Дорога на Ай-Петри - Галина Грановская

БИЛЕТ В ОДИН КОНЕЦ

1

Пролетали за окнами лесополосы, станционные посёлки и маленькие городки, пустынные поля поздней осени, огороды у железнодорожного полотна, на которых кое-где ещё копошились люди, приводящие в порядок свои участки перед зимой.

И утки-гуси на прудах и озёрах, и белые домики, и пятиэтажки, с вывешенным бельем на крошечных балкончиках – всё было так знакомо и так неизменно.

Домой-домой-домой, стучали колеса.

Домой.

Сколько раз, мысленно, проделывал Виктор этот путь!

Стоило прикрыть глаза, как перед внутренним взором вставал старый дом под красной черепицей. Отец всё собирался сменить эту черепицу на шифер – в дождь крыша местами протекала, каждое лето приходилось лазить наверх с ведёрком цемента и заливать подозрительные места. Если он всё ещё крышу не перекрыл, Виктор, по приезду, обязательно это сделает. Только не шифер надо класть, а металлочерепицу. На западе давно от шифера отказались, поскольку делают его, в основном, из асбестоцемента – материала вредного для здоровья.

Но, скорее всего, и крыши-то с дороги уже не увидишь. Если, конечно, ещё не спилили те два грецких ореха, которые сажал дед. Первое дерево – когда родился он, второе – когда его младшая сестра Ольга. Дед же построил и дом. По тем, послевоенным временам, просто роскошный. Строил его много лет, а построив, всё время что-то улучшал, добавлял, перестраивал. Такой натуры был человек. Хотя сам в доме после смерти бабушки уже не жил. Перебрался во времянку – белёную, саманную хатку в углу сада.

Там, в единственной комнатке с маленькой печкой, всей мебели было – железная кровать, застеленная колючим солдатским одеялом, грубо сработанный стол да широкая лавка. На стенах – самодельные рамки с выцветшими от времени фотографиями уже ушедшей и незнакомой Виктору родни. За ситцевой занавеской в углу висела кое-какая одежда. Виктор отчётливо помнил лоснившийся от старости древний кожушок с вытертыми, примятыми колечками шерсти изнутри, парадный пиджак с орденами и медалями на плечиках. Был там ещё один пиджак, повседневный, серый в мелкую полоску, к нёму изношенные штаны, а под ними пара сапог и грубые ботинки для непогоды; в теплое время года дед всегда ходил в тапочках, а если дождило или была грязь, то в калошах.

Телевизора он не признавал, в дом смотреть его не приходил, но во времянке у него имелась радиоточка. Вечерами он слушал новости, которые, случалось, комментировал, чаще всего – насмешливо. Днём же только громкий стук ходиков с нарисованными на циферблате зверюшками и гирькой на длинной цепи нарушал тишину. Летом дед во времянке лишь ночевал, предпочитая дневное время проводить на воздухе. Он любил землю и копошился на своём участке с утра до вечера. Сад у него был на редкость ухоженный, и на огороде чего только не было. Агроном в тебе пропал, шутили соседи, приходя за рассадой, черенками какими-нибудь или просто за советом. У него даже в самые неблагоприятные годы всё росло, цвело и давало урожай.

Деда нет, а сад остался. Живя студентом в многоэтажной общаге, снимая комнаты и квартиры в бетонках после окончания института, а позже, находясь уже здесь, Виктор часто вспоминал и дедов дом, и дедов сад, который сторожил беспородный, но верный Бимка. Старый уже стал, наверное, пёc. Если жив.

Родители, как и он сам, не любители письма писать. И перезванивались нечасто. Не принято это было в их семье. Да и о чём писать, о чём рассказывать? О том, что ему довелось пережить с того момента как его нога ступила на чужой континент, лучше было умолчать. Мало было хорошего, а о плохом писать не стоило. Жаловаться у них в семье не принято. В детстве на все жалобы у отца был один ответ: сам виноват. Дразнят? Значит, повод дал. Старшие бьют? Не путайся у них под ногами. Не получается c учёбой или работой? Меньше спать да гулять надо.

Никогда не были они с родителями особенно близки; ни он, ни сестра Ольга. Мать полжизни провела в окружении чужих детей, отдала школе больше тридцати лет, а для собственных, видимо, не хватало уже ни сил, ни времени. Нет, готовила она отменно, и в те времена, когда хорошую одежду в магазинах было не так-то просто купить, одевала их очень прилично. Но с кем они дружат, чем занимаются – в это особо не вникала и никаких разговоров по душам с ними не вела. Отец, советский инженер не только по образованию, но и по образу мыслей, жил, главным образом, делами своего завода, с утра до вечера был занят работой. Дома ему, наверное, хотелось отдохнуть, а тут они со своими проблемами. Виктор не любил вспоминать, каким недовольным и ворчливым бывал отец, а иногда даже жестоким к собственным детям. Как-то он залез с мальчишками в сад к соседу, который выращивал на продажу крупную клубнику, и тот их застукал. Естественно, пришёл жаловаться. Отец без долгих размышлений снял ремень и тут же во дворе выпорол сына прямо при соседе.

Нет, отец никогда его не понимал.

Но даже если бы и понимал, он всё равно бы отцу ничего не рассказал. Есть в жизни моменты, когда решение надо принять самому. Чтобы в случае неудачи не искать крайних, не взваливать свою вину на других. Только сам ты можешь сделать (или не сделать) решительный шаг и начать (или не начать) новую жизнь. Так он тогда думал.

Конечно, поступил он с родителями не лучшим образом, уехал, не попрощавшись. Но, во-первых, был какой-то суеверный страх – а вдруг не получится? А во-вторых, как бы они отреагировали, скажи он им правду? Да категорически против были бы. Такая бы буча поднялась! Не хотелось распылять энергию, объяснять и убеждать. Узнают, решил он, просто позже. Узнали, конечно, пару месяцев спустя, от сестры. Домой звонить он не решился, позвонил Ольге на работу и скупо, поскольку хвастаться было нечем, – шелтер, полулегальное положение, мытьё посуды в китайском ресторане, – сообщил о том, где он сейчас находится.

Сестра была потрясена.

– Ну, ты даёшь! Как ты мог? Да ты зверь просто какой-то. Мама извелась вся – уехал в командировку и два месяца ни слуху, ни духу! Мы тут места себе не находим, а он – нате вам – в Канаде! Какой-то ты у нас… бездушный.

Хотя он и ожидал подобной реакции, – а какой ещё она могла быть? – эти слова сильно задели. Он в те дни был сплошной комок нервов. И потому, наверное, слишком болезненно воспринял Ольгины упреки. Накатила ответная волна раздражения. Можно подумать, они там только и делают, что пекутся о нём день и ночь!

– Раньше на полгода в Сибирь ездил, никто моего отсутствия не замечал, – язвительно произнёс. – С чего это вдруг сейчас так разволновались?

– То Сибирь, родная страна. А вообще-то, может быть и не узнали бы ничего, если бы я к тебе по делу не приехала. На свадьбу тебя хотели пригласить, – обиженно произнесла сестра. – Прихожу, а в твоей квартире какая-то мымра живёт. Знать, говорит, ничего не знаю, квартиру купила, могу документы показать! Я к Зине, она тоже ничего не знает. Что можно было подумать? Пропал без вести. Ей-то чего не сказал? Как-то ты не так к людям относишься…

– Нормально отношусь, проблем им не добавляю. Ладно, как вы там? И что за свадьба?

– А, тебе все-таки интересно? – колко спросила Ольга. – Это я тут, между прочим, замуж вышла.

– Ну, поздравляю! Поздравляю! И за кого, если не секрет? – Господи, что за вопрос он задал, конечно же, за Сережку!

– Ну, ты даёшь! Совсем у тебя там, в Канаде твоей, мозги набекрень съехали, – обиделась сестра. – За Сергея, за кого же ещё? У нас тут, кроме него, и парней-то нормальных не осталось. Все разбежались, прямо как ты.

– Ну, поздравляю! – повторил он и замолчал, не зная, что ещё можно сказать.

– Ага, теперь он поздравляет! Задним числом.

– Подарок за мной.

– Не надо нам твоих подарков, – Ольга никак не могла успокоиться. – Мне-то, мне-то хотя бы мог намекнуть, что уезжаешь.

– Скажи тебе, ты бы тут же всем растрезвонила.

Сестрица действительно секретов держать не умела, у неё всегда было, что в голове, то и на языке. А тут такая новость.

– Ну и что? Подумаешь, тайны мадридского двора! Ладно, – вздохнула и добавила уже примирительно, – не пропадай. Письма у нас никто не силён писать, так что звони, когда можешь. Нам звонить тебе не по карману. А то дядей станешь и не узнаешь, – хлюпнула неожиданно под занавес носом. – Теперь, наверное, не скоро увидимся.

Как в воду глядела.

Но он тогда так не думал. Самонадеянным был. Казалось, что за пару лет всё у него уладится, всё утрясётся и он обязательно приедет навестить родных.

– Да ладно, нечего меня хоронить раньше времени, – произнес бодро. – Тут всё нормально. Ещё позвоню. Привет родителям.

Через пару недель перезвонил, опять Ольге на работу.

– Обиделись, – сказала она, – и сильно. Отец говорит, знать тебя после этого не желает.

Ну, не желаешь, так и не желай. Тоже мне, родственнички! Ни слова поддержки в тот момент, когда он так остро в ней нуждался.