Эксперимент Кальвиса - Михаил Глебов

Глебов Михаил

Эксперимент Кальвиса

Михаил Глебов

Эксперимент Кальвиса

Пока единственным достоверным фактом во всей этой истории может считаться лишь то, что 6 января 1763 года было воскресенье.

С утра день выдался удивительно ясным и солнечным для этого промозглого времени года, когда Вена, казалось, погружалась в зимнюю спячку Только что закончилась месса в соборе святого Стефана; из центральных дверей бесконечным потоком выходили прихожане. Улица Грабен и площадь Угольного Рынка были полны гуляющих горожан. Проезжали кареты и коляски, раздавались приветствия, детский смех. Во всех церквах звонили в колокола.

Примерно в половине четвертого, когда большинство венцев предавались послеобеденному отдыху в кругу семьи, некоторые могли заметить ослепительно белую вспышку, исходящую откуда-то с восточной стороны небосклона. Спустя несколько мгновений донесся глухой рокот, напоминающий раскаты грома.

- Гроза? В январе, при совершенно безоблачном небе?

Этот вопрос был задан одним венским нотариусом, по всей вероятности, самому себе, поскольку в гостиной особняка на Кернерштрассе он был один. Грузный старик с двойным подбородком в этот час сидел у камина и дремал, держа на коленях раскрытый томик сочинений Лютера. Услыхав гром, он поднялся и подошел к окну.

По небу неслись рваные черные тучи, которые быстро сгущались. Вот уже шпиль Шоттенкирхе совершенно скрылся во мгле. Повалил снег, да такой обильный, что через некоторое время площадь и окрестные переулки, черепичные крыши и каменные кружева на церковном фронтоне были укутаны белым пушистым покрывалом.

Нотариус с изумлением взирал из окна на разбушевавшуюся январскую стихию. Быстро стемнело. Когда стоявшие в углу часы пробили четыре, он подошел к письменному столу и позвонил в колокольчик. Вошедший слуга, уже предугадывая приказ хозяина, внес канделябры и зажег свечи.

Жители Вены, привыкшие к капризам январской погоды, не придали особого значения вспышке, грому и последовавшему за ними внезапному снегопаду. На другой день снег растаял, и главной темой светских бесед стал блестящий прием в Хофбурге, который император дал в честь прибывшего в Вену французского посланника.

Замок князя Миклоша Эстергази в Эйзенштадте был полон необычного, даже для предпраздничных дней, оживления. То и дело подъезжали экипажи и фургоны, слуги тащили рулоны материи, цветочные гирлянды, сундуки и доски. В огромной центральной зале стучали молотками плотники, сколачивая балдахин над праздничным столом. На кухне суетились повара, уже начавшие приготовления к пиру. Ожидались добрые три сотни приглашенных из Вены, Зальцбурга, Будапешта, Брюна и Триеста.

Дело в том, что на 10 января 1763 года была назначена свадьба старшего сына хозяина замка - Антона и Марии Терезии Эрдеди, юной красавицы, наследницы несметного состояния одного из самых прославленных графских родов.

Хозяин замка, князь Миклош Великолепный, снискавший славу покровителя искусств, с особым нетерпением предвкушал день своего триумфа - ведь совсем недавно он заключил договор с новым вице-капельмейстером, сочинявшим превосходную музыку. Кроме того, для участия в торжествах была специально приглашена из Болоньи труппа итальянских певцов.

В малом зале, где был расположен орган, обрамленный позолоченными декоративными решетками, репетировали музыканты. Возглавлял их молодой человек лет тридцати с живым, проницательным взглядом черных глаз и энергичными движениями. Это и был недавно назначенный вице-капельмейстер Франц Йозеф Гайдн.

- Еще раз, господа! Попробуем немного тише басы. Мне плохо слышна мелодия флейты!

Снова зазвучала музыка. В это время дверь отворилась, и появился слуга, шепнувший что-то на ухо вице-капельмейстеру. Тот прервал музыкантов.

- Господин Финке, прошу вас заменить меня, - обратился Гайдн к первому скрипачу. - Его светлость требует меня к себе.

Пройдя вслед за посланным через анфиладу пышно украшенных комнат, он вошел в покои хозяина.

Кабинет князя Эстергази поражал всех, кто видел его впервые, немыслимой роскошью. Стены были отделаны японскими лаковыми панно, на черном фоне которых сияли золотом причудливые цветы и пейзажи. В углах стояли огромные китайские фарфоровые вазы на драгоценных подставках. Доска письменного стола была выложена мрамором, яшмой и ониксом. Кресла и диваны, обитые золотой парчой, люстры из горного хрусталя и инкрустированный перламутром клавесин довершали убранство кабинета.

Когда Гайдн вошел, князь, сидевший за столом, поднял голову и жестом указал на кресло. Эстергази уже имел возможность убедиться в том, что его новый вице-капельмейстер - человек необычайного таланта, и, безусловно, выделял его среди более чем полутораста своих капельдинеров, лакеев, поваров, грумов, егерей, придворных музыкантов и певчих. Однако как человек вспыльчивого нрава, он не терпел, когда ему в чем-то перечили и легко приходил в ярость.

- А, вот и вы, милейший Гайдн! Как идут репетиции праздничного концерта? Готова ли ваша пастораль на сюжет Овидия?

- Она уже написана, ваше сиятельство. Сейчас я разучиваю с оркестром увертюру. Мой помощник проходит с итальянцами их партии...

- Не забудьте - через четыре дня премьера! Мои гости уже оповещены, что их ждет музыкальный сюрприз.

- Ваше сиятельство, я уверен, что "Ацис и Галатея" станет украшением концерта!

- Смотрите же, - строго сказал князь и поднялся с кресла. Подойдя к камину, он взял в руки изящную табакерку. - Если гости останутся довольны, вы получите от меня вот это...

Гайдн поклонился.

- Вы очень добры ко мне, ваше сиятельство.

- Да, кстати, я хочу, чтобы вы написали еще и симфонию. В ней смогут блеснуть своим мастерством все мои музыканты.

- Но это невозможно! Осталось так мало времени, а я занят репетициями пасторали и кантаты...

- Мне кажется, - нахмурился князь, - что четыре дня для вас - срок более чем достаточный. Я отлично помню, что вы написали симфонию для графа Морцина за одно утро!

- Ваше сиятельство, симфонию мне вряд ли успеть! Я могу написать лишь дивертисмент или квартет. И к тому же...

- Не спорьте, господин вице-капельмейстер! Симфония должна быть готова к четвергу, не позднее. Вы свободны!

С этими словами князь Эстергази, до сих пор вертевший, в руках табакерку, так сильно ударил ею о стол, что тончайший фарфор рассыпался на куски...

Гайдн низко поклонился и вышел. Сперва он было направился в залу, откуда доносилась музыка, но остановился в раздумье и затем решительно свернул в боковую галерею, соединявшую основное здание с флигелем. Здесь, в своей небольшой комнатке, он почувствовал себя в относительной безопасности и, усевшись к столу, принялся за работу.