Уроки актерского мастерства - Евгения Голосова

Голосова Евгения

Уроки актерского мастерства

Евгения Голосова

Уроки  актерского  мастерства

1. Объявление

I

Утром случилось то, что я так люблю - я проснулся от телефонного звонка, только вышел из странной цветастой страны моего сна, в котором я был кем-то другим; прижался ухом к трубке и сразу же услышал голос моего друга.

- Слушай, - сказал Валерка Ветер, - школа отменяется. Ромка Рукавица нашел объявление.

Я присвистнул. Этих слов было вполне достаточно, чтобы я не жалел о красивой стране сна. Жаль только, что я забыл его, не успев записать. А Валерка Ветер в это время говорил:

- Собираемся у Ромки Рукавицы, когда уйдут его родители. Понял?

- Ага, - сказал я. - А когда они уйдут?

- Где-то в девять, - взволнованно ответил Валерка Ветер, и мы еще немного поговорили о том, как бы остаться дома и в то же время не вызвать подозрений у матери. Решили сказать, что ко второму уроку. Не знаю, как его родители, но мои поверили.

II

Нас было пятеро и Тот, Кто Умер. Не один я записывал свои сны. И Генка Щелкунчик, и Валерка Ветер, и Ромка Рукавица, и Фимка Таракан - все мы пользовались каждой возможностью побыть кем-то еще. Началось это давно, а раскрылось в тот день, когда мы неохотно готовились к контрольной по химии, сидя дома у Фимки Таракана.

Но занимала нас не химия, а такая необходимая вещь, как идеальный план нашей улицы со всеми воображаемыми проходными дворами и даже одной винтовой лестницей, произвольно помещенной в левом подъезде от Ромки Рукавицы. Серьезный и ужасно дисциплинированный Фимка Таракан специально отложил план на телевизор; и в какой-то момент мы, жадно поглядывавшие на него, окончательно отвлеклись от химии, потому что увидели потрясающий мультик.

Телевизор светился красным и фиолетовым. На переднем плане вышагивало необычайно обаятельное существо, удерживающее за поводья лошадь. Оно было синее, внешне похожее на гнома с большими смешными глазами, в синем костюмчике и трогательной соломенной шляпке. Все в нем было лишнее, но очень смешное.

- Чур, это я! - крикнул Генка Щелкунчик. Всегда он так: что-нибудь скажет - и готово новое увлечение. Каждый из нас сейчас же нашел себе персонажа. Никто, конечно, не возражал, чтобы рыцарем, сидящим на коне, которого вел гном, стал Валерка Ветер. Кому же еще из нас быть рыцарем? Ромке Рукавице приглянулся тощий черный пес, несчастный, но, разумеется, добрый. Псу было суждено подружиться с гномом и рыцарем, ну, а мы представляли вражеский лагерь. Фимка Таракан ко всеобщей радости воплотился в злобного старичка типа Кащея Бессмертного, а я заделался его советником: хитрющим большеголовым зеленым монстром. Мы хохотали до слез над столкновениями героев, ставивших нас в такие отношения друг с другом, которые мы и представить себе не могли до этого. В целом идея была дурацкая: рыцарь искал какие-то там сокровища для королевской дочки; не так уж оригинально, но мультик был: замечательный.

Отцом капризной дочки оказался смешной толстяк с ослепительной улыбкой, одетый в королевские шикарные доспехи, и был он таким знакомым, что Фимка Таракан не удержался:

- Да это же Васька Кот!

Мультипликационный король был действительно вылитый Васька Кот. Так звали Того, Кто Умер. Никогда и никто из нас пятерых не сможет, не позволит, не дерзнет забыть бесконечно длинный день 19 октября, когда Васька Кот, в свое время собравший нас в неразлучную команду, разбился на мотоцикле. Мы долго не могли свыкнуться с этим и официально постановили считать Ваську Кота живым. Покупали ли мы учебники для уроков, или книжки для себя, или пластинки, или перчатки без пальцев - любые одинаковые предметы мы по прежнему брали в шести экземплярах. Даже в столовой первое время требовали шесть порций. Именно эти остывающие супы и лишние перчатки навели нас на безумную мысль, что Васьки Кота больше нет, и он стал для нас Тем, Кто Умер. Говоря о нем, мы называли его по имени, но мысленно мы обращались к нему именно так.

Васька Кот был самым сильным из нас, и нам очень не хватало его в уличных драках. По ширине плеч следующим шел я, остальные просто презирали кулачный бой и не включали в достоинства подходящие для этого качества. Генка Щелкунчик был у нас самым хорошим, не знаю почему, просто я любил его больше всех. Больше себя. Благородный и серьезный Валерка Ветер считался самым красивым, маленький рыжий Фимка Таракан - самым дисциплинированным и честным, грустноглазый Ромка Рукавица считался самым образованным, но вообще-то он был больше всех похожим на Ваську Кота, только у того напрочь отсутствовали всякие эмоциональные тормоза, а у Ромки Рукавицы они были; вероятно, благодаря его необыкновенным, замечательным родителям, воспитавшим Ромку Рукавицу таким, каким он был. Что до меня, я считался самым талантливым, но мне кажется, что на самом деле им был опять-таки Ромка Рукавица. Однако, именно мне поручили записывать все события, происходившие в нашем многосерийном мультике; я заменял героев нами самими, и на бумаге оставались наши приключения, наши путешествия, бывшие более чем реальными, потому мы все очень верили в это. Постепенно я подкорректировал даже внешность наших персонажей, почти заменив их на нас самих, но оставив в незнакомой, интересной, ярко-красочной обстановке. Итак, я написал уже целую сказку, когда мультфильм закончился.

Ошеломленные, мы накинулись на первый же попавшийся молодежный сериал, здесь было не так смешно и интересно, зато гораздо более жизненно и наглядно, даже не надо было записывать. На экране существовали люди, во многом похожие на нас, чуть отличающиеся, и мы имели полную возможность жить хоть той жизнью, хоть этой, встречаться то там, то здесь, бороться и обижаться в телевизоре с 18 до 19 часов каждый день, а мириться в школе на скучных уроках геометрии. Смутное чувство тоски появилось, когда объявили последнюю серию, и герои начали скоропалительно подходить к счастливому разрешению всех проблем, а мы - к головокружительной пустоте. Это совпало с 19 числом, с тем днем, когда мы снова поехали к Тому, Кто Умер. Отец Ромки Рукавицы на машине подвез нас до вокзала, пожелал нам глядеть веселей и совсем случайно упомянул о том объявлении. С тех пор Ромка Рукавица искал его во всех недавних газетах, а газет у них в доме было великое множество.

III

Теперь я вспомнил еще один эпизод, случившийся за три дня до раннего звонка Валерки Ветра. Мы учились в одном классе с Генкой Щелкунчиком, а Валерка Ветер, Ромка Рукавица и Фимка Таракан - в параллельном. У нас была самая разненавистная алгебра, мы ее не любили, в основном, за кабинет с партами, рассчитанными на одного. Так что Генка Щелкунчик сидел не рядом, а позади меня. Это было просто ужасно. Я не успел оглянуться, когда скрипнула дверь, а через пару минут я уже получил записку, на которой угловатыми буквами Ромки Рукавицы значилось "Стаське Критику". Так звали меня. Я спрятал записку под парту. Самые неприятные предчувствия вызывали у меня записки Валерки Ветра, потому что он не признает эпистолярный жанр и пишет сам только в том случае, если остальных нет под рукой. Но и записка Ромки Рукавицы в начале первого урока тоже не подарок. Из неровных букв я сложил слова, достроенные моим тяжелым предчувствием: "Стаська Критик, сегодня утром Гошкины ребята побили Фимку Таракана, у него синяки и рот разбит и с рукой что-то. После этого урока пойдем разбираться. Постарайся ничего не сказать Генке Щелкунчику, ты же знаешь."

Я смотрел на клетчатую бумагу, злился и скрипел зубами. Я даже стукнул кулаком по колену. Любая несправедливость выводила меня из себя, а особенно Гошкины дураки, напавшие не на меня, например, а на самого беззащитного из нас - маленького веснушчатого Фимку Таракана. Еще надо было подумать о Генке Щелкунчике. Ромка Рукавица был прав: его не следовало ввязывать в драку. Мы все об этом знали. Дело в том, что у Генки Щелкунчика была девушка. Мы все считали зазорным отвлекаться на девчонок, никогда не думали о них серьезно, никто, даже Тот, Кто Умер, а он был как раз такой, как им нравится. Если уж кому-то мы и готовы были такое простить, то, пожалуй, Валерке Ветру, потому что он казался человеком, чье время еще придет, кто будет знаменит и уважаем в будущем, он был как-то безусловно связан с тем, что должно быть потом, а не сейчас. Для нас, если можно так сказать, Валерка Ветер был олицетворением будущего. Там же были и девушки. Но никто не осмелился сказать ни слова, когда у Генки Щелкунчика появилась Люська. Все как-то сразу поняли, что именно он и достоин изящной, коротко стриженой умницы Люськи. От Генки Щелкунчика во все стороны лучами исходило тепло, надежность, бесстрашие, какая-то даже нежность, никому из нас не свойственная. Он был защитником. Защитником в буквальном смысле этого слова. Все мы, также обладающие этим качеством, обращали его сами на себя, а Генка Щелкунчик был просто создан защищать кого-то другого. Скрепя сердце, мы осознали, что этим другим должна быть именно девушка. Наивное, остроносое, внимательноглазое лицо Генки Щелкунчика заметно менялось в присутствии Люськи. Оно словно устремлялось куда-то, сосредотачивалось, будто Генка Щелкунчик смотрел сквозь стекло, желая оказаться по другую сторону. Высокий, он сначала грустно горбился, маясь тайной любовью, а потом распрямился, вытянулся струной рядом с хрупкой Люськой, готовый всегда нагнуться к ней, если нужно; готовый всегда повернуться туда, где она. Держа Люську за руку, Генка Щелкунчик становился просто другим человеком. Таким oн мне нравился еще больше. Генка Щелкунчик был моим другом. Он был самым близким и дорогим мне человеком. Самое главное, что он умел всегда быть рядом. Валерка Ветер мог полностью уйти в себя и ничего не слышать. Фимка Таракан мог стать веселым и неуемным, когда я ждал от нею тишины и его обычной серьезности. Ромка Рукавица, наконец, мог впасть в необъяснимый приступ самобичевания. И только Генка Щелкунчик всегда оставался Генкой Щелкунчиком, если кому-то был нужен именно он. И это я считал самым ценным. Видимо, Люська тоже ценила его постоянство, потому что очень часто и остро нуждалась в его присутствии. Люськин цвет был синий ясный, ровный, глубокий; во что бы она не оделась, больше всего ей шло немного немодное синее платье, взрослое, как она сама. Люська редко появлялась в нашей компании, но иногда, повинуясь только ей понятному ритму, она чувствовала огромную потребность в Генке Щелкунчике, и тогда он приводил ее с собой к нам. Я вполне понимал Люську, потому что и сам часто ощущал такую же потребность в этом человеке. Постепенно Люська стала для меня и для остальных неотъемлемой частью Генки Щелкунчика, и мы готовы были беречь ее также, как его самого, даже больше, потому что она была ему жизненно необходима. Признаюсь, мы подозревали, что для девушки очень важна внешность ее избранника, поэтому с некоторых пор мы, не сговариваясь, стали тщательно оберегать Генку Щелкунчика от драк. Я заметил, что даже в наших мультиках и сериалах нам становилось страшно, когда героев Генки Щелкунчика били по лицу. Ему не стоило драться.