Джуля - Айпери Дамир

Своя кличка у нее появилась только на седьмом месяце от роду. Черно-бурая, белогрудая рослая сука откликалась на любое внимание. Игриво посматривала в глаза человеку и… молчала.

Старая хозяйка швейного цеха взяла щенка для охраны двора, о чем вскоре пожалела:

– Надо было того писклявого ее брата брать. Посмотри на нее: ни напугать, ни облаять никого не может, тупица.

Миловидная дворняга сидела, не понимая ни слов, ни недовольства старухи, двигала ушами и ждала чего-то.

– Че смотришь? Я тебя уже кормила. Иди отсюда.

Хозяйка гнала от себя животное, толкая ногой в ребристый бок, и отправлялась по делам. Крупная для дворняги, грудастая и головастая собака продолжала молчать. Никто не слышал ее лая. Она отзывалась на все известные клички, прибегала, норовила залезть передними лапами на грудь и, если удастся, облизать лицо.

– Фу, уйди, Бобик! – рабочие пихали сильное собачье тело, подкидывали объедки. – На, сюда смотри! Ешь.

Цех состоял из трех домишек: в самый большой поместилось двенадцать швейных машинок и два промышленных утюга, во втором доме расположилась закройная, а в третьем – кухня. Тесные постройки образовали тесный, затемненный двор, ставший домом для дворняги.

Каждый вечер собаке варили суп с говяжьей обрезью или рубцом, костями и лапшой. Половина супа шла на утро. В обед в глубокую миску падали объедки со стола рабочих. Дворняга сжирала всё, дрожа от голода и жадности.

– Это в семь месяцев он такой большой? – удивилась новая швея.

– Это девочка, – неприязненно отозвалась петельщица, жившая при цехе. Она занималась уборкой в качестве оплаты жилья, убирала двор и ненавидела собаку за подкопы цветов и вонь испражнений, разбросанных по маленькой редкой клумбе.

– Как зовут?

– Никак… По-разному зовем: Рекс, Бобик.

– Девочке надо другое имя, да? – обратилась девушка к дворняге и вытащила из сумки вафлю, подразнила брусочком сладкого. – Хочешь?

Собака радостно метнулась из стороны в сторону – что-то вкусно пахло в руке человека! Щетинистый витой хвост мотался, заставляя зад вилять, как если бы дворняга пританцовывала от нетерпения. Девушка рассмеялась. Осторожно протянула руку и, дав обнюхать пальцы, погладила гладкую макушку. Бросила вафлю:

– Угощайся.

Хруст в пасти. На земле остались крошки.

– Понравилось?

Собака оглушительно прогавкала: понравилось!

Девушки вскричали от неожиданности и засмеялись.

– Вот лает!

– Ниче се…

Из цеха вышло несколько удивленных швей:

– Это наш так лаял?

Животное попрыгало от удовольствия.

– Это же девочка, зовите ее Джулей! – нарекла собаку новенькая.

Женщины поговорили с ней вперемешку:

– Почему Джулей?

– У сестры моей похожая, поменьше, зовут Джулей.

– Джуля? Как Джулия, только Джуля.

– Да. Такая же темная, с белой отметиной.

– Отметина на лбу бывает, а на груди – пятно.

– Ну, пятно…

– Собакам кличку надо давать, а Джуля – это же имя.

– Мне кажется, ей идет эта кличка…

– …растет еще. Не лает только, спокойная.

– Джуля!

Люди оглядели дворнягу, словно впервые видели и, шумно ее обсуждая, зашли обратно в цех. Джуля осталась, виляя хвостом и нюхая землю.

Ее не выпускали наружу. Собаке безумно хотелось побегать без оглядки на тесноту, отпустить себя в быстром и свободном движении. От избытка энергии иногда находило исступление: она быстро бегала по маленькой территории и на все попытки людей остановить ее, выпучив глаза, клацала пастью. Бег по двору оканчивался неприятными столкновениями со стенами, воротами и забором. Ныли растущие кости… Когда буйство стихало и возвращалось дружелюбие, Джуля как ни в чем не бывало искала ласки. Доверительно льнула мордой к людям и совершенно не боялась новых лиц – подскакивала, знакомясь с запахами. В глазах светилось одно большое радостное ожидание.

Иногда какая-нибудь работница всматривалась в щенячьи глаза, жалея животное.

– А гулять она не выходит?

– Нет.

– Почему?

– Раньше тут была Кнопка, маленькая такая, рыжая. Лаяла на каждый звонок в дверь. Хозяйке нравилась, конфеты получала. Смешная… Потом упустили – дверь осталась открытой ненадолго, Кнопка выскочила, побежала прямо к большой дороге и под машину попала. И все. Хозяйка долго ворчала, что просмотрели.

– Из-за этого не выпускают Джулю?

– Ну да.

– Здесь же места мало. Жалко беднягу…

Несмотря на периодическое свое щенячье буйство, Джуля была миролюбивой собакой и никудышным сторожем. Хозяйка выговаривала ей за это, но ничего поделать не могла.

Дни в цеху проходили одинаково. Утром приезжал хозяин, включал освещение, кондиционеры, открывал рабочим дверь. Кормил сновавшую у ног Джулю и ждал затем разгона работы: ходил, сложив руки за спиной, довольным, хозяйским глазом наблюдал за молчаливыми заспанными швеями, справлялся о делах и примечал перемены. После этого передавал технологу ключи от закройной и уходил. Весь день люди работали, говорили, смеялись, ругались… Лаяли соседские собаки…

Вечером хозяин возвращался вместе с женой. Дворняга льнула, выпрашивая ужин, старуха нечаянно давила ей лапы и сердилась:

– Ну, тупица! Пшла отсюда!

Она дожидалась ухода работников. Сетуя на их нерадивость, проверяла швейное оборудование, осматривала закройную и кухню. Наконец, наливала в собачью миску еще дымящееся варево. Джуля накидывалась на корм, ревниво ограждая миску лапами, и пожирала ужин.

– У-у, зверина…

К началу лета собаке исполнилось девять месяцев. Густой, громовой лай можно было услышать, только угостив сладким, – об этой ее слабости знали все цеховые и иногда баловали для забавы, после чего она ходила возбужденная, ожидая угощения, готовая в любую минуту прибежать на зов. Обманувшись в ожиданиях, Джуля ходила понурая, жалко глядела на ходивших по двору, переходивших из дома в дом людей, сопровождала их от двери к двери и напрасно искала внимания. Она стала равнодушна к хозяйке, зная точно, что кроме утра и вечера та кормить не станет, перестала бояться, привыкнув к ее невысокой, полной фигуре. Намного более хладнокровно высиживала у кухни обеденное время, чтобы получить причитавшиеся объедки.

Щенячий задор находил на собаку все реже. Никто не играл, не говорил с ней, кроме редких обращений новых людей, которых забавляла большая милая дворняга. Иногда швеи приводили на работу детей. Ребята выходили во двор и сидели, боязливо уставившись на животное. Тот, кто отваживался подойти, непременно начинал дергать за уши, зажимал нос, бился, щипался – Джуля предпочитала избегать детей.

Днем собаке не было покоя: досаждали непрекращающиеся звуки. Шум машин, шелест растительности, голоса людей, шаги, гудение техники, писк и стрекот насекомых, голоса птиц – вокруг царила какофония. Постоянный гам и гвалт бился о чувствительный слух, заставляя по временам беспокоиться, сновать по двору. Относительная тишина наступала только ночью.

Рядом с цехом работало придорожное кафе. Потоки воздуха несли оттуда запахи. Это будоражило дворнягу. Разнообразие ароматов кухни влекло ее к