Твое нежное имя - Фредерика Грэхем

Фредерика Грэхем

Твое нежное имя

1

Молодая женщина открыла глаза и увидела свет. Он ударил ей в лицо с такой силой, что она передернулась от боли. Боль. Боль была привычной, и ее нужно как-то избежать.

Инстинктивно защищаясь, она захотела погрузиться в темноту. Но на этот раз спасения не пришло.

Когда она снова открыла глаза, они были полны беспомощности и страха. В ее сознании возникли слова, призывающие назад пустоту, но произнесенные, они лишь отогнали ее еще дальше. Пожалуйста. Пожалуйста. Не надо снова. Каждое слово только приближало ее к реальности. С каждым словом туман, обволакивающий ее сознание, становился все более прозрачным. Благословенного забвения больше не существовало. Она была жива, и теперь это уже необратимо.

Она дотронулась рукой до головы. Дрожащие пальцы скользнули по непривычно коротким прядям волос. Медленно, дюйм за дюймом, она ощупала голову и остановилась, наткнувшись на шрам, который пересекал голову ото лба к затылку. Содрогнувшись от ужаса, она уронила руку и сосредоточила взгляд на коленях.

Ей пришлось сделать усилие, чтобы унять в них дрожь. Теперь она уже немного владела собой. И вновь подняла глаза. Стараясь не смотреть на собственное тело, она стала медленно разглядывать все вокруг.

Белое вокруг нее – это простыня, твердая опора под ней – кровать. Свет шел от небольшого окна сбоку. Оно было закрыто прочной сеткой, больше, пожалуй, похожей на решетку. Во всяком случае, окно надежно защищено.

В поле ее зрения оказались белые стены и металлическая дверь с маленьким окошком, закрытым такой же сеткой. И больше не на чем было остановить взгляд. Все образы, которые возникали перед ней, напоминали фрагменты головоломки, старинной большой мозаики, у которой отсутствовала картинка с образцом.

А еще был звук. Тихое горестное бормотание доносилось из той части комнаты, которую женщина еще не исследовала. Когда она с трудом повернула голову на несколько дюймов, обнаружился и источник звука.

На такой же, как у нее, кровати, раскачиваясь взад-вперед, сидела старуха. Глаза ее были пусты, тело как будто бы одеревенело. Руки старухи, которыми она судорожно обхватила себя, сжимая тело в неистовом, отчаянном объятии, были напряжены. Она раскачивалась взад-вперед, и это мерное покачивание было так же реально, как и все во Вселенной.

Молодая женщина отвернулась и крепко сомкнула веки, ее захлестнул знакомый страх. Но не было больше спасительной пустоты, в которой она могла бы укрыться. Звук собственного голоса разрушил темноту навсегда.

Джизус Бертон осторожно закрыл за собой дверь комнаты и вышел в тускло освещенный коридор. В привычке тихо прикрывать дверь не было в данном случае никакого смысла. Двум женщинам по ту сторону двери это так же безразлично, как если бы он с силой хлопнул ею. Обе они были настолько далеки от действительности, что вряд ли обратили бы внимание на этот звук, если бы вообще услышали его.

Старая миссис Трирз продолжала бы безостановочно раскачиваться. Длительное терапевтическое и медикаментозное лечение и даже электрошок не привели к положительному результату, – она оставалась равнодушной к внешнему миру. Ее любящая дочь, потеряв всякую надежду, вынуждена была не так давно поместить ее в это психиатрическое отделение госпиталя в Батон-Руж, откуда больную, вероятно, переведут, и уже окончательно, в федеральный институт в Брендвиле. Там она будет, возможно, раскачиваться до конца своих дней, запертая от мира, который она не желала знать на протяжении почти десяти лет.

И еще одна пациентка. Вспоминая о молодой женщине, лежащей без движения в соседней комнате, Джизус остановился около двери и прислонился к стене. Энни Нил. Она выглядела очень хрупкой и нежной. Ее каштановые волосы, безжалостно подрезанные, были мягкими и невесомо легкими, как у ребенка. Он уверен, что ее движения, если бы она могла двигаться, были бы такими же грациозными, как у стремительно несущейся лани. Но она не могла двигаться. Она тихо лежала на кровати, распахивая иногда свои огромные голубые глаза и глядя ими прямо перед собой. Глаза у нее были как у раненой лани.

Энни Нил потрясла душу Джизуса как никогда раньше ни один из его пациентов. За вес годы практики и общения с сотнями пациентов ни один из них не тронул его так, как эта молодая женщина. И не в голубых глазах дело или нежной, почти прозрачной коже и тонких чертах лица. Это слишком просто. Кем она была или не была на самом деле? В этом загадка. Это была ее тайна, она окутывала ее и не могла быть раскрыта.

Возможно, если бы она очнулась от своего сна и поднялась с постели, все его фантазии были бы тотчас же развеяны. Действительно, ее аристократическая внешность никак не вязалась с тем, что говорили о ней полицейские. Если она на самом деле та, чем все ее считали, то это женщина, которая отказалась от себя задолго до того, как была найдена истекающей кровью на пустыре.

– На какой вы планете?

Джизус поднял глаза на крупную негритянку, которая стояла перед ним, уперев руки в бока и слегка улыбаясь полными накрашенными губами.

– Кэрри, я не слышал, как вы подошли, – сказал он, возвращаясь к действительности.

– Похоже, вы были за миллионы миль отсюда.

– Сегодня какой-то очень длинный день.

– Пойдемте, выпьем по чашечке кофе.

Покорно – поскольку Кэрри повиновались все – Джизус прошел за идущей вперевалку женщиной в холл. Кэрри Янг – старшая медсестра – правила на восьмом этаже госпиталя железной рукой, не заботясь о том, чтобы одеть ее в бархатную перчатку. Она знала все и всех, каждую щелку и закоулок подведомственной ей территории. Ничто не ускользало от ее внимания, и Джизус Бертон, с его интересом к молодой женщине из пятнадцатой палаты, не был исключением.

– Как идут дела в пятнадцатой?

Джизус пожал плечами. Глубокое разочарование, которое он испытывал, не видя положительных изменений в состоянии Энни Нил, опять овладело им.

Кэрри понимающе покачала головой, отвернулась и, протиснувшись мимо стола дежурного, распахнула дверь в комнату медперсонала, где всегда наготове был полный кофейник. Джизус вошел следом, кивнув двум ассистенткам психиатра и еще одной старшей сестре, которые, облокотясь на длинные стойки, потягивали темное густое пиво.

– Вечеринка, а меня не позвали, да? – спросила Кэрри, встряхивая черными кудрями.

– Барта Кевина нет на этаже, – объяснила белокурая медсестра скучающим голосом, – а большинство пациентов – на трудотерапии.

– Спасибо, Рози. Я знаю, где пациенты, – сказала Кэрри.

Это была обычная перепалка – Бертон облокотился на стойку, – и он уже привык к ним. Рози, надменная и элегантная, не любила работу, а авторитет Кэрри просто не переносила. Та же не уступала ей ни на йоту. Для доктора Бертона они олицетворяли собой два типа людей, работавших в отделении. У Кэрри были и сила и сострадание. У Рози – сила воли и холодная строгость. К счастью, среди персонала преобладали люди типа Кэрри.