Кошачьи истории - Джеймс Хэрриот

Джеймс Хэрриот

Кошачьи истории

Вступление

Кошки всегда занимали большое место в моей жизни, и когда я рос в Глазго, и когда занимался ветеринарной практикой в холмах Йоркшира. Вот и теперь, когда я ушел на покой, они по-прежнему делают мои дни светлее.

Собственно, даже профессию ветеринара я выбрал отчасти из-за них. Мои школьные годы прошли под знаком Дона, великолепного ирландского сеттера. Без малого четырнадцать лет мы с ним бродили по шотландским холмам, но когда возвращались с прогулок домой, меня всегда радостно встречали мои кошки — выгибая спины, вились у моих ног, мурлыкали, терлись мордочками о мои руки.

Дома у нас постоянно жили кошки, и каждая обладала своим особым обаянием. Я любил их всех за врожденную грациозность, неподражаемое изящество, за глубокую привязанность, которой они отвечали на ласку, и я мечтал о том дне, когда буду знать о них все, поступив в Ветеринарный колледж. Их шаловливость также служила постоянным источником радости. Например, Топси — проказница, всегда готовая затеять игру. Вот она бочком, пританцовывая и лукаво насторожив ушки, подбирается к Дону. Он не выдерживает, прыгает на нее, и начинается веселая возня.

Порой та или иная кошка заболевала, к ней вызывали ветеринара, и я взирал на него с робким благоговением: ведь он досконально изучил всю кошачью породу, знал каждый их нерв, каждую косточку, каждую мышцу!

И я был ошеломлен, когда, став студентом, обнаружил, что мои возлюбленные кошки абсолютно не интересуют светил ветеринарии. Мои учебники включали солиднейший том — «Анатомию домашних животных» Сиссона. Снимать его с полки было нелегкой задачей, а носить с собой и подавно. Я с нетерпением перелистал его страницы, изобиловавшие изображениями внутренностей лошади, коровы, овцы, свиньи и собаки — строго в этом порядке. Собаку втиснули туда с заметным трудом, а кошку мне вообще обнаружить не удалось. Отчаявшись, я заглянул в указатель. На «к» — ничего. А! Наверное, следует искать на «F»: Felis catus — кошка домашняя. Но и тут меня подстерегало разочарование, и я был вынужден с грустью прийти к заключению, что мои бедные пушистые подружки не удостоились даже беглого упоминания.

Я никак не мог взять это в толк. А как же тысячи старичков и старушек, не говоря уж о прикованных к постели хронических больных, которые черпают радость и утешение в любви своих кошек? Ведь других четвероногих друзей они не в состоянии держать. О чем думают именитые светила моей науки? Да они попросту отстали от времени. «Анатомия» Сиссона в 1910 году и переиздавалась вплоть до 1930 года — это-то еще пахнущее типографской краской издание я и штудировал в мои студенческие годы. И хотя моя профессиональная жизнь прошла главным образом в лечении крупных животных, мечтал-то я стать собачьим доктором. Однако колледж я кончил в разгар Великой депрессии тридцатых годов, когда найти хоть какую-то работу по специальности было великой удачей, — вот мне и пришлось трудиться в резиновых сапогах среди холмов Северного Йоркшира. Трудился я так пятьдесят лет и наслаждался каждой минутой. Однако вначале я полагал, что мне будет очень не хватать моих кошек.

Но я ошибся. Кошек там было полным-полно. На каждой ферме они имелись во множестве. Истребляли мышей и в условиях деревенской свободы вели полноценную кошачью жизнь. Кошки — великие ценители комфорта, и, осматривая корову, я частенько обнаруживал в сене уютное гнездышко с котятами, усердно сосущими мать. То они спали, свернувшись клубком среди тючков соломы, то нежились на солнышке в каком-нибудь укромном уголке. Для этих любительниц тепла нагретый капот моей машины оказывался в студеные зимние дни непреодолимым соблазном. Не успевал я вылезти из машины, как на ней уже восседала парочка кошек. Многие фермеры попросту любили кошек, и в их дворах, возвращаясь к машине, я обнаруживал, что нежданным теплом на ней наслаждаются десятка два пушистых созданий. Нагретый металл до последнего дюйма был испещрен отпечатками грязных лапок. Эти узоры быстро высыхали, а поскольку у меня не было ни времени, ни желания мыть машину, они оставались ее постоянным украшением.

Да и в нашем городке, бывая по вызовам в скромных домишках, я часто видел там старика или старушку с кошкой, свернувшейся у них на коленях или восседающей возле них у очага. В старости такая дружба значит очень много.

Иными словами, в кошках недостатка не было, и тем не менее в нашей науке в те годы места для них не находилось. С тех пор миновало пятьдесят лет, но положение начинало изменяться уже тогда. Преподаватели в ветеринарных колледжах включали кошек в свои лекции, и я усердно расспрашивал студентов, проходивших у нас практику, а позднее, когда мы обзавелись молодыми помощниками, которых распирало от свежеполученных знаний, я набрасывался и на них. Да и в ветеринарных журналах все чаще появлялись статьи о кошках, и я старался не пропустить ни одной из них.

Так продолжалось пятьдесят с лишним лет моей ветеринарной жизни, и теперь, на покое, я часто оглядываюсь назад и думаю о переменах, которые происходили на протяжении моего времени. Признание кошек, естественно, было лишь малой частью подлинного взрыва преобразившего мою профессию, начиная с практически полного исчезновения рабочих лошадей. Появление антибиотиков, которые покончили с почти средневековыми снадобьями, какие приходилось выписывать мне, новые хирургические методики, постоянно появляющиеся новые вакцины — все это кажется сбывшейся мечтой.

Кошки теперь, пожалуй, стали наиболее популярными четвероногими друзьями. Именитые ветеринары пишут о них солидные тома, а многие так просто специализируются на кошках.

На столе, за которым я пишу, выстроился длинный ряд учебников моей далекой юности. Среди них высится и Сиссон, по-прежнему импозантный, и все остальные, которые я сохраняю для освежения воспоминаний о былом, а то и просто, чтобы посмеяться, когда приходит такое настроение. Однако бок о бок с ними стоят прекрасные новые книги, посвященные кошкам — и только кошкам.

Вспоминаются мне и странные представления некоторых людей о кошках. Дескать, это эгоистичнейшие создания, корыстные в своих привязанностях и неспособные на самоотверженную любовь, которой дарит своего хозяина собака. Они сосредоточены исключительно на себе и заботятся только о собственных интересах. Какая чепуха! Кошки терлись мордочками о мои щеки, гладили мое лицо лапками с тщательно втянутыми когтями. Это ли не проявление любви?

Сейчас у нас в доме кошек нет, потому что наш бордер-терьер Боди их не жалует и обожает гоняться за ними. Впрочем, в погоню он бросается только, если они сами пускаются наутек, поскольку, хотя и рвется в бой с любым псом и маленьким и большим, кошек он втайне побаивается. Если кот принимает воинственную позу, Боди обходит его далеко стороной. Но когда он спит — а в свои тринадцать лет он любит поспать подольше, — нас навещают соседские кошки и усаживаются на невысокой опорной стенке перед окном кухни посмотреть, какое угощение им перепадет на этот раз.

Мы приберегаем для них всякие лакомства, которые раскладываем на стенке, однако великолепный бело-рыжий кот предпочитает ласку любым яствам. Порой мне приходится прямо-таки драться с ним, чтобы он не выбил у меня из рук картонку с угощением в своем стремлении уткнуться носом мне в ладонь под громкое мурлыканье. И я вынужден гладить его, почесывать и щекотать под подбородком, чего он и добивается.

По-моему, отойдя от дел, ни в коем случае не следует возвращаться туда, где протекала твоя трудовая жизнь. Разумеется, Скелдейл-Хаус для меня нечто несравненно большее. Это место тысяч и тысяч воспоминаний, где я делил свои холостые дни с Зигфридом и Тристаном, где я начал свою семейную жизнь и видел, как мои дети из младенцев становятся взрослыми, и полвека торжествовал победы и терпел поражения, неотъемлемые от ветеринарной практики. Но я заглядываю туда только за тем, чтобы забрать мою почту, ну и, конечно, мельком посмотреть, как идут дела.

Моя практика перешла к моему сыну Джимми и его замечательным молодым партнерам. На прошлой неделе я посидел в приемной, наблюдая за непрерывным потоком мелких животных, которых приводили и приносили для осмотра, операций, прививок. Как непохоже это на первые годы моей работы, когда на девяносто процентов нашими пациентами были лошади, крупный рогатый скот и овцы.

После я спросил у Джимми:

— С какими животными вам приходится иметь дело чаще всего?

Он на секунду задумался, а потом ответил:

— Пожалуй, с собаками и кошками — пятьдесят на пятьдесят, но, по-моему, кошки начинают вырываться вперед.

Альфред. Кот при кондитерской

Горло, казалось, вот-вот меня доконает. Три ночных окота подряд на открытых всем ветрам склонах завершились сильнейшей простудой. Да и работал я, естественно, без пиджака, а потому теперь настоятельно и незамедлительно нуждался в леденцах от кашля Джеффри Хатфилда. Бесспорно, лечение не слишком научное, но я по-детски верил в силу этих леденчиков, которые во рту взрывались и загоняли в бронхи целительные пары.