Балерина в бахилах - Дарья Донцова

Дарья Донцова

Балерина в бахилах

Как прекрасно солнечное лето, понимаешь в промозглом декабре.

Наступив в лужу, я обозлилась до крайности. Ну что это за погода такая? Через пару дней Новый год, а термометр показывает ноль градусов, с неба сыплется мелкий дождь, на асфальте потоки воды. Ну где хороший московский снегопад? Где ярко-голубое зимнее небо? Где «мороз и солнце, день чудесный»? И когда наконец я куплю себе зимние сапоги на меху? Почему Виола Тараканова носится в декабре в кроссовках? Только не подумайте, что у меня нет денег на приличную обувь: я прилично зарабатываю и трачу гонорары исключительно на себя. Вот недавно купила симпатичную малолитражку ярко-красного цвета. Далеко не всем нравится такой колер, а психологи утверждают, что человек, раскатывающий на автомобиле, похожем на пожарную машину, агрессивный и истеричный. Но это неправда! Я никогда не начинаю первая скандалить и ярко-алую тачку приобрела только по одной причине: она стояла в салоне, на ней можно было уехать сразу, а голубую, синюю, черную пришлось бы ждать три месяца. И потом, красный цвет антиаварийный!

Я пошла подальше, пытаясь обходить лужи. Спросите у любого автовладельца, есть ли у него зимние ботинки, меховая шапка и длинное пальто на теплой подкладке, — уверена, большинство ответит: нет. Ушанка водителю ни к чему, в особенности если вы разорились на иномарку с климат-контролем, в шубе очень неудобно крутить рулем, а сапоги на толстой подметке мешают нажимать на педали. В толпе посетителей супермаркета или какого-нибудь учреждения зимой вы легко вычислите обладателя автомобиля. Среди людей, упакованных в теплые тужурки и замотанных в шарфы, водитель выделится коротенькой курточкой и почти летней обувью, и он будет синим от холода. Чтобы попасть в магазин, надо вылезти из теплого салона и отправиться в пешее путешествие. Я, например, совершенно не приспособлена для прогулок в дождливом декабре. И кому пришла в голову идея устроить парковку в полукилометре от здания клиники? Ясно же, что к больным пойдут родственники с туго набитыми сумками. Конечно, нынче у нас страховая медицина, но кормят тех, кто лежит в палатах, по-прежнему отвратительно.

Я сделала глубокий вздох. Спокойно, Вилка, не злись, никто не виноват, что ты влезла в лужу и промочила ноги, еще пара метров — и ты очутишься под крышей. Я сцепила зубы, бегом преодолела пространство, отделяющее меня от спасительного корпуса, вошла внутрь и натолкнулась на секьюрити.

— Наденьте бахилы, — велел он.

— Сколько? — спросила я, вытаскивая кошелек.

— Я не продаю тапки, — мрачно ответил парень.

— И где их взять? — пытаясь подавить закипающее раздражение, поинтересовалась я.

— У ворот, — раздалось в ответ.

— Где? — ужаснулась я.

— На центральном входе, — уточнил охранник.

— Нужно идти назад почти километр за бахилами? Но почему их нет у вас? — закричала я.

— Не шумите, тетя, — зевнул юноша, — здесь свой порядок. Все знают: если идешь в корпуса, купи у входа бахилы.

— Я пришла первый раз!

— И чего?

— Мне никто не сказал, что одноразовые тапки надо брать черт-те где!

— Не ругайтесь! Все равно не пущу, — уперся молодой человек, — тут больница! Стерильность! А будете кричать, главврачу сообщат, и вы ваще сюда никогда не попадете!

Я растерялась, потом отошла в сторону, где маячил газетный киоск, и чуть не заплакала. Переться назад по лужам, держа в руках туго набитые сумки, было выше моих сил.

— Девушка, — тихо окликнула меня продавщица, — вам бахилки надо?

— Да, — кивнула я.

— Сто рублей!

— Простите? — не поняла я.

Она прищурилась.

— Стольничек давайте, получите мешки на лапы.

— Бахилам красная цена десятка, — вздохнула я.

— Хозяин барин, — улыбнулась торговка, — валите на главную проходную, там за пятерку возьмете. Ой, какой ливень на улице начался! Прямо хлещет. Ну что за декабрь! Ни снега, ни мороза. А вы, вижу, елочку с собой притащили?

Я открыла сумку и протянула предприимчивой бабе розовую купюру:

— Держите.

Она нагнулась под прилавок, вытащила два ярко-оранжевых пакета и протянула мне.

— Вот.

— Это что? — изумилась я.

— Всовывайте туда ноги, ручки завяжите вокруг щиколотки и ступайте смело, — затараторила баба, — бахилы те, что на проходной, дрянь, сразу рвутся, а мешочки крепкие, хоть весь день в них ходи — не треснут.

— Меня пустят в отделение в такой обуви?

— Конечно, — сказала киоскерша, — главное, чтобы уличные ботинки прикрыть, верно, Коль?

Охранник кивнул:

— Точно!

Мне сразу стала ясна суть нехитрого бизнеса. Мало кому захочется бежать назад за пятирублевыми голубыми бахилами, вот секьюрити с газетчицей и пользуются этим; наверное, в конце дня они делят выручку.

Осторожно ступая ногами в оранжевых пакетах, я дотопала до лифта, поднялась на пятый этаж и вошла в палату к своей подруге Лене Фоминой.

— Привет, — зашептала Ленка, — ставь сумки на подоконник. Книжки принесла?

— Ага, — кивнула я, — а еще прихватила елочку, искусственную, сейчас нарядим.

— Тише, — одернула меня Фомина, — баба Таня спит.

— У тебя появилась соседка? — Я покосилась на ширму, разделяющую комнату.

— Вчера вечером привезли, — пояснила Лена, — она сломала, как и я, ногу, но только старуха…

Ленка замолчала и повертела пальцем у лба. Я заморгала, потом повторила жест подруги и уточнила:

— В смысле того?

— Ага, — понизив голос до минимума, ответила Фомина, — типа старческий маразм!

— Катюшенька, — раздалось из-за перегородки, — дай мне попить!

Ленка вздохнула:

— Ну вот! Теперь нам не поговорить! Бабка вчера весь день болтала! Ее из другой палаты ко мне перевели. Завотделением сам пришел и попросил: «Елена Васильевна, сделайте одолжение, разрешите, мы к вам Татьяну Петровну переведем?» Ну я, дура, и согласилась! С другой стороны, как отказать? Не в оплаченной палате лежу, сюда кого угодно подселить могут без всякого моего на то согласия.

— Катюша, дай мне попить, — вновь донеслось из-за ширмы.

— Кого она зовет? — спросила я.

Ленка пожала плечами:

— Понятия не имею, но если ты ее не напоишь, она не успокоится.

Я послушно откатила разделявшую кровати ширму и увидела маленькую растрепанную старушку, сидевшую на койке.

— Катенька! — обрадовалась она. — Почему мне постелили на кухне? Дай, пожалуйста, чайку! Хотя я могу и сама встать!

— Пожалуйста, не двигайтесь, — испугалась я, — у вас сломана нога.

— Нога? — растерялась баба Таня. — Чья? Ах да! Вот уж глупая старуха! Совсем забыла. Я в больнице! Спасибо, деточка, вы ведь не Катенька?

— Нет, меня зовут Виола.

— Виола, Виола, — растерянно забормотала бабуся, — ах, Виола! Дочка Лёни от первого брака! Вы такая хорошая девочка, замечательно поете. Как сейчас помню, в пятьдесят пятом вы поступили в музыкальное училище.

Я вздрогнула, вот уж не предполагала, что выгляжу как ровесница египетских мумий! В упомянутом году меня не существовало даже в проекте!

— Налей ей чаю, — вздохнула Лена.

Я напоила старушку и стала наряжать елку, одновременно мы с Фоминой пытались потрепаться, но очень скоро поняли, что это не удастся. Баба Таня без конца прерывала нас. Старушка производила впечатление абсолютно беззлобного существа, вот только язык у нее работал как молотилка.

— Елочка! Какая славная елочка! — умилялась она, рассматривая искусственное деревце. — Мы тоже ставили елочку. А как лесная красавица пахнет хвоей!

Ленка хихикнула, я укоризненно посмотрела на нее. Старушка не поняла, что видит творение химической промышленности. Может, ее нос и впрямь уловил аромат хвои.

— А что там висит? — не успокаивалась баба Таня.

— Большой шар с нарисованной балериной, — ответила я.

— Плохо вижу, деточка, поднеси поближе! — попросила она.

Я сняла с ветки украшение и подошла к кровати старухи.

— Ах, Виолочка, какая красота! — всплеснула руками бабуля.

Я удивилась: однако у старухи все же есть память, она не забыла мое имя.

— Балерина! — восторгалась тем временем болтунья. — Обожаю Большой театр! В каком же году… э… в пятьдесят первом Олег получил квартиру. Я с тех пор каждое утро, встав с кровати, любовалась балериной. Такая потрясающая, нереальная красота! Подходишь к окну, а она там! Висит в воздухе, на одном мысочке на шаре стоит! О! Мне было ее жаль! В любую погоду танцевать! Даже в снег и дождь! Я с ней попрощалась, когда меня сюда повезли. Так глупо я упала! Дома! Споткнулась о ковер! Наверное, мне домой не вернуться. Говорят, в моем возрасте перелом ноги — смерть!

Лена многозначительно кашлянула, а я стала утешать заплакавшую бабу Таню.

— Всего-то лодыжка! Скоро побежите по коридору!

— Я вернусь к балерине? — с детской надеждой спросила старушка.

— Ну конечно, — хором ответили мы с Фоминой.