Как рождаются легенды - Сергей Дорохин

Дорохин Сергей

Как рождаются легенды

(рассказ)

ДОРОХИН Сергей Васильевич (1972)

Немного о себе: Сочинять регулярно начал лет с 15-ти, но не чувствовал в этом какой-либо специфической, свыше посланой, потребности. Просто однажды сел за стол и стал писать стихи. Первая стихотворная публикация состоялась, ни много ни мало, в "Крокодиле" в декабре 1989 г. Потом наступило студенчество, и мои небольшие сочинения появлялись в институтской многотиражке. На тот момент самым достойным жанром поэзии мне казалиль пародии, и ничем дру-гим, кроме них я тогда не занимался. Позже я отошёл и от пародий в частности, и от поэзии во-обще, целиком переключившись на прозу. Герои моих рассказов – студенты середины 90-х, образы если не целиком подлинные, то содержащие минимум выдуманного. За относительно недолгий путь прозаического творчества удалось выпустить один сборник рассказов "Путь в науку", кроме того, мои рассказы появлялись в районной газете и других местных и центральных изданиях: "Лю-бава", "Фигаро", "Веста-М", в литературном журнале Виктора Астафьева "День и ночь" и на страницах ежегодного альманаха "НЛО" – органа "Новомосковского литературного объединения".

1.

Обычно в начале августа в средней полосе наступает затишье, трёхнедельная пауза между двумя мощными грибными волнами. Профессиональные любители «тихой охоты» знают об этом и понапрасну не суетятся. Да чего суетиться-то: июль изрядно иссушил почву, и даже после настоящего грибного дождя в лес идти можно дней через десять – грибни-це, прежде чем дать плодовые тела, ещё отмокнуть надо!

Я же к числу названных профессионалов не отношусь, поэтому привык отправляться в лес именно в межсезонье, при-чём, под вечер. Почему в межсезонье? Потому что не бывает «безгрибных» сезонов, просто места надо знать! А почему под вечер? Чтобы выйти на охоту тогда, когда другие такие же «непрофессионалы», потирая заспанные глаза, ещё только будут толкаться у дверей первой электрички. Всё, что мне нужно – нож, лукошко, палатка и друг-единомышленник, готовый на пару дней забыть о цивилизации.

Поэтому однажды в четверг, после дождичка, случившегося в позапрошлый понедельник, в 19.35 мы с Денисом ступи-ли на грунтовку с перрона одной дальней, чрезвычайно дальней станции. Былого разнотравья вокруг давно нет: поста-рели и ромашки, и колокольчики, только на самой верхушке иван-чая розовеют одиночные цветки, а снизу – лопнув-шие коробочки выпускают белый пух. И таволга не цветёт, созревшие семена свисают тоненькими закрученными спи-ральками. Вот и последние цветы: малоприметный белый вереск и облезло-синий, как сентябрьское небо, сивец, да осенняя кульбаба, полновластная хозяйка дорожных обочин и лесных луговин.

До ближайшего леса шли километров восемь. Легкомысленные берёзы уже вывешивают первые флаги осени: в зелё-ных кронах целые пряди желтым-желты. То тут, то там сверкнут багрянцем наивные осины, и только суровые ели, строгие в прямоте своих силуэтов, кажутся неизменными в любой день любого месяца. Пока золотящееся светило не ушло на отдых, нужно успеть отыскать что-нибудь для ужина.

Как же хороши молодые подосиновики, как же, стервецы, красивы! Небольшие, как шахматные ладьи, с алыми фона-риками на макушках! Поклонишься одному, глядь – второй гриб: стоит, словно маленький проказник, притаившийся после очередной шалости. Добрый килограмм был набран минут за сорок, можно и остановиться.

В процессе разведки места для ночлега мы прошли насквозь узкий участок леса и выбрались к какой-то неизвестной деревне, вставшей на берегу обширного безымянного озера. Первые звёзды вяло покачивались на зеркальной его по-верхности. В избах топились печи, дым выходил из труб и, поднявшись метров на десять, так и оставался висеть непод-вижно, образуя в густеющем воздухе единое голубоватое облако. В его непорочном аромате ощущались и романтика дальних странствий, и уют домашнего очага, и необыкновенно вкусный походный ужин. Обостряемые ночью запахи остывающей почвы, свежей листвы, подсыхающего сена и, конечно, продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота только усиливали общее чувство наслаждения, знакомое каждому, кто хоть разок побывал в подобной ситуации.

Обогнув поселение по околице, прошли ещё 1300 метров вдоль озера. Из-за леса начала выползать луна, а на западе, на фоне не полностью погасшего неба различалась маковка с крестом, принадлежащая местной церквушке. У восточной стены последней, в небольшой балке, «под кровом чёрных сосн и вязов наклоненных, которые окрест, развесившись, стоят», находилось старое, вероятно, заброшенное кладбище. Пробиваясь сквозь листву, лунные зайчики достигали глянцевой поверхности дореволюционных надгробий из чёрного гранита, вызывая их зловеще-таинственное сияние.

– Не-ет! – говорю. – Спать рядом с могилами как-то не привлекает.

– Давай назад, – ответил друг, мысливший, вероятно, аналогично. – Хотя, мож, нервы-то пощекочем?

Прошли 700 метров обратно и, чуть отдалившись в сторону от дороги, набрели на отделённую цепью кустов прелест-ную поляну, в условиях ночи безоговорочно выигравшую конкурс на лучшее место для лагеря. Жарко: после быстрой ходьбы с «полной выкладкой», как после хорошей парнoй, тело казалось окутанным прочной оболочкой горячего воз-духа. Денис снял рубашку, затем, немного передохнув, взялся за палатку. Я тоже обнажил торс и достал из рюкзака свечу – костёр разжигать лучше от свечи, а не от спички.

Внезапно ночное безмолвие, изредка нарушаемое дальними гудками поездов, разогнали чей-то коллективный хохот и музыка. Мы затаились: контакт с аборигенами в наши планы не входил. Минуты через две по казавшейся отсюда бе-лой дороге в сторону кладбища прошествовала шумная ватага молодёжи: если судить по голосам – трое парней и чет-веро девчонок. Даже не молодёжи, а так, подростков лет шестнадцати. Один из них пёр на плече длинный колбасооб-разный магнитофон, оглашающий окрестности песнями группы «Технология»; другой нёс гитару, третий непонятно зачем тащил чайник.

– Местная шелупонь, – прошептал я.

– Нет! – уверенно ответил друг. – Это дачники городские.

– На каком основании базируется столь категорический вывод?

– В двенадцатом часу ночи сельская молодёжь придаётся совсем иным развлечениям, уж поверь! А носить само-гонку в чайнике – удел только городских чистоплюев!

– С чего ж ты взял, что там – самогонка?

– А, по-твоему, что? Думаешь, они решили ночью на кладбище чайку испить? Адреналина лёгкого деткам захотелось в последнее школьное лето! Чтоб потом хвалиться в классе, сколько бухла взяли, кто первым нажрался и кто потом круче всех харчами хвастался…

– Но почему именно на кладбище? – недоумевал я.

– Чё ж тут неясного? «От людей на деревне не спрятаться», а покойники не настучат. Адреналин, опять же.

– А ну, друган, – я машинально убрал свечу в карман штанов. – Бросай палатку! Давай за ними. Надо ж знать, чем жи-вёт современная молодёжь…

– Но как же ужин? Я проголодался, – возразил, было, Денис, но я уже двинулся к церкви, ему пришлось проследовать за мной.

Прикрываясь кустами, мы прошли те же 700 метров до кладбища. Далее поползли по могилам, временами обходя огра-ды и перепрыгивая через кусты и упавшие деревья. Благо, регулярные походы в лес даже меня научили двигаться бес-шумно!

Пройдя по центральной аллее некрополя, подростки разместились на сваленных тут в кучу обломках памятников, оче-видно, принадлежавших не особо знатным покойникам. Лунный свет чётко озарял и куски серого известняка, и самих отважных искателей приключений. Я прилёг на чьё-то глубоко вросшее в землю надгробие, мысленно извинившись перед его обитателем, Денис расположился пятью метрами правее, в зоне зрительной связи. Вполне понятное для пре-бывания в данном не совсем обычном месте жутковатое чувство напрочь вытеснилось предвкушением чего-то инте-ресного: что ж будет дальше?

2.

Максюша был лидером по натуре своей, потому что обожал спорт и с кистевым эспандером не расставался даже на уроках. Сверстники уважали Максюшу за справедливость [ничего удивительного: при таких бицепсах справедливым казалось любое его суждение]. С ним считались педагоги, для которых ребёнок стал опорой, посредником между ними и остальными учащимися. А той трогательной заботой, с которой он относился к своей девушке, любовались не только родители и учителя, но даже и околоподъездные бабки! И чтоб кто-то хоть раз увидел Максюшу раздражённым или ус-лыхал от него хоть одно жаргонное слово!…

Димуля стал гордостью школы давно, едва перейдя из младшего звена в среднее, благодаря своим певческим способно-стям и незакомплексованному характеру. Крашенные под золото алюминиевые кубки и картонные дипломы за первые места в разносортных конкурсах самодеятельности с завидной регулярностью поставлялись в кабинет директора. А к 16-ти годам мальчик самостоятельно освоил гитару и начал сочинять песни. Об этом знали все, но никто их пока не слышал: он не имел привычки хвастаться своим дарованием. Исключительной скромностью сына родители гордились не меньше, чем его творческими способностями, а учителя всем ставили Димулю в пример: ребёнок не только нашёл себе столь прекрасное увлечение, но и смог найти себя в нём, – это, безусловно, стократ лучше, чем вдыхание паров ацетона по подворотням [хотя кто сказал, что одно другое исключает?]!