Врата рая - Вирджиния Эндрюс

Вирджиния Эндрюс

Врата рая

ЛЮК, НАВЕРНОЕ, НАХОДИТСЯ СЕЙЧАС В ОКРУЖЕНИИ СОКУРСНИЦ, хорошеньких, здоровых, счастливых девушек… девушек, которые могут ходить и смеяться и веселиться с ним. Может быть, он задержался и не приехал навестить меня потому, что ему было невыносимо видеть меня такой, какой я стала. Но я удивила бы его: я бы выглядела более сильной, более здоровой и я была бы более здоровой…

Когда я думала о нем, я обняла себя руками, воображая, что он возле меня, накручивает на свои пальцы мои волосы, его глаза почти касаются моих, когда мы призывно глядим друг на друга и испытываем страшные мучения от взаимного желания и в то же время от запрета на любовь…

Такие мысли о нем согрели мое тело, и оно вновь почувствовало в себе жизнь. Я рассудила, что если призванный моим воображением облик любящего меня Люка произвел на меня такое прекрасное воздействие, то, конечно, не все так уж плохо. Рядом с Люком я выкручусь из этой трагедии…

Я обвела взглядом свою пустую комнату. Мне были слышны голоса людей, ходивших на нижнем этаже. Дверь в комнату была закрыта. Порыв ветра просвистел через полоски шторы. Затем все снова затихло.

О Люк, что могло удержать тебя, и ты не сдвинул горы, чтобы увидеть меня?..

Эта история является вымыслом.

Имена, характеры, места и события рождены воображением автора.

Любое сходство — совершенно случайно.

ПРОЛОГ

Сколько я себя помню, единственным человеком, с которым я могла поделиться сокровенными секретами, был Люк Кастил-младший. Я чувствовала, что живу только тогда, когда он находился рядом, и в глубине сердца знала, что и Люк испытывает то же самое, хотя никогда даже не осмеливался говорить об этом. Мне хотелось смотреть на него без конца, глядеть не отрываясь в его мягкие темно-сапфировые глаза и говорить ему о своих чувствах. Но такие слова были запретными: Люк являлся моим сводным братом.

Однако все же существовал один путь, позволявший нам смотреть друг на друга, не вызывая чувства неловкости или опасения, что кто-то обнаружит наш секрет. Это было тогда, когда я рисовала его. Он всегда охотно мне позировал. Пользуясь правом художника, я могла разглядывать через разделявший нас мольберт его бронзовое, превосходно очерченное мужественное лицо, непокорные пряди черных волос, падавшие на лоб.

У Люка были волосы моей тети Фанни, а темно-синие глаза и правильный нос моего отца. Очертания рта и острый гладкий подбородок свидетельствовали о внутренней силе. Я не могла не видеть явного сходства с моим отцом и даже со мной. У него была такая же высокая худощавая фигура, как и у моего папы, и он так же развертывал назад свои плечи. Это сходство всегда огорчало меня, так как напоминало, что Люк мой сводный брат и, более того, мой незаконный брат, рожденный в результате вихря нескромной страсти между папой и тетей Фанни, сестрой моей матери, — события, о котором, как мы все понимали, лучше всего забыть.

Мы оба старались перешагнуть через это, упрятать в забвении прошлого, хотя знали, что в Уиннерроу шепчутся и сплетничают по нашему поводу. Мое семейство, самое значительное в городе, в действительности было весьма странным. Люк-младший проживал со своей матерью, дважды побывавшей замужем: первый ее муж был намного старше ее и умер, второй — намного ее моложе и который развелся с ней.

Все в Уиннерроу помнили судебное разбирательство по поводу опекунства над сводным братом мамы и тети Фанни по имени Дрейк, после того как их отец Люк и его новая жена погибли в автомобильной катастрофе. Дрейку в то время было всего около пяти лет. Спор был решен вне суда. Мама получила опекунство, а тетя Фанни большое количество денег. Дрейку страшно не нравилось, когда ему напоминали об этом, и он не раз вступал в драку в школе, когда кто-либо из мальчишек дразнил его, что «его купили за деньги». Мать говорила, что у Дрейка вспыльчивый характер ее отца. Он был красив, с хорошо развитой мускулатурой, имел спортивную фигуру, ясный ум и отличался решительностью. В настоящее время он заканчивал Гарвардский колледж бизнеса. Хотя на самом деле Дрейк был моим дядей, я всегда думала о нем как о старшем брате. Мама и папа воспитывали его как своего сына.

Почти каждый в Уиннерроу знал о моей маме все: что она родилась и росла в Уиллисе, что ее мать умерла во время родов, что большую часть своей молодости она жила в лачуге и как затем уехала к богатой семье своей матери Таттертонов.

Она жила в Фартинггейл-Мэноре, или «Фарти», как мама его называла, когда мне удавалось упросить ее рассказать о нем, что было крайне редко.

Однако Люк и я говорили о нем часто.

Фартинггейл-Мэнор в нашем воображении рисовался величественным, волшебным и одновременно зловещим местом. Замок полный секретов, некоторые из которых, мы не сомневались, должны были быть связаны с нами. В Фарти продолжал жить таинственный Тони Таттертон, женатый когда-то на моей прабабушке и все еще заправляющий мощной империей «Таттертон той», теперь лишь слегка ассоциированной с нашей фабрикой «Уиллис той». По причинам, которые мать не хотела объяснять, она отказывалась иметь с Тони какие-либо дела, хотя он никогда не забывал направлять нам поздравительные открытки по случаю чьего-либо дня рождения или Рождества. На каждый день моего рождения он присылал мне куклы, и мать позволила мне сохранить их. Изысканные маленькие китайские куколки с длинными прямыми черными волосами, куклы из Голландии, Норвегии и Ирландии в ярких костюмах и с прекрасными светящимися личиками.

Люк и я хотели побольше узнать о Тони Таттертоне и Фарти. Дрейка это тоже очень интересовало, хотя говорил он об этом редко. Если бы только наш дом Хасбрук-хаус был таким же открытым и откровенным относительно прошлого нашей семьи, каким он бывал в праздничные дни, когда друзья мамы и папы и члены их семей свободно бродили по нему. Нас мучило много вопросов. Что окончательно привело моих родителей снова сюда, заставив покинуть богатый, расточительный мир Фартинггейл-Мэнора? Почему моя мать так сильно хотела вернуться в Уиннерроу, где на нее смотрели как на существо более низкого происхождения, на том лишь основании, что она выросла в семье Кастилов из Уиллиса? Даже работая здесь учительницей, она не была полностью принята богатыми чопорными жителями городка.

Так много секретов витало вокруг нас, оседая как старая паутина в уголках нашего сознания! У меня было постоянное ощущение, что мне должны были что-то сказать относительно меня самой. Но никто ничего не говорил: ни мать, ни отец, ни дядя Дрейк. Это «что-то» я чувствовала в молчании, которое периодически повисало между моими родителями или между ними и мной.