Теория Большого взрыва. Наука в сериале - Дэйв Зобель

Дэйв Зобель

Теория Большого взрыва: наука в сериале

© Диппер Е., перевод на русский язык, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Вступительное слово

Ваша эпонимность сохранена

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

НАУКА, КОТОРУЮ ВЫ СЕЙЧАС УВИДИТЕ, САМАЯ НАСТОЯЩАЯ.

ИМЕНА БЫЛИ ИЗМЕНЕНЫ… ЧТОБЫ ЗАЩИТИТЬ ИНСТРУМЕНТЫ.

ВОТ ТОЛЬКО ШЕЛДОН ЛЕОНАРД БЫЛ НА САМОМ ДЕЛЕ.

ТАК ЖЕ КАК ЕСТЬ И ГОВАРД ВОЛОВИЦ.

ИЗОБРАЖЕНИЕ ПРОПАДАЕТ

Шел 1979 год: я приобрел одну из первых моделей микрокомпьютеров TRS-80 в Нью-Йорке и решил написать для нее парочку коммерческих программ. Обнаружив, что системный сбой – это единственная вещь, которая случалась с ним регулярно, я обратился по рекомендации к девятнадцатилетнему гению, который работал в магазине электроники Radio Shack в Манхэттене. Его звали Билл Прейди, он действительно оказался гением (с отменным чувством юмора) и стал через год вице-президентом и партнером в моей маленькой компьютерной компании под названием «Маленькая Компьютерная Компания».

Поначалу мы работали в моей бруклинской квартирке, но, как только мы подросли, чтобы переехать в нормальный манхэттенский офис, Билл показал, что он не только технический и комический гений, но еще и ловкач. Он повесил розовый свитерок из ангоры на спинку офисного стула, и наши посетители и клиенты годами думали, что наша секретарша просто отлучилась по делам, даже не подозревая, что на самом деле ее не существовало в природе.

Комедия оказалась настоящей страстью Билла. Он стал баловаться стендапом по вечерам и со временем заполучил работу писателя в компании Джима Хенсона [1]. Когда компания переехала в Голливуд в 1990 году, Билл отправился с ними и принялся оставлять свой след по всему миру телевидения.

Однажды он спросил, не против ли я, если он назовет телевизионного героя моим именем. Продюссеру Чаку Лорри понравилась идея сериала о чудилах, с которыми мы водились в бизнесе компьютерного обеспечения, а Биллу показалось, что имя Говард Джоэл Воловиц идеально подходит для ботаника. (Моя мама так бы мною гордилась!)

Чак и Билл пришли к мнению, что вряд ли зрителям понравится смотреть на кучку людей, пялящихся в компьютерные мониторы. Поэтому героев превратили в физиков и инженеров – им ведь можно было поручить настоящие научные проблемы для решения. Эта книга покажет, насколько удачной оказалась эта попытка.

Мы с Биллом остаемся друзьями по сей день. Он даже подарил мне пятнадцать миллисекунд славы в виде эпизодической роли во время сцены с ужином в эпизоде «Минимизация входа в атмосферу» (сезон 6, эпизод 4), где меня можно увидеть, сидящего за моим тезкой, рядом с вывеской, (якобы) пожимающей плечами с надписью: «Простите, в кредит не отпускаем». И если вы еще не заметили, схожесть заканчивается на имени. Я не дамский угодник, и манишки и зауженные штаны не для меня. Но даже в свои семьдесят лет я зарабатываю деньги программированием, используя то же программное обеспечение, которое мы с Биллом и остальными ребятами разработали много лет назад. И я горжусь, что он меня причислил к тем почетным ботаникам, которых мы оба знали и любили.

Предисловие

Объяснения, понятные даже Пенни

[СЦЕНА В КВАРТИРНОМ БЛОКЕ В ПАСАДЕНЕ, КАЛИФОРНИЯ, США]

МАТЬ ШЕЛДОНА: ШЕЛДОН, А КОГДА ПОЧИНЯТ ЛИФТ В ВАШЕМ ДОМЕ?

ШЕЛДОН: Я НЕ ЗНАЮ. МЫ УЖЕ СТАЛИ ПОДУМЫВАТЬ, КАК ПРЕВРАТИТЬ ЕГО В ШАХТУ ДЛЯ ЗАПУСКА РАКЕТ.

ЛЕОНАРД: ВАШ СЫН СЧИТАЕТ, ЧТО НАМ НУЖНО ДАТЬ ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНЫЙ ЗАЛП ПО БЕРБАНКУ.

ШЕЛДОН: ЛУЧШЕ МЫ ИХ, ЧЕМ ОНИ НАС.

Что это? Беспощадный танец решительного взаимного запретительного предписания – город против города в южнокалифорнийском стиле? Левое полушарие Калифорнийского технологического института (в Пасадене) против правого полушария студии «Уорнер Бразерс» (Бербанк)? Нас-то почему не предупредили?

Пасадена: место, где происходит «Теория Большого взрыва».

Бербанк: место, где снимается «Теория Большого взрыва».

На самом деле ситуация не так ужасна. Ни Пасадена, ни Бербанк не горят желанием стереть друг друга с лица земли в ближайшее время. Это всего лишь сцена из «Теории Большого взрыва», комедии положений с интеллектуальным уклоном.

То умопомрачительно смешной, то трогательный, этот сериал раскрывает различия и сходства между книжной и уличной смекалкой. Он рассказывает о четырех неуклюжих в общении интеллектуалах и одной умудренной жизнью инженю (или, цитируя соавтора Чака Лорри, о «четырех мудрецах и сексуальной мадам») [2]. И каждый раз, когда ребята вытаскивают на свет свои навороченные научные степени и начинают говорить о работе, зрители знают, что их сейчас окунут в научную абракадабру.

Только это все не абракадабра. Практически каждая научная деталь, упомянутая в сериале, совершенно настоящая. Только не все в нем объясняется. Да это и не требуется. Это же CBS, а не PBS, в конце концов, и зрителей здесь не образовывают, а только развлекают. Испробованная временем формула успеха для комедии звучит как «гении, валяющие дурака», а для драмы – «дураки, ведущие себя гениально». Ведь никому не смешно, когда гении ведут себя гениально. (А если вы предпочитаете смотреть, как дураки ведут себя по-дурацки, вам и телевизор не понадобится.)

Но тем не менее редкий зритель не задумается иногда над тем, что стоит за разговорами героев. Разве вам не интересно, например, узнать:

• чем целыми днями занимается Леонард в своей лазерной лаборатории?

• почему Шелдон так одержим стать «ученым, который докажет теорию струн», хотя, по словам Леонарда (на первом свидании с Пенни), «теорию струн доказать невозможно»? [3]

• почему Говард, который, судя по табличке на двери, работает в лаборатории космической инженерии в первом сезоне, а потом в пятом сезоне в лаборатории инженерных разработок (в секретной зоне, ни много ни мало), тем не менее находит время для того, чтобы стать еще и продвинутым программистом? [4]

• и когда же Радж, фея домашнего очага днем и звездочет ночью, спит?

У нас нет ответов на все эти вопросы, но мы попытаемся поворошить некоторые из них и посмотреть, что мы можем узнать. Это, конечно, необязательно. Можно покатываться со смеху над этими ботаниками, не имея абсолютно никаких научных знаний, но иногда интересно понять, над чем же смеются такие же ботаники среди зрителей. Признаем, слово «ботаники» грубовато, мы скорее всего должны употреблять что-то вроде «одаренные и высокообразованные личности». И вообще можно быть ученым, и не будучи ботаником. (Лорри утверждал вполне серьезно, что шоу «не о ботаниках и гиках, а об экстраординарных людях» [5].)

Об ученых существует нелицеприятный миф, подпитываемый стереотипами о ботаниках и гиках. Бытует мнение, что ученые самоуверенны, будучи при этом интровертами. Что они ходячие энциклопедии, но совершенно несведущи в поп-культуре. Вопрос об их самочувствии они проанализируют со всей тщательностью, прежде чем дать точный медицинский отчет. Комментарий о погоде они встретят странным бормотанием о термодинамике и причинно-следственных связях. Но о многом ученые знают не больше нас с вами. Спросите у ученого, что есть энергия, или время, или пространство, или поля, или свобода воли, и смотрите как он начнет корчиться. Несмотря на то что само слово «наука» уходит корнями в слова «научить, знать», смысл науки прежде всего не в обладании знаниями, а в их поиске. (До середины XIX века это все называлось естественной философией, что приблизительно означало «поиск знаний о том, как все работает».) И это бесконечный поиск. Самые умные люди знают, что то, что они знают, ничтожно по сравнению с тем, чего они не знают.

К счастью, мы все способны воспринимать довольно сложные концепции, даже не обладая особыми научными способностями. Наука базируется на любопытстве, и то же любопытство, которое подстегивает ученых на открытия, живет в каждом из нас. Вы когда-нибудь задумывались, почему бревна плавают, а камни тонут? Почему нет двух одинаковых снежинок? Можно ли научить медведей основам пчеловодческого хозяйства? Любопытство – это самый важный фактор стремления к знаниям.

Теперь об «Объяснениях, которые будут понятны даже Пенни». Как часто вы говорили: «Ну да, мне все понятно», когда на самом деле вам было ничего не понятно? Мы все порой притворяемся, чтобы не ударить в грязь лицом в запутанном, странном или нестандартном разговоре. Это один из способов поддержать разговор и скрыть наше невежество, однако он может иметь и обратный эффект. (Когда Шелдон призывает Эми объяснить экстраординарный скачок логики, а она просто отвечает: «А разве это не очевидно?» – и ему ничего не остается, как сдаться после неловкой паузы: «Ты права. Прими мои извинения», и нам непонятно, не притворяются ли они оба в этой ситуации [6].)