Новые карты Ада - Саня Тихий

Тихий Саня

Новые карты Ада

Саня Тихий

Новые карты Ада

У каждого человека есть свой ад и в этот ад, не посмеет войти даже Вельзевул. (С)

Movie

Серая "Кадерра", вздымая тучи пыли, мчалась по улицам Краш-сити. Мимо уродливых блеклых коробок муниципальных зданий, мимо частных домов, пытающихся создать видимость небольших дворцов, и обязательных зеленых насаждений, долженствующих означать любовь местного правления к природе. По бокам автомобиля, на дверях, были искусно нарисованы мужчины и женщины в момент зачатия новой жизни, а на капоте было изображено гигантское, разверстое влагалище, из которого виднелась несколько удивленная физиономия нынешнего мэра города.

За рулем сидел молодой светловолосый парень в рубахе цвета оружейной стали и больших роговых очках с простыми стеклами. Юное лицо искажено злобной гримасой, руки словно вплавились в руль, а нога стала одним целым с педалью газа. Рев двигателя мешался с ревом магнитофона. По радио шла передача не для всех "I'm asshole", передавали песню группы "Pantera", "5 minutes alone".

Парня звали Гайдрик Райли, и в данный момент он наслаждался одиночеством. Улицы города были пусты, как карманы нищего, и столь же затхлы. икто и носа высунуть не смел, когда юного Рейли тянуло к одиночеству. Полиция заблаговременно убиралась в свой курятник, а народ разбегался, кто куда. Кто же захочет поставить крест на своей карьере, связавшись с сыном мэра города?! В эти минуты город был беззащитен, и любой человек мог творить что угодно. К счастью это безвластие, а точнее власть одного, длилось не долго и случалось нечасто.

В дни, когда "Кадерра" не резала улицы города своим ревом, а глаза добропорядочных жителей - своим непристойным видом, это был обычный городок. Обычный городок в сердце Канзаса, население семнадцать тысяч человек, четыре парикмахерских, три церкви, одна синагога, мечеть, один большой универсальный магазин и куча мелких лавок. Мелкий городишко, где почти все знают друг друга чуть ли не в лицо, а если и не в лицо, то понаслышке.

Гайдрик Райли - 17 лет. Отец - Эндрю Райли, мэр города, избранный на второй срок; жена умерла, когда Гайдрику было четыре года. Гайдрик знал, что его не любят в городе. Да он и не стремился к всеобщей любви, в отличие от отца. Его отца любили и уважали, он был хорошим мэром, недаром его избрали на второй срок. Сына же, мало сказать, не любили; его терпеть не могли. Выродок, негодник, отброс, сын, недостойный своего отца, говнюк, засранец, мразь, шпана, дерьмо в консервной банке. Это лишь немногие, самые мягкие эпитеты, которыми жители города наградили юного Гайдрика. икто не мог понять, как у этого достойного господина мог быть такой негодный сын. И все же ему многое сходило с рук. Все знали, что старший Райли души не чает в своем единственном отпрыске. И потому с мальчишкой не связывались. Кто знает, во что может превратиться пожилой благородный джентльмен, есл и тронуть самое дорогое, что у него есть.

Хоть Эндрю и питал такую безграничную любовь к своему сыну, сын, отнюдь не разделял этих чувства. Он ненавидел отца и даже себе не мог объяснить почему. Может, в глубине души, подсознательно он винил его в смерти матери, а может, это был просто предлог - до сих пор никто не разобрался достаточно ясно в проблеме отцов и детей.

Тяга к одиночеству постепенно сходила на нет, и Гайдрик задумался чем бы заняться дальше. Делать ничего не хотелось. Еще пятнадцать-двадцать минут, и его обычная депрессия снова вцепится мертвой совой, и никуда от этого не деться. В такие минуты ему хоте лось быть в кругу людей, которые не то что понимали, а просто принимали молодого Райли таким, какой он есть, со всеми его закидонами. Заведение тетушки Шаум, с недорогими симпатичными девицами, и бар "У Роя", где по вечерам собирались голубые и розовые со всего города и где Гайдрика считали своим, хотя он не был ни первым, ни второй. о сейчас эти веселые места были недоступны, ибо начинали раскачиваться вечером, а была только середина дня. Передача закончилась, начались новости. Гайдрик вздохнул и свернул на дорогу, ведущую из города. Милях в трех извне было его любимое место, где после таких наплывов он отдыхал. Он сам себе не мог объяснить, почему его тянуло туда, туда где обширные поля делила бетонная полоса дороги, где стояло гигантское рекламное панно новомодной секты: "Прийти к Богу - АСЛАЖДЕИЕ" + красивое женское лицо. Гладкая, без единой морщины белая кожа, глубокие карие глаза, улыбка - все заставляет задуматься. е о боге правда, но о АСЛАЖДЕИИ.

Еще не доехав сотни ярдов, Гайдрик заметил машину с трейлером, стоящую там, где обычно останавливался он. Очевидно, не ему одному приглянулось это местечко. Остановив машину, он закурил и стал смотреть на досадное препятствие. ад трейлером торчали какие-то флажки и нечто вроде маленького транспаранта. "Молодожены видимо", - подумал Гайдрик. Он не раз наблюдал подобные мини-кортежи, украшенные разными флажками для красоты и консервными банками для создания шумовых эффектов, на которых молодые пары из небогатых семей отправлялись в свадебное путешествие. "Потрахаться решили среди бескрайних полей, - Гайдрик хихикнул, - принимайте в компанию. Говорят, я хороший любовник". Гайдрик снова хихикнул и вдавил в пол машины педаль газа.

И распустился огня цветок среди кувыркающихся покореженных автомобилей, и догорал изломанный ударом рекламный транспарант с трейлера "Р-риФ - новый корм для вашей собаки".

Убей ее еще раз. Сам.

Она пришла под дверь рано утром и сразу стала дико орать. е мяукать, а именно орать. Что происходило в этот момент в ее темной душе, неизвестно. Известно лишь, что была весна, распускались почки, сбросили лишний метраж женские юбки, с удвоенной силой потянуло мужчин на женщин, котов на кошек, и наоборот. Может быть, жажда любви и привела это грязно-серое взлохмаченное создание к дверям Василия Иоаныча Грозного, непьющего одинокого мужика, работающего сварщиком на заводе железобетонных изделий.

Василий проснулся в шесть утра от этого дикого ора и лежал, не двигаясь, весь в ожидании, когда соседи выйдут и угомонят эту чем-то недовольную, а может черезчур довольную тварь. Соседи не торопились, думая видимо то же самое о Василии. Кляня на чем свет стоит бездушных соседей, Василий нашарил шлепанцы и пошел к двери. Открытая дверь явила ему вышеописанную кошку в момент, видимо, высшего для нее наслаждения: глаза закрыты, уши плотно прижаты к голове, розовая пасть извергает неуместные ранним утром рулады. Удар шлепанца в лохматый бок оборвал утренний концерт на самой трагичной ноте и певица, возмущенно взмявкнув, серой молнией рванула вниз по лестнице.

Следующие десять дней были эволюционными. Эволюционировала кошка, сама не ведая того. Она проходила путь от простой бездомной кошки до королевы лесов, белки-летяги. Даже старик Дарвин не смог бы предусмотреть столь странный, сложный и все же довольно короткий путь.

Каждое утро, ровно в шесть, словно по каким-то адски точным часам, кошка приходила под дверь и выступала соло. В начале Василий просто открывал дверь, чтобы пнуть зарвавшуюся тварь, но после первого памятного удара шлепанцем, кошка видимо не желала продолжения и, едва заслышав щелканье дверного замка, оставляла сцену. Тогда Василий избрал иной путь, перейдя от активного противодействия, к пассивному. Припомнив все, что ему было известно о кошачих, он решил задобрить представителя этого многочисленного отряда самым прозаичным средством - молоком. Выставлять блюдечко с молоком он начал на третий день от пришествия этой напасти, а на пятый добавил в молоко солидную дозу отравы против тараканов. о толи порошок, предназначенный для насекомых, не действовал на кошку, толи у нее на самом деле было девять жизней, она продолжала приходить. Приходить, подкрепляться хитрым молочком и орать с удвоенным усердием, как бы отрабатывая плату.

Ночи Василия стали одним сплошным кошмаром. Он спал ли, бредил ли, весь в ожидании громоподобного утреннего м-и-э-а-у-у. А дождавшись, рвался к двери в слепой надежде, что успеет. Успеет ее поймать, успеет выдрать ей хвост и заткнуть им глотку, поотшибать лапы, посадить в духовку для придания нежной хрустящей корочки. И еще множество соблазнительных картин проскакивало у него в голове. о, конечно, он не успевал. Серая спина и хитрый женский взгляд, брошенный на прощанье, - вот и все, что ему открывалось вместе с дверью. И оставалось только материться вслед, а ночами, в короткие промежутки сна, убивать ее. Убивать жестоко и нежно, убивать восторженно и меланхолично. Убивать с применением абсолютно разных подручных средств - от ножа до ядерного фугаса, или просто голыми руками. Если бы Василий Иоаныч решил описать все те способы убийства, что снились ему, он несомненно превзошел бы маркиза де'Сада в жестокости и изобретательности.

На десятый день, измученный ночными кошмарами, Василий лежал на кровати и ждал. Время растянулось, подобно армии Суворова, бредущей через Альпы. Тишина. Василий посмотрел на часы. 6:03. Тишина. Он сел на кровати. Что-то недоброе было в этой тишине, неправильное. а цыпочках он подошел к двери и стараясь не щелкать замком приоткрыл ее. Кошка была. Там. Молчаливым сфинксом она сидела на своем обычном месте, не мигая смотрела на высунувшуюся из-за двери измученую физиономию Василия и молчала. Все еще не веря, Василий шагнул в подъезд и протянул руку. - "Кыс-кыс", - неуверенно произнес он. Кошка не шелохнулась. Рука коснулась серой шерсти. Кошка молчала. Рука сомкнулась вокруг шеи стальной цепью, она уже не смогла бы закричать. Одним слаженным движением Василий притянул кошку к себе и, развернувшись на сто восемьдесят, градусов швырнул ее внутрь своей квартиры по направлению к окну. Зазвенело разбитое стекло; подобно комете, с хвостом из блестящих осколков кошка отправилась в последний путь. а доли секунды она зависла в воздухе, растопырив лапы, подобно крылам и пытаясь рулить хвостом, а потом ухнула вниз с высоты восьмого этажа. Удар молотком по жести и последовавший за ним дикий звериный крик возвестили миру о месте посадки. Василий стоял и тупо смотрел на разбитое окно. Он видимо еще не до конца осознал, что произошло, и действовал чисто инстинктивно. Потом до него дошло, по лицу расползлась улыбка блаженства, а в душе воцарился покой. о это состояние длилось недолго. Крик, полный боли крик жестоко раненого живого существа внезапно черным когтем вонзился в мозг, ломая и уродуя остатки границы между здравым смыслом и серыми камнями. И тогда он тоже закричал, закричал как только может кричать человек, в котором уже не осталось ничего человеческого. Крича, он стартовал от двери и тараном ударил в уже изуродованное оконное стекло.