Крысолов. Мюзикл - Екатерина Ефимова-Залекер
- Категория: Поэзия, Драматургия / Драматургия
- Название: Крысолов. Мюзикл
- Автор: Екатерина Ефимова-Залекер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Крысолов
Мюзикл
Екатерина Ефимова-Залекер
© Екатерина Ефимова-Залекер, 2017
ISBN 978-5-4485-4912-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Три женщины, все три на одно лицо, у них одинаковые голоса и одно и то же имя – Грета (Мать Маргарита, графиня фон Штрауберг и прачка Гретхен). В городе их превозносят – всех трех. Это самые добродетельные женщины города. Больше добродетельных женщин в городе нет.
Гретхен известна в городе как самая добропорядочная жена и мать. У нее самое большое семейство в городе. Она славится своим трудолюбием и праведной жизнью. Кроме того – она фантастически чистоплотна и считается лучшей прачкой в городе. Когда она появляется на улице в сопровождении своего семейства, старушки говорят, что изменились времена: теперь таких женщин как Гретхен уже и нет больше в Гамельне.
Графиня богата и знатна и известна делами благотворительности и милосердия. На ее деньги строятся дома милосердия, она посещает тюрьмы и больницы, жертвует на храмы и монастыри, нищие приходят толпами к ее порогу и нет в городе человека, который не снял бы шляпу при ее появлении. Она занимается наукой и никогда не смеется. Графине когда-то нагадали, что она выйдет замуж за того, кто сумеет ее насмешить, но она не относится к этому пророчеству серьезно.
Мать Маргарита уже десять лет как ушла в затвор – она затворилась в башне монастыря, ее лица никто не видит. Мать Маргарита добросовестно выполняет свои обязанности – она всю зиму читала над городом псалтирь. Некоторые говорят, что мать Маргарита уже стяжала дар чудотворений: кто-то видел, как она исцелила расслабленного, кто-то – как к ней прилетали ангелы. Ее пища – акриды и дикий мед. Горожане считают, что только святая мать Маргарита может отмолить город.
Об этих трех добродетельных женщинах эта сказка.
Винтовая лестница в старой башне. По лестнице поднимаются два монаха, их лица закрыты капюшонами. На их ногах – грубые сапоги, какие делали мастера-сапожники в глубоком средневековье. Лестница темная, узкая и высокая, ступени каменные, старые, стертые, переходы длинные, первый несет в руке фонарь, освещающий путь. На площадках в узкие окна врывается снежный ветер, задувает огонь, первый монах прикрывает его рукой – старая рука с узловатыми венами. Изредка с шумом разлетаются какие-то твари, видимо, летучие мыши. Монахи выходят на верхнюю площадку. На площадке лежит крупой снег. Чуть светает. Первый ставит ненужный теперь фонарь на камень. Второй отвязывает грубые веревки, которыми привязаны колокола. Первый – пожилой монах. Второй – молоденький послушник. С площадки открывается вид на городок и окрестности. Все занесено снегом. Мерзло и холодно, как на картинах малых голландцев. На небе еще видна бледная луна и несколько звезд. Звонарь начинает раскачивать колокола. Колокола беззвучны. Каркают сидящие на колокольне вороны. Звонарь пытается звонить еще раз. Еще. Лицо его делается еще более мрачным. Послушник испуган.
Послушник: Что случилось, святой отец?
Они оба смотрят, как беззвучно качаются колокола.
Звонарь: Колокола онемели, парень.
Послушник (с ужасом): Что это значит? К чему это?
Звонарь: Конец света.
Послушник мчится по лестнице вниз с криком: Конец света! Конец света!
Он кубарем выкатывается на церковный двор.
Послушник: Конец света!
В элегантно обустроенной комнатке («келье») монахиня перед распятием читает молитвы – звучит латынь. Ее голова опущена. Лица не видно, только молитвенно сжатые ладони – красивые изящные руки. На столике – небольшие со вкусом выполненные изображения святых, вазочки с живыми цветами, драгоценные четки и много других католических безделушек, свидетельствующих о безупречном вкусе владелицы. Раздается робкий стук в дверь. Монахиня не поднимает головы. Звучит латынь. Стук повторяется. Монахиня поднимает голову и откладывает молитвослов. Ее брови высокомерно поднимаются.
Монахиня: Марта, ты можешь зайти.
Заходит девушка в белом чепце – видимо, горничная.
Горничная: Мать Маргарита, простите, что беспокою Вас. К Вам господин бургомистр.
Монахиня: Пусть войдет.
Она берет стоящий на подоконнике кувшин и поливает фиалки. В келью заходит пожилой полный мужчина с крайне почтительным выражением лица, в руке он мнет картуз.
Бургомистр: Мать Маргарита, какая честь для меня, что Вы согласились…
Монахиня: Не стоит. Я слушаю Вас, господин бургомистр.
Бургомистр: Мать Маргарита, я бы никогда не решился обратиться к Вам, но обстоятельства…
Монахиня: Да, я понимаю. Онемели колокола.
Бургомистр: Вы уже все знаете! Такая напасть! Город в панике. Все ждут конца света.
Монахиня только поднимает брови.
Монахиня: Кара Господня. В городе много пивных и борделей, а горожане совсем потеряли стыд: они не только пьют и гуляют до утра, но скоро уже и любовью заниматься будут средь бела дня прямо на главной площади.
Она указывает на окно. За окном на площади – очень изящная целующаяся пара.
Монахиня: Город Гамельн – самый развратный город на свете.
Бургомистр: Что делать?
Монахиня: Мы молимся о городе. Это город грешников.
Бургомистр: О, конечно, конечно, здесь очень много грешников и все мы знаем силу Ваших молитв, горожане говорят, что к вам спускаются ангелы. Ваша пища – акриды и дикий мед.
Монахиня: В этом есть некоторое преувеличение.
Бургомистр: Только Ваши святые молитвы могут помочь.
Монахиня: Боюсь, даже моих молитв недостаточно.
Бургомистр: Может быть, Вы дадите мне какой-то совет…
Монахиня: Какой совет можно дать? Только покаяние. Никаких увеселений. Строгий пост. Всеобщее покаяние – вот что сейчас требуется.
Бургомистр: Покаяние всех граждан города! Конечно!
Монахиня: Конечно.
Вечер. Небольшой деревянный дом. Огонь в печи. Женщина укладывает в сундук яркие наряды. Достает из него темные. Входит толстяк-муж с добрым лицом простолюдина (он явно ей не пара), достает из шкафчика бутыль. Женщина замечает это.
Жена: А для тебя указ не писан?
Муж: Наливочки-то можно, как обычно, на ночь полстаканчика.
Женщина забирает у него бутыль, убирает в другой шкаф и запирает на ключ.
Жена: Не до наливочек теперь. Пост. Только пост и покаяние.
Муж эхает. Жена снова с суровым видом принимается укладывать в сундук яркие наряды – и детские, и свои. Муж поправляет матерчатые розочки на укладываемых в сундук юбках.
Муж: Тебе-то в чем каяться, пчелка моя? Ты всему Гамельну известна —
самая добропорядочная жена и мать. Труженица, праведница, лучшая прачка в городе.
Жена запирает сундук, приносит с кухни таз с детским бельем.
Жена: Повесь к огню.
Муж развешивает детское белье на веревке у печи и рассуждает вслух.
Муж: И как я счастлив, когда, бывало, идем по улице, и встречные старушки говорят: Как изменились времена! теперь таких женщин как Гретхен уже и нет больше в городе.
Вечер. На площади – выступление бродячего цирка. Играет скрипочка. На импровизированной сцене – клоун-жонглер. За кулисами – это небольшое пространство за сценой, отгороженное ярко окрашенным холстом: перевернутая бочка, несколько больших коробов и ящиков с костюмами, масками, реквизитом бродячего цирка, здесь же маленький осел и большой петух. Хорошенькая девушка готовится к выступлению, поправляет свой костюм. Женщина средних лет смотрит в зал.
Женщина: Твой усатый опять здесь.
Девушка в отверстие кулис смотрит в зал – за скамьями она видит усатого мужчину средних лет, холеного и достаточно противного, но ей он, видимо, нравится. Она розовеет. За кулисами появляется клоун. Его сопровождают жидкие аплодисменты.
Клоун: Ну как?
Девушка: Ты был бесподобен!
Женщина (девушке): Ну, ступай.
Над сценой натянут канат.
Голоса: Малышка! Малышка!
Малышка танцует на канате.
Малышка (поет):
Веселитесь, пойте, смейтесь,
Потанцуйте под сурдинку.
Много есть дорог на свете,
У меня своя тропинка.
Я иду по ней осторожно,
Оступиться так несложно.
Я сейчас для вас танцую.
Я немножечко рискую.
Так несложно ошибиться.
Так несложно оступиться.
Что там ждет, за поворотом?
Может, встречу я кого-то.
Может, доброго, может, злого,
Может, мудрого, может, пустого,
Может, горе, может, счастье,
Угадать не в нашей власти.
Я танцую под сурдинку,
Впереди бежит тропинка,
Я танцую осторожно.
Вдруг там чудо? Все возможно.