Стрекозел - Олег Блоцкий

Блоцкий Олег Михайлович

Стрекозел

Олег Блоцкий

Стрекозел

I. СТАРИКИ

Они вышли из щелистого, узкого проулка и в нерешительности остановились, внимательно присматриваясь к дувалу, за стенами которого укрылся взвод Стрекозова.

- Бабаи, товарищ лейтенант, бабаи! - крикнул конопатый Абрамцев со стены и пальцем затыкал в сторону кишлака.

Взвод зашевелился. Кое-где звякнуло оружие. Легкая зыбь всколыхнула солдат, сидящих группками на пересохшей земле.

- Сколько? - спросил высокий крепкий лейтенант с биноклем на груди, упруго поднимаясь на ноги.

- Двое, без оружия. Стоят как памятники, в нашу сторону зырят. Идти боятся.

- Муха! - махнул взводный заместителю. - Пусть войдут.

Тонкий юркий Мухамадиев мягко, по-кошачьи, скользнул к массивным грубым дверям, вмурованным в стену, и потянул на себя крупное железное кольцо. Черная кудлатая голова (сержант готовился к дембелю, а поэтому отращивал волосы) исчезла в проеме. Таджик отрывисто и даже, казалось, просяще крикнул что-то афганцам.

Старики появились во внутреннем дворике прямоугольной формы, который спасало от зноя невысокое ветвистое дерево с широкими сочными листьями. Дверь за афганцами тут же захлопнулась. Они вздрогнули и оглянулись. Мухамадиев что-то ободряюще сказал, слегка улыбнулся, но при этом быстро и ловко провел руками по их просторным одеждам.

- Пустые, - сказал он и отошел в сторону.

Солдаты, из тех, кто сейчас не охранял взвод, все ближе подтягивались к афганцам, заходя за их спины. Полукольцо все туже охватывало стариков. Пауза становилась томительной, грозной. Афганцы растерянно осматривались по сторонам и покорно глядели на командира.

- Все по местам, - приказал Стрекозов и запрокинул голову. - Эй, наверху, усилить наблюдение! Нечего сюда пялиться.

Солдаты, лежащие на стенах, мгновенно исчезли. Лейтенант движением руки пригласил стариков и сержанта к плащ-палатке, расстеленной на земле.

Разговор завязывался постепенно, как вода в котелке, нехотя закипающая на медленном огне.

Стрекозов спрашивал, Мухамадиев переводил, старики бормотали односложно и монотонно.

В кишлаке никого нет. Все спрятались - убежали в горы. Еще ночью. Люди знали, что на рассвете здесь будут шурави. Каравана тоже нет. Он за перевалом. Сегодня и завтра он здесь не пройдет. Но как только шурави уйдут, люди вернутся в кишлак, а караван двинется дальше.

- Эти почему не ушли? Шпионят? - Стрекозов испытующе и недоверчиво оглядывал гостей.

А те, ни на секунду не сводя с взводного темных потухших глаз, которые казались пустыми провалами под белыми кустистыми бровями, достали какие-то небольшие книжечки и все пытались сунуть их в руки Стрекозову.

- Они старые. Но главное - их сыновья служат в армии у Кармаля. Офицеры, как и вы.

Уловив знакомое слово "Кармаль", старики закачали чалмами, прикасаясь тонкими жилистыми пальцами к маскхалату Стрекозова.

- Сахи аст, сахи. Баче э ма дар урду э Афганистон хидмат миконад.

- Что они долдонят?

- Клянутся, что сыновья в правительственной армии, "зеленые".

- А кишлак духовский?

- Духовский, - согласился Муха и моментально продолжил, предугадывая очередной вполне справедливый вопрос взводного, - но это ничего не значит. Стариков никто не трогает. Вот если бы их дети сюда пришли, тогда точно застрелили бы или кожу с живых содрали. А отец при чем? Он не виноват, что сын офицер. Вот и живут спокойно. Никто их не обижает.

- Везде так? - не поверил Стрекозов.

- Да, - уверенно сказал Мухамадиев и закусил припухшую, в трещинах нижнюю губу.

Чувствовалось, что он полностью доверяет старикам и сейчас целиком на их стороне.

- В каждом кишлаке люди такие есть. Если все ушли, кроме некоторых, значит, их родственники в армии, ХАДе или Царандое. Поэтому они и не боятся нас, не прячутся. Помните, две недели назад мы на войну в Рабат ходили? Перед ним кишлачок был? Помните старого афганца - бобо, возле дувала с кувшином молока? Подходи, пей.

- Помню.

Старик в грязной чалме с коричневым лицом, изъеденным морщинами, сидел, подвернув под себя ноги, у самого входа в кишлак. Перед афганцем на небольшом выцветшем и застиранном куске ткани лежали две лепешки, рядом высился широкогорлый кувшин, возле него огромная, как таз, голубоватая пиала.

Боевые машины пехоты одна за другой скрывались в теснинах вымершего кишлака. Жирные желтые клубы пыли дымились и расползались мелкой взвесью, висели над землей, напоминая покачивающуюся непроницаемую ткань. А старик все так же был недвижим. Его порошило пылью, и людям, сидевшим на раскаленной броне, казалось, что он мертв.

- А если разведчики?

Стрекозов склонил голову набок, искоса покалывая темно-зелеными глазами пришельцев. Ладонью взъерошил коротенький упругий ежик на голове и задумался.

Лейтенант, выкованный на примерах бескомпромиссной, незатухающей классовой борьбы, никак не мог сейчас взять в толк, отчего эти старики до сих пор живы. Ему было совершенно непонятно, как могут спокойно ходить по деревне люди, дети которых, в сущности, выступают против остальных односельчан. В этой их спокойной жизни видел взводный главный подвох для себя и своих подчиненных. Если бы высохшие, с шершавыми лицами старики сказали Стрекозову, что их бьют и преследуют, что их дома сожгли, им нечего есть, он, может, и поверил бы. А так?

Нет, было во всем этом что-то противоестественное, настораживающее и отпугивающее.

Сержант, правая рука Стрекозова, прекрасно понял сомнения, которые сейчас назойливо грызут командира.

Мухамадиев сузил чернющие глаза, щелкнул языком в знак упрямого несогласия с мыслями лейтенанта и покачал головой.

- Это не разведка. Обыкновенные люди. Думают, мы поверим, поэтому и пришли. У них наверняка фотографии сыновей есть, - предположил сержант и, не дожидаясь ответа командира, что-то сказал собеседникам.

Старики развернули тоненькие книжечки. Там, среди прочих бумажек, в самом деле оказались фотографии.

Стрекозов держал в руках два небольших жестких кусочка картона. На них - черноусые, черноглазые, чернобровые, черноволосые мужчины в военной форме с гордо поднятыми головами.

Фото были небольшими, на документы. Но даже в этих неполных изображениях ощущались сила и уверенность в себе.

Старики, непрестанно переводя глаза с фотографий на Стрекозова, заговорили, перебивая друг друга.

Таджик качал головой, цокал языком и всплескивал руками.

- Это вот - капитан, - упирал он палец в одну из фотографий. - Служит в Кандагаре. Командир роты. Недавно ранили. В ногу. Домой не приезжал нельзя. Весь отпуск у родных в Кабуле был. Отец ездил к нему. Один раз.

Старик, нос которого походил на сморщенный вялый огурец, уловив слова "Кандагар" и "Кабул", радостно вспыхнул, морщинки заходили, наползая одна на другую, вздохнул глубоко и собрался вновь длинно говорить, но Мухамадиев остановил его движением руки и взглянул на соседа. Тот, перебирая оранжевые четки и неспешно пропуская крупные зерна меж узловатыми натруженными пальцами, поглядывал на фотографию, точно желал лишний раз убедиться, что мужчина с крупными звездами на плечах - его сын, безостановочно и вроде бы совершенно равнодушно бормотал под нос, словно молитву творил.

- Сын в Кабуле служит. Командир батальона. В Советском Союзе учился. Сейчас в спецбригаде. Тоже давно дома не был. Что делать - война, - развел руками и тяжело вздохнул, подобно старику, Мухамадиев.

Наступила пауза. Афганцы достали кругленькие металлические коробочки, раскрыли и протянули Стрекозову. Лейтенант отрицательно покачал головой. Когда насвай поплыл в его сторону, Мухамадиев, покосившись на взводного, положил правую руку на сердце и тоже отказался. Старики бросили по щепотки зеленого порошка в рот, задвигали впалыми щеками, укладывая набухшую массу под язык.

- Сейчас на чай приглашать начнут, - предположил сержант.

И угадал. Старики наперегонки закудахтали, посасывая вязкую терпкую жижицу.

- Чое нон бухури?! Чое нон бухури?!

Стрекозов и сам понял, что это означает. Однако не удержался, ухмыльнулся и хлопнул сержанта по спине.

- Все ты, Муха, знаешь!

- А как же? - расцвел таджик и задвигал плечами, разминая затекшую спину. - Что здесь, что дома - одинаково. Законы есть законы.

От прежней настороженности и холодного выжидания оставалась жалкая тающая льдинка, которая вот-вот должна была исчезнуть вовсе.

- Чайку бы хорошо, - мечтательно протянул пулеметчик Клеткин, крепкий, ширококостный детина, который таскал во взводе пулемет.

- И пожрать не мешало! - поддержал закадычного дружка маленький Гена Сироткин по кличке "Метр с каской".

- Было бы неплохо.

- Пора точить!

- В самый раз.

- Точно. Похавать - это четко.

Заволновались хором солдаты. Несмотря на приказание взводного, они потихоньку стянулись к лейтенанту, прислушиваясь к беседе. Любопытство брало верх над осторожностью и опасением быть наказанными.