знаешь, что стальные детали покрывают хромом или сразу, или наносят предварительно слой меди,— мирно, без накала сказал Фросин.

— Не первый год на заводе работаю, знаю, что на медь хром ложится прочнее,— буркнул    Фомич.— Ну и что?

— А то, что Селиванов вчера хромированные детали с гальваники получил. Да и ты, наверное, тоже получил все, кроме валиков.

— Ну!..— подтвердил Фомич.

— Не нукай. Если на этих валиках хром заложен с подслоем меди — значит, начальник гальванического цеха специально придерживает детали. Понимаешь? Ему выгоднее большую партию прогнать, вот он ее и набирает. Ну ничего, я ему сегодня наберу!

— Вот ведь гад, а?— неуверенно сказал Василий Фомич.

До него наконец-то дошло, что он совершенно напрасно раскипятился. Если бы Фросин дал ему сейчас нагоняй, Фомичу было бы легче.

— Ну я, пожалуй, пойду?— предположил он.

— Ты опять до девяти в цехе торчишь?— спросил вместо ответа Фросин.— Плохо, значит, работаешь, если задерживаться приходится. Имей в виду, мне подвижников не надо, мне работники нужны. Ну ладно, ладно, шучу!— добавил он, заметив неясное шевеление Василия Фомича. И, когда тот уже выходил из кабинета, проронил ему вслед, уверенный, что он задержится в дверях  и все услышит:

— А еще раз в цехе после пяти увижу — прогрессивки лишу, имей в виду!

Так и ушел от него Василий Фомич: вроде и не в обиде, но с досадой и с чувством вины. А поскольку быть виноватым Фомичу не хотелось, он опять начал злиться на Фросина — развел тут, понимаешь, психологию всякую! Все с каким-то подходом, с философией. Скорей бы уж, что ли, начальник цеха возвращался!

Василий Фомич постоял немного, выбрасывая из головы мысли о Фросине, и медленно пошел к своей конторке, где возбужденно приплясывала — видать, опять какой-то дефицит появился — ожидавшая его диспетчер Зинка.

Дефицит действительно появился, и появилась куча новых дел, и время до обеда пролетело незаметно. А после обеда Василия Фомича разыскал старый друг Макаров. Стал Макаров теперь большим начальником, заместителем директора по кадрам, а все не забывал прежних друзей, то и дело заворачивал в цех. Подозревал Василий Фомич, что Макаров просто скучает в большом своем кабинете без этой вот беготни и сутолоки, без запаха разогретого масла и визга обдираемого железа. Скучает, оттого и удирает от полированной кабинетной официальности при каждом удобном случае, и ходит по заводу. Ходит и приговаривает, что он теперь по кадрам, а кадры-то вон они где, все здесь, в цехах.