Месье Бонишон и мистер Норберт - Василий Жабник

Бонишон-младший был страстным чревоугодником. Ему не исполнилось и тридцати, а он уже объездил едва ли не весь свет, пробуя самые изысканные яства, какие только мог позволить себе единственный наследник популярнейшего шансонье, — и поскольку записи Бонишона-старшего, более известного как Жан Бонбон, даже спустя десять лет после его смерти, вызванной чрезмерным употреблением кокаина, продолжали прекрасно раскупаться не только во Франции, но и за её пределами, принося немалый доход их правообладателю, месье Бонишон мог позволить себе очень многое — нередко даже то, что запрещалось законом страны, куда он прибывал в поисках новых и необычных вкусовых ощущений.

В одной из гастрономических поездок он и познакомился с мистером Норбертом. Случилось это на рынке в Нуоро, где месье Бонишон при помощи скверно составленного французско-итальянского разговорника безуспешно пытался отыскать и отведать печально знаменитый сыр касу марцу.

Мистер Норберт говорил без акцента на десяти языках, и ещё на стольких же — с едва заметным американским выговором. Его изящный французский был из числа вторых.

— Здесь вам ничего не добиться, — прокомментировал мистер Норберт отрицательные жестикуляции торговцев, — ибо за продажу formaggio marcio[1] полагается огромный штраф. — Он подмигнул обернувшемуся на звук родной речи месье Бонишону и продолжил сутенёрским шёпотом: — Я помогу вам отведать искомое лакомство — но с условием, что вы разделите трапезу со мной.

Месье Бонишон придирчиво оглядел мистера Норберта, немного подумал и счёл, что тому можно довериться.

— По рукам! — кивнул он.

Вояж к вожделенному сыру занял около трёх часов и оказался весьма утомительным, ибо бо́льшая его часть была пешей и пролегала по горным склонам. Завершился он за столом в хижине пастуха, без долгих уговоров согласившегося попотчевать гостей яством, в производстве которого самое живое участие приняли личинки сырной мухи. Стоил касу марцу в три раза дороже пекорино, из которого был приготовлен.

Мистер Норберт заботливо одолжил месье Бонишону пару очков-консервов, ибо белёсые червячки, копошащиеся в буро-зелёной массе, имели дурную привычку выпрыгивать из неё и повреждать глазные яблоки потревожившего их едока. Месье Бонишон размазал горку касу марцу по ломтику каразау — традиционного сардинского хлеба — и с трепетом вкусил.

— Ну и как вам? — перевёл мистер Норберт вопрос гостеприимного хозяина.

— Если б подполковник Бонапарт отведал касу марцу, он бы вмиг разлюбил эпуас! — провозгласил месье Бонишон, едва переведя дыхание: сыр оказался довольно острым.

— Наполеон был очень нерегулярен в своих обедах, ел скоро и дурно, — возразил мистер Норберт. — Он относился ко вкусам, как слепые к цветам, и я не думаю, что он сумел бы по достоинству оценить сей оригинальный сыр.

— Я вижу, вы тоже читали «Физиологию вкуса», — одобрил месье Бонишон, запивая деликатес крепким каннонау.

— Я знаю её практически наизусть, — похвастался мистер Норберт, — да и не только её.

Он не стал уточнять, что ещё не так давно книжное знание во многом заменяло ему чувственный опыт и что в вопросах гастрономии он был скорее теоретиком, нежели практиком, ибо денег, которые мистер Норберт мог позволить себе истратить на увеселение горла и живота, у него водилось немногим больше, чем калорий в сваренной на воде овсянке.

Зато у него имелись изобретательный ум, настойчивость в достижении цели и отточенное мастерство втираться в доверие к совершенно незнакомым людям. С такими данными мистер Норберт вполне мог бы стать удачливым мошенником или хотя бы знаменитым политиком, однако он выбрал иную стезю. Он сделался особого рода экскурсоводом: добравшись — чаще всего на попутках — до города с интересующей его кухней, мистер Норберт в первый же день выведывал все тамошние кулинарные достопримечательности — а после помогал ориентироваться в них туристам, продавая свои услуги за еду.

На память он тоже не жаловался, так что к моменту знакомства с месье Бонишоном мистер Норберт давно уже стал ходячей энциклопедией странствующего гурмэ, чьей информативности позавидовало бы любое издание «Красного путеводителя». Никто точнее мистера Норберта не мог бы сказать, куда следует идти в Мехико за отборными эскамолес, то есть яйцами чёрных муравьёв, обитающих в корнях агавы, где в Оклахома-Сити подают самые крупные устрицы Скалистых гор, как называют там жареные бычьи тестикулы, и какой ресторан Сеула предлагает самый наваристый посинтхан — суп, укрепляющий организм и доказывающий, что лучший друг человека может послужить также и прекрасной усладой его желудка. И ничего удивительного, что домой месье Бонишон вернулся не один, а в сопровождении мистера Норберта, со своей стороны смекнувшего, что не следует упускать возможность обзавестись двуногим кошельком.

Проживание под одной крышей и совместные турне по заведениям Парижа обнаружили множество иных совпадений во вкусах месье Бонишона и мистера Норберта, кроме пристрастия к изысканной кухне: оба любили модальный джаз, картины импрессионистов, анакреонтическую поэзию, пышногрудых блондинок — и вскоре деловое партнёрство переросло в крепкую мужскую дружбу.

— Нам следует махнуть в Токио, — промолвил мистер Норберт дождливым утром, когда выяснилось вдруг, что по обоим берегам Сены больше не осталось заслуживающих внимания мест, которые друзья ещё не посещали. — Ресторанов, осиянных мишленовскими звёздами, там раза в три больше, чем здесь — а ведь и кроме них есть интересные забегаловки.

Месье Бонишон согласился не раздумывая: он трижды посещал Страну Восходящего Солнца, однако путешествия без мистера Норберта были подобны поиску грибов безлунной ночью: отыскать что-то съедобное и избежать серьёзных пищевых отравлений удавалось только благодаря счастливому случаю.

— Не спрашиваю, чем вы собираетесь удивить нас обоих, — с предвкушением облизнулся месье Бонишон, — ибо не желаю портить себе удовольствие от свидания с неизведанным.

Мистер Норберт принял сказанное к сведению — и в первом же японском ресторанчике, куда они завернули по дороге из аэропорта в гостиницу, весьма озадачил месье Бонишона выбором кушаний.

— Покидать Францию для того, чтобы поесть французских блюд! — воскликнул месье Бонишон. — Вы сошли с ума, друг мой.

— Японцы берут у европейцев всё самое лучшее и прилежно доводят до совершенства, — мотивировал свой выбор мистер Норберт, отложив меню и наслаждаясь растерянностью месье Бонишона. — Французская кухня в этой скромной харчевне такова, что и в самом помпезном парижском ресторане нам никогда не сыскать ничего подобного!