На суше и на море. Выпуск 25 (1985 г.) - "На суше и на море"

На суше и на море. Выпуск 25 (1985 г.)

ВИКТОР КОМАРОВ. ОСТАВАЛСЯ ОДИН ЧАС

ВИКТОР КОМАРОВ. ОСТАВАЛСЯ ОДИН ЧАС

Динамик на стене вдруг ожил, и взволнованный голос сообщил:

– Приборы показывают массовую перестройку напряжений!

Воронов прервал свои объяснения и, даже не извинившись, стремительно выбежал из комнаты. Мареев последовал за ним. По винтовой лестнице они спустились в аппаратную. У пульта, где на большом табло отражались показания приборов, суммирующих данные, поступающие от многочисленных датчиков, размещенных на обширной территории, собрались сотрудники станции, свободные от дежурств.

На табло одна за другой вспыхивали все новые и новые цифры, а линии на графиках, отражавшие, как понял Мареев из объяснений Воронова, состояние горных пород, меняли свою форму прямо на глазах. Все это Марееву ничего не говорило, но по тому напряжению, с которым собравшиеся в аппаратной следили за бегущими цифрами, он понял: происходит нечто из ряда вон выходящее.

Бросив беглый взгляд на табло и, видимо, сразу оценив серьезность ситуации, Воронов отрывисто спросил:

– Прогноз есть?

– Затребован - так же кратко отозвался сотрудник, сидевший за пультом.

Прошло несколько томительных мгновений. Наконец, на дисплее вспыхнула карта района. И на ней тревожная оранжевая точка - эпицентр надвигающегося землетрясения. Все переглянулись: расположение эпицентра совпадало с тем местом на карте, где находился Синегорск - молодой город с многотысячным населением.

Стремительно бежавшие по экрану буквы складывались в грозное предупреждение: «Предполагаемая сила землетрясения - 11 баллов; характеристика - вертикальный толчок и горизонтальные колебания; ожидаемый момент первого толчка - 21 час 47 минут».

Собравшиеся в аппаратной вновь взволнованно переглянулись - до начала катастрофы оставался ровно час!…

Вертолет долго «прицеливался», зависнув над маленькой площадкой, и наконец осторожно коснулся каменистой поверхности. Мощная струя воздуха от продолжавшего вращаться винта пригнула к земле низкорослый кустарник. Из открывшейся дверцы спрыгнул невысокий плотный человек в кожаной куртке и серо-голубых джинсах со спортивной сумкой в руке. Помахав на прощание пилотам, он направился к домикам станции…

Целый день в горах было душно. Низкие облака прижали к земле теплый влажный воздух, было трудно дышать. Прямо-таки физически ощущалось, что атмосфера наэлектризована и вот-вот разразится гроза. Из-за неблагоприятных метеоусловий Николай Иванович Мареев - корреспондент московского научно-популярного журнала сумел добраться до сейсмической станции «Горная» только к самому вечеру. И доставивший его вертолет тут же улетел обратно, так как летчикам предстояло до наступления полной темноты совершить еще один рейс на астрономическую обсерваторию, расположенную на 600 метров выше.

Мареев давно собирался побывать на «Горной», но командировка все как-то откладывалась: то не удавалось вырваться из редакции, то набегали неотложные очередные дела, то приходилось выезжать на всесоюзные и международные научные конференции, на которые нельзя было не поехать. К тому же главный редактор к работам, ведущимся на «Горной», относился скептически. Он любил повторять, что научно-популярный журнал должен освещать только общепризнанные, надежно проверенные научные результаты, а «полуфантастическим» поисковым исследованиям на его страницах не место. При этом, произнося слово «полуфантастическим», он иронически улыбался.

К числу такого рода исследований главный относил и работы, которые в течение многих лет вел на станции «Горная» Михаил Сергеевич Воронов, занимавшийся проблемой прогнозирования землетрясений. И не только прогнозирования, но и предотвращения. Именно это направление главный и считал «полуфантастическим».

Кандидат физико-математических наук Воронов был одним из тех научных работников, которых журналисты, пишущие о науке, называют генераторами идей. Он был типичным представителем не столь уж многочисленного племени ученых-романтиков, готовых увлеченно, с энтузиазмом трудиться над проблемами, на которые иные «реалисты» не потратили бы и часа.

Мареев симпатизировал «романтикам», симпатизировал тем более, что прекрасно понимал: судьба таких людей в науке отнюдь не легка. Лишь немногим из них удавалось достигнуть вершин, чаще всего они уступали свои позиции в борьбе с более солидными и обстоятельными «реалистами», продвигавшимися вперед по лестнице познания хотя и медленно - со ступеньки на ступеньку, но зато надежно и основательно. Романтики же, фонтанируя идеями, наряду с полезными и плодотворными гипотезами обычно выдвигали и немало ошибочных. Развитию науки это, конечно, способствовало. А престижу самих романтиков - вредило. Каждая неудача сказывалась на их научной репутации, вызывала недоверие к их исследованиям вообще. Романтикам можно было сочувствовать, но ничего нельзя было изменить.

Мареев и сам не раз обжигался, пробивая на страницы журнала материалы о работах, которые на первый взгляд выглядели весьма заманчивыми и перспективными, даже сенсационными, а затем оказывались несостоятельными. Впрочем, подобные «проколы» не изменили взглядов Мареева, и он всегда стремился поддержать тех, кто дерзал, кто пытался проложить новые пути в неизведанное.

Воронов интересовал Мареева особо: это была фигура своеобразная, можно даже сказать, загадочная. О нем ходили всевозможные легенды, а достоверно известного было мало. Жил он на своей горной станции почти безвыездно, в столичных сферах появлялся редко, печатался мало и только в специальных научных журналах. А так как зачастую бывает, что популярность ученого во многом зависит от того, как часто его имя появляется в газетных публикациях и на страницах научно-популярных журналов, то о Воронове знали только специалисты. А специалисты в большинстве относились к нему скептически.

Марееву помог случай. Главный уехал в заграничную командировку. Заместитель главного болел. И Николаю Ивановичу удалось уговорить ответственного секретаря, временно осуществлявшего в отсутствие начальства верховную власть в редакции…

Направляясь к административному корпусу станции, Мареев размышлял, как лучше действовать дальше. На «Горной» Воронов был отнюдь не хозяином, а только старшим научным сотрудником. Заведовал станцией Сергей Пантелеймонович Слюсаренко - личность весьма солидная, доктор наук, человек, судя по рассказам, не то чтобы вредный, но в высшей степени обстоятельный, типичный «реалист», любивший, чтобы все совершалось постепенно, обоснованно, шаг за шагом, и, по-видимому, настороженно относившийся ко всякого рода научным «завихрениям». По крайней мере это слово он сам употреблял довольно часто. И можно было предполагать, что идеи Воронова Слюсаренко воспринимает без энтузиазма и особого хода им не дает. Все же как-то они уживались, и, насколько Мареев знал, обстановка на станции была довольно мирной. Во всяком случае каких-либо сообщений или даже слухов о стычках или трениях между ними не было. Правда, когда Слюсаренко наезжал по делам в столицу и его пытались расспросить об очередных идеях Воронова, он мрачнел и угрюмо отмалчивался.