Банковый билет в 1.000.000 фунтов стерлингов - Марк Твен

Марк Твен

Банковый билет в 1.000.000 фунтов стерлингов

Когда мне было двадцать семь лет, я служил клерком в одной горнозаводской фирме, в Сан-Франциско, и был агентом по всем торговым делам ее. В целом мире у меня не было никого и я мог рассчитывать только на свои личные способности и на свою незапятненную репутацию; обстоятельства эти толкнули меня по необходимости на путь разнообразных приключений и я был доволен открывавшейся передо мною будущностью.

По субботам я вполне располагал своим послеобеденным временем и проводил его обыкновенно катаясь на небольшой парусной лодке по заливу. Раз как-то я рискнул проплыть слишком далеко и меня унесло в открытое море. Я уже потерял всякую надежду на спасение, когда незадолго до наступления ночи меня подобрал небольшой бриг, шедший в Лондон. Нам пришлось плыть долго и выдержать бурю, а за бесплатный проезд меня заставили работать, как простого матроса. Когда я высадился в Лондоне, то увидел себя жалким оборванцем, а в кармане у меня был всего один доллар. Денег этих мне хватило ровно на сутки, а затем, в течение следующих двадцати четырех часов, я очутился на улице без пищи и крова.

Часу в десятом следующего утра, когда я прохаживался вдоль Портланд Плэса, едва волоча ноги, обтрепанный и голодный, мимо меня прошел ребенок, которого тащила за руку нянька, и бросил в канаву большую сочную грушу, слегка только надкушенную. Всякий поймет, что я остановился и жадным оком впился в это сокровище. У меня потекли слюнки, желудок мой мучительно требовал груши, все мое существо молило о ней. Но всякий раз, как я делал движение, чтобы заполучить ее, чьи нибудь глаза мимоходом подстерегали мое намерение и, разумеется, я спешил оправиться, принимал равнодушный вид, словно и не помышлял об этой груше. А так как маневр этот повторялся непрерывно, то мне не удавалось раздобыть грушу. Наконец, потеряв терпение, я уже решился отложить в сторону всякий стыд и достать ее, как вдруг позади меня открылось окно и джентльмен, высунувшись из него, обратился во мне с следующими словами:

— Пожалуйста, зайдите сюда.

Меня впустил величественный ливрейный лакей и проводил в роскошно убранную комнату, где сидели два пожилых джентльмена. Они отослали лакея, а меня пригласили сесть. Они только-что кончили завтракать и при виде остатков съестного, мне едва не сделалось дурно. Я с трудом мог сохранить свое самообладание перед этой пищей, но так как меня не просили отведать ее, то мне пришлось переносить свои мучения терпеливо, на сколько это было возможно в моем положении.

Несколько ранее тут произошло нечто такое, о чем я узнал только много дней спустя; но читателю я расскажу об этом теперь же. Эти два старых брата дня за два перед тем сильно поспорили между собою и в конце концов стали держать пари — английский способ решения всяких споров и недоразумений.

Я напомню читателю, что английский банк выпустил когда-то два билета, каждый в один миллион фунтов стерлингов; билеты эти предназначались для особой цели, касавшейся какого-то договора Англии с иностранной державой. Так или иначе, один из этих билетов пошел в дело и был погашен; другой же все еще хранился в кладовых банка. Ну вот эти-то братья, беседуя о разных вещах, заспорили как-то о том, что сталось бы с интеллигентным и вполне честным иностранцем, который по воле случая очутился бы в Лондоне, где у него не было ни друзей, ни знакомых и ни гроша денег, кроме этого банкового билета в миллион фунтов стерлингов, и никакой возможности доказать, что билет этот принадлежит ему. Брат А. сказал, что он умер бы с голоду; брат В. сказал, что нет. Брат А. сказал, что ему нельзя было бы предъявить этот билет ни в банк и никуда в другое место, так как его сейчас же заарестовали бы и посадили бы в кутузку. Так они продолжали спорить, пока брат В. не заявил, что готов держать пари на двадцать тысяч фунтов, что данный человек проживет целый месяц каким бы то ни было образом, имея в руках этот миллион, да притом не попадет в тюрьму. Брат А. принял его вызов. Брат В. отправился в банк и купил этот билет. Как видит читатель, он поступил как истый англичанин: не медля ни минуты стал приводить в исполнение свою затею. Потом он продиктовал письмо, которое переписал один из его клерков красивым почерком, а затем оба брата уселись у окна и целый день провели в подыскивании подходящего человека, чтобы вручить ему и письмо, и билет.

Мимо проходило не мало честных, но не достаточно интеллигентных физиономий; много было интеллигентных, но не достаточно честных; иные совмещали в себе оба эти качества, но обладатели таких физиономий не были достаточно бедными, либо, будучи достаточно бедными, не были чужестранцами. Словом, каждой из данных физиономий недоставало чего нибудь, пока не подошел я; но вот они согласились между собою, что я сполна удовлетворял поставленным ими условиям; они единодушно избрали для своих целей меня и вот я стоял в эту минуту перед ними, ожидая услышать, зачем меня позвали. Они принялись расспрашивать меня о моей личности и очень скоро узнали мою историю. Наконец, они объявили мне, что я отвечаю их целям. Я сказал, что искренно рад этому и спросил, что бы это такое было. Тогда один из них вручил мне конверт и сказал, что в нем я найду необходимое объяснение. Я тут же хотел распечатать его, но он не позволил мне сделать это; я должен был отнести его к себе на квартиру, хорошенько осмотреть и не торопясь, не спеша обдумать свое решение. Я стал втупик и хотел было несколько подробнее обсудить этот предмет, но братья не стали и слушать меня; таким образом я распростился с ними, чувствуя в душе огорчение и обиду, что меня, по-видимому, избрали мишенью какой-то проделки; однако, я был принужден вооружиться терпением, так как не был в состоянии при данных обстоятельствах отплатить за оскорбления богатым и сильным людям.

Теперь я бы не задумался поднять ту грушу и съесть ее перед целым светом, но ее уже не было; и так я потерял ее, благодаря этому делу, которое не сулило ничего доброго, и мысль об этом не смягчала чувства досады против этих людей. Как только я очутился в стороне от этого дома, я разорвал конверт и увидал, что в нем деньги! Мнение мое об этих людях переменилось, читатель может поверить мне! Не теряя ни минуты, я сунул и письмо, и деньги, в карман своего жилета и бросился в ближайший дешевый трактир. Ну и уплетал же я! Когда, наконец, я наелся, что называется, по самое горло, я вынул свои деньги и развернул их, взглянул на них и едва не упал в обморок: пять миллионов долларов! Меня всего бросило в пот.

Я просидел добрую минуту ошеломленный и ослепленный видом этого билета, прежде чем пришел в себя. Первое, что я заметил тогда, был хозяин трактира. Глаза его были устремлены на билет и он весь окаменел от изумления. Вся его фигура выражала обожание, но, казалось, он не в состоянии был пошевельнуть ни рукой, ни ногой. В одно мгновение во мне вернулось присутствие духа и я сделал единственно разумную вещь, которую следовало сделать. Я протянул ему билет и беспечно сказал:

— Пожалуйста, разменяйте мне его.

Тут и он пришел в себя и стал рассыпаться в извинениях, что не в состоянии разменять этот билет, и я не мог добиться, чтоб он прикоснулся к нему. Он просил позволения посмотреть на него и глядел на него, не мог наглядеться; казалось, он не мог достаточно насытить свои глаза созерцанием этого билета, но он боялся прикоснуться к нему, словно это было нечто слишком священное для рук обыкновенного смертного. Я сказал ему:

— Мне очень жаль, если это вас затрудняет, но я настоятельно прошу вас разменять мне этот билет, так как со мной нет других денег.

Но он возразил, что это ничего не значит; он был готов оставить эту безделицу за мной до другого раза. Я возразил, что может быть очень долго мне не придется быть снова в его местах; но он сказал, что об этом не стоит говорить, он может подождать, да кроме того, я могу иметь у него все, что мне потребуется, во всякое время, а уплата по счету останется за мной на такой долгий срок, какой мне будет угодно. Уж разумеется, сказал он, он не боится оказать кредит такому богатому джентльмену, как я, только потому, что я по своему веселому нраву, желая потешиться над людьми, обратился в такую одежду. Тем временем в трактир вошел другой завсегдатай и трактирщик намекнул мне, что надобно спрятать чудовищный билет с глаз долой; затем, вплоть до самых дверей, он не переставал кланяться, а я тотчас же направился к тому дому и к тем братьям, чтобы исправить ошибку их прежде, чем полиция будет послана за мною вдогонку и заставит меня сделать это. Я находился в сильном нервном возбуждении и в самом деле я страшно испугался, хотя разумеется вины за собою никакой не чувствовал, но я знал людей достаточно хорошо, следовательно, понимал, что раз братья увидят, что дали оборванцу-рабочему банковый билет в миллион фунтов стерлингов вместо билета в один фунт, то придут в неистовое бешенство против него, вместо того, чтобы рассердиться, как бы следовало, на свою собственную близорукость. Когда я подошел к дому, возбуждение мое слегка улеглось, — здесь царила полная тишина; это убедило меня, что они еще не успели обнаружить свой промах. Я позвонил. Появился тот же лакей. Я спросил у него об этих джентльменах.