Любовь Искариота - Виктор Кузьменко

Любовь Искариота

трагедия

Виктор Кузьменко

Сквозь пелену

злословья и молвы,

от первых дней

до дней моих последних,

влагая горечь

в страстные мольбы,

смиряя буйство

мыслей заповедных,

я тяжкий крест

безропотно несу

к своей Голгофе,

чтобы там распятым

простить за всё

оставшихся внизу.

© Виктор Кузьменко, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Сцена первая

Иуда сидит с закрытыми глазами. Входит старец с клюкой.

Старец: Послушай, добрый человек.

Иуда открывает глаза, смотрит по сторонам.

Иуда: Я не ослышался? Ты это мне, старик?

Старец: Найдётся ли в суме твоей немного того, чем можно жажду утолить и голод?

Иуда: Найдётся. Вот, возьми.

Теперь ответь, старик, ты впрямь считаешь, что каждый встречный добрым может быть?

Старец: Равно на столько, насколько может быть он злым.

Иуда: Но ты сказал мне: добрый человек?

Старец: В любом из нас и свет и тьма. Что хочешь разглядеть, то и увидишь.

Добро достигнется добром.

Иуда: Красиво говоришь. А если б я не поделился с тобой ни сыром, ни вином, ты также утверждал, что я, Иуда, добрый?

Старец: Откуда знать мне, что в твоей суме?

Незнание – не повод для обиды.

Иуда: А если б я солгать тебе посмел?

Старец: Прошел, не подавая виду. Но зло, что ты в меня вселил, тебе бы злом и обернулось.

Иуда: Да? Всё это – так, слова.

Во лжи рождаются, живут и умирают и, умножая ложь – богатство умножают. Живи я правдою, как эта вот, твоя, нам пить пришлось бы из ручья, и были б мы голодные и злые. А так, глядишь, я добрый для тебя.

Старец: Не все пока к добру стремятся. Когда же каждый…

Иуда: Погоди. А как же с тем, что в нас плохое? Ты сам сказал: и свет и тьма.

Старец: Свет побеждает тьму.

Иуда: Но снова тьма приходит… В чередованье этом для ума, стремящегося суть постигнуть, подсказка вложена: что свет без тьмы? Всё то же, что тьма без света.

А добро? Как оценить добро, цены не зная злу? Что одному во вред, всегда другому – благо. Как их местами не меняй, с какой безудержной отвагой не бейся за добро, ты только злу поможешь.

Тебе ли, страннику, не знать, что стоит в высохшей пустыне простой воды один глоток? Но вот ты в лодке, и поток меж берегов тебя несущий – хотя так много в нём глотков – тебя уже не привлекает.

Старец: По-твоему, выходит, зло рождает добро?

Иуда: Да. Иногда лишь зло способно заставить разглядеть добро.

Старец: Нет, ты меня не убедил.

Иуда: Не убедил. А ты взгляни на это. Жучок древесный мал и сир, живёт своей заботой. С утра до ночи он в делах, так увлечён работой, казалось бы, ну что весь мир ему. Но приглядись, подумай, чем лучше ты его?

Всё что пришло на свет, в одном едино – родиться, жить и умереть – вот смысл всего глубинный.

Старец: Мне разум дан, чтоб постигать.

Иуда: Но смерть не-по-сти-жи-ма.

Вот он без разума. Перст вознеси над ним. Смотри, как удирает. Откуда знать ему, что смертен он, а знает.

Так почему нам жизнь так дорога? Да потому что смерть придёт однажды. Смерть – зло? А не было бы зла? Тебе юнец ответит каждый: жизнь превратилась бы в кошмар, цепь слёз, страданий, горя, которой нет ни края, ни конца.

Старец: Ты не похож, конечно, на глупца. В твоих сужденьях многое бесспорно, но слишком мрачны краски у тебя. Из всех цветов предпочитая чёрный, нельзя картину мира написать.

Иуда: А я другой её не вижу.

Я мог бы многое отдать, старик, чтобы увериться в обратном. Не первый год за этим и бреду, среди людей ища ответа. Повсюду только смрад и грязь.

Старец: Что ж, помогу тебе, коль хочешь. Ты тут о смерти мне как раз поведал, как о зле. А если это лишь начало бытия, врата в прекрасный мир?

Иуда: Загробный? (смеётся) Ты это сам придумал?

Старец: Нет, не я. Есть человек один. Подробней он мог бы всё растолковать, поверь.

Иуда: Откуда он, он иудей?

Старец: Как будто, точно я не знаю, но слышал много от людей, что родом он из Галилеи. Иисусом наречён, а с некоторых пор зовётся всеми Назареем. Христом.

Иуда: Спасителем?

Старец: Спасителем, сынок.

Иуда: Так-так. Запомню непременно.

(пауза)

Посмотрим, что он за пророк.

Сцена вторая

Вечер. Полуосвещённое помещение. Здесь все ученики Христа, его мать, Мария Магдалина. Иисус в центре, он о чём-то думает. Ученики перешёптываются между собой, чему-то улыбаются женщины. Иисус поднимает руку.

Иисус: Бросая в землю зёрна доброты, полей обильно нежностью и лаской – взойдёт любовь и даст свои плоды. Собрав их, поровну, по-братски меж всеми подели скорей. Когда же каждый бросит семя, и станет мир среди людей.

(пауза)

Наш путь тернист. Когда-то этою дорогой я шёл один, теперь нас много, но помысел мой так же чист и свят. И рухнет старый храм, и будет он проклят, и взыйдет справедливость, и каждому воздастся по делам.

Что ж, на сегодня хватит. Хотел вопрос задать я вам, не стану время тратить. Кто человек тот, что всегда на проповеди тихо стоит в тени, не выходя на свет? Я чувствую, что в жизни много бед он испытал, обид и унижений. И на лице его написана мольба. Он никогда и ни о чём не просит и, всё же, взгляд его мне часто спину жжёт.

Иоанн: Если учитель говорит о рыжем плуте – его зовут Искариот.

Матфей: Иуда он из Кариота. Дурнейшей славы человек.

Пётр: Его нам остеречься надо, как бы беды он не навлек.

Матфей: О нём я слышал очень много – все люди говорят вокруг – но ничего кроме дурного: коварен, лжив, не враг, не друг. К притворству склонен, алчен страшно, к тому-же на руку не чист. Задира злой и бесшабашный, игрок азартный, скандалист. И, если добрые евреи о нём нелестно говорят, то и плохие в Иудее Искариота поносят. Он в дом вползает робкой мышью, выходит с шумом и скандал после него надолго слышен.

Иоанн: Хоть сам он безобразен с виду и сам не прочь поворовать – любому учинит обиду, любого может осмеять. Завистник чёрный и наветчик без совести, без чести, без стыда.

Пётр: Да! Да. Слыхал ещё, что бросил Искариот свою жену. Она, бедняжка, милость просит, а он, бродяга, всю страну, всю Иудею взбудоражил, пройдя пешком из края в край, чиня раздоры, драки, лай, и ничего совсем не нажил.

Фома: Да у него детей-то нет. Видать и Богу неугодно потомство хитрое его.

Иисус: Не замечал ли кто того, что хочет с нами быть Иуда?

Ученики: Да, да!

Пётр: Конечно. Он повсюду за нами ходит по пятам.

Иоанн: Его услуги были кстати, он помогал, то тут, то там. Но так при этом изгалялся, противно кланялся, юлил, с такой насмешкой говорил, с притворством явным улыбался.

Лука: Какой-то в этом есть расчёт.

Фома: Замыслил обмануть кого-то?

Иисус: Кто встретит, передайте, ждёт Иисус всегда Искариота.

Иоанн: Учитель?!

Среди учеников ропот.

Иисус: Его хочу я видеть сам. Молва – всем домыслам основа. Предстанет он моим глазам, а я пойму, что в нём дурного.

Матфей: Но, учитель?

Иисус: Пути начертанные нам не вправе мы переиначить. Какою дальней из дорог не обходи беду – не минешь часа, что назначен. Внимайте, я к тому веду, что лишни ваши опасенья. Всяк в мире должен пронести свой груз в безропотном терпенье, тогда он сможет обрести покой. Пока ж смиримся с тем, что нелегко. Многотерпенье всем вознаградится.

(пауза)

Фома: Он рядом здесь, недалеко. Я шёл к ручью воды напиться и повстречал сидящего его под деревом большим. Он будто спал, раскачиваясь мерно, но глядя прямо глазом неживым, что, словно плесенью, бельмом затянут. Мне показалось, даже травы вянут, смолкают птицы около него.

Все молчат. Иисус смотрит то на одного из учеников, то на другого. Лука встаёт и уходит.

Иисус: О чём ты, Пётр, загрустил?

Пётр: Иисус, я думаю о том, что вновь услышав этот голос, сдержаться мне не хватит сил. Он то визглив, как у сварливой, дурной жены бранящей мужа своего, то он плаксив, как у ребёнка, что сам не знает от чего он песню нудную заводит. То он, как гром небесный ходит меж облаками и гудит, раскатом землю сотрясая.

Иисус: Боишься ты его?