Фамабрика. Гламурная антиутопия - Марина Бирюкова
- Категория: Фантастика и фэнтези / Русское фэнтези
- Название: Фамабрика. Гламурная антиутопия
- Автор: Марина Бирюкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фамабрика
Гламурная антиутопия
Марина Валерьевна Бирюкова
…Я искал бесконечно красивых
И бессмертно влюбленных в молву.
А. БлокVita incerta, mors certissima
Жизнь неопределенна, но смерть достоверна
Дизайнер обложки Вера Филатова
© Марина Валерьевна Бирюкова, 2017
© Вера Филатова, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4485-3965-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я вышел на площадку, спустился по винтовой лестнице. Сквозняк ворошил клочки бумаги на полу, конфетти, недавно разбросанные торжествующей публикой. В тишине громко хрустело стекло под ногами. В неярком свете солнца, проникавшего сквозь щели в забитых фанерой окнах, кружились пылинки. В осколке стеклянной банки ещё дымился не до конца затушенный кем-то окурок. Бескровные тушки уродов, скопившиеся по углам старой Кунсткамеры, тихо смердели. Ни души, никого. Быстро они смотались. Вышел на набережную. Опять никого. Ни одной телекамеры. Свежий ветер с Невы приятно холодил щёки. В воздухе пахло весной, хотя до конца зимы оставался месяц. Это запах тлена из камеры уродов, всё ещё преследующий меня, смешивался с влажным невским ветром – ощущение пробуждающейся земли весной, когда под тающим снегом открываются мёртвые тушки животных… Запах, знакомый с детства. Ощущение весны, начала, новой жизни. И смерть, тушки отживших своё. Возле Дворцового моста я обернулся, чтобы бросить взгляд на огромный экран, частично закрывающий вид на павильоны Фамабрики. Как раз сейчас, в девять утра здесь должны были транслировать мою триумфальную церемонию с участием Карла, Антония, Весты и самого Лео. Но экран был абсолютно черен, за исключением надписи, набранной мелким белым шрифтом: «Ляпсус текника». Ляпсус текника! Но ведь они никогда… И тут я вспомнил, как все начиналось.
Меня зовут Лотар. Мне тридцать шесть лет, а на дворе сейчас 2910 AD. Это год моей смерти. Почему так вышло, я расскажу чуть позже. А случилось всё в течение одного дня – когда меня пригласили для участия в телевизионном шоу «Ляпсус мемориэ». Ещё неделю назад, когда мне позвонили служащие Фамабрики, я думал, что мне невероятно повезло. Было воскресенье, настоящий диес солис, золотой как летний закат, отовсюду доносились счастливые крики, и ходили слухи, что на площади, на руинах Зимнего дворца, можно будет лицезреть самого блистательного Лукреция, пережившего девять воплощений, ин карне. И они всё-таки вспомнили обо мне. Ведь мне осталось всего девять месяцев, чтобы безропотно отойти в небытие, когда закончится моя виа долороза вместе с действием последней Инъекции, и я покину этот мир, удивительный и беспощадный, не оставив после себя преемника. «С меня при цифре тридцать семь в момент слетает хмель». Не помню, кто это сказал, вроде бы какой-то скриптор или кантор прошлого, проклятого миллениума, тех времён, когда даже богоподобные питались мертвечиной, а в продовольственных лавках лежали замороженные трупы парнокопытных, водоплавающих и крылатых бестий, а также вырытые из праха склизкие корневища растений и одуряюще ароматные плоды с их ветвей. Жрали и зародыши животных с привкусом живой крови, и экскременты бактерий, и моллюсков, и змей, и траву… Хавали, или жрали, или трескали, я уже не помню, как это точно называлось. Это всё стало неважным, с тех пор как изобрели Инъекцию. Сейчас уже и не представишь, как можно было по доброй воле класть себе в рот эту мерзость, а затем, подавляя тошноту, с беспокойством прислушиваться, как эта дрянь живет своей жизнью у тебя в желудке. Но, видимо, и тогда избранные понимали, в чём смысл цифры тридцать семь. Жаль, что не осталось свидетельств, каким образом они расправлялись с собой в этом случае, мне это было бы любопытно. Закон, который был принят ещё в первой трети нашего Золотого миллениума, обрёк на уничтожение все письменные и прочие источники, где в каком-либо виде упоминалась жратва. А так как упоминалась она в прошлом почти везде, то почти всё и было уничтожено. Непонятно, что они делали, когда достигали рокового возраста, с наступлением которого каждый из нас перестаёт получать Инъекцию. Может быть, переставали жрать, или демонстративно нарушали закон, или занимались сексом без Таблетки, а затем, с этими их болезнями, не было ничего проще… Ещё я слышал о такой вещи как дуэль, будто бы один поэт, в день своего тридцатисемилетия. Или случались такие большие, народные праздники во время эпидемий, например, чумы, когда достигшие зрелого возраста мужчины по обычаю целовались с больными девами, получая смертельную.
В общем, я страшно обрадовался, когда пискнула вещь, которую я старомодно называю телефоном. Это действительно были они, с Фамабрики, летописцы публичных грёз и индикаторы славы. Каждый, кто работает там, сам имеет не менее трёх воплощений. Они дали мне ещё один шанс, последний. Видимо вспомнили, что все-таки и я один из избранных, не какой-нибудь йоб, из плебеев, чьи предки в своё время отказались от Инъекции. Вот мерзость. Ну ладно, надо сосредоточиться и наконец посмотреть правде, а не отворачиваться от неотвратимой, запрятав подальше свой индикатор харизмы. А правда, самая что ни на есть, вот в чём: через девять месяцев, когда мне стукнет тридцать семь, я погибну окончательно и бесповоротно, так как не буду иметь права оставить после себя полноценного клона, как большинство более. Моих, сик дикта. В нашем городе уровень фамы, который даёт право на создание клона, достигает шестисот харизматиков. Один из самых высоких на Земле – в нашем Питбурге. Когда-то город назывался Петербургом, позднее – Питером, затем толпы иммигрантов переименовали его в Сент-Пит, и когда пришла мысль вернуться к старому названию, оно стало сокращённым, название нашего Питбурга, моего родного города.
Они сказали:
– Лотар!
Я сказал:
– Весь ваш.
Кто-то сказал:
– Не знаю вас.
Другой повторил издалека:
– Несцио вос.
Но я уже был полон надежд.
– Вы в депрессии? – спросили они равнодушно.
– Нет, ин оптима форма, супер-пупер.
– Хорошо. Мы прочли ваше си-ви, десятое по счёту. Мизерабиле дикту, истеричные нотки, надрыв, самобичевание, много непристойностей. И ещё. Почему вы не пользуетесь мини-скриблером? Ваши послания галлина скрипсит.
– Какая Галина?
– Курица написала. Учите латынь, мать вашу (обсцено!).
С латынью у меня, в самом деле, полный мрак. Совсем недавно она стала государственным языком.
– Меа кульпа, – пробормотал я.
– Несцио вос, – опять повторил тот голос из глубины. Сердце у меня замерло. Но другой с отвращением сказал:
– Приглашаем вас на кастинг.
В восторге я записал: «15.30, диес солес, явиться ин персона, ворота девятые „Инферно“, Фамабрика, к Антонию великолепному».
Сам Антоний великолепный! С ликом, намозоленным славой, не сходящий с экранов, третий, а то и четвёртый клон!
Он говорил ещё что-то на латыни, но я понял только, что второй попытки не. Но я был уверен, что выдержу. О фаллацем хоминум спем!
– О, обманчивая людская надежда! – со смехом воскликнула моя подруга Феба.
Бездушная, ненасытная волчица с нежно-розовым язычком и шелковистыми. В свои восемнадцать она ведёт себя так, будто собирается жить вечно. Будто и не понимает, что мне скоро…
– Ваде ретро, Сатанас! Мне надо готовиться к кастингу!
– Подумаешь, – надула она свои, – не забывай, что именно мне ты обязан десятью баллами на твоём индикаторе харизмы.
Она права. Без неё там был бы полный ноль. Ниль де нихило фит, из ничего, как говорится, ничто и… Но мне-то нужно шестьсот харизматиков! Это значит, что на протяжении нескольких месяцев на меня или на моё изображение на экране с интересом, ненавистью и обожанием должны смотреть тысячи зрителей. Харизматики – это свобода, то, что раньше называли богатством, или деньгами, или баблом. На них уже не купишь жратвы (а кому она нужна?), но можно менять их на то, что ещё имеет ценность в нашем мире: изысканные бренды одежды и косметики, возможность путешествовать, антураж для собственной репрезентации или перформанса. В конечном счете, опять для фамы. Фама порождает фаму, но она – непредсказуемая вещь, и все знают, как трудно добиться её, особенно если. Да, если все вокруг озабочены исключительно ею. А закон суров, и, действительно, кому будет нужен твой клон, если и так ни у кого нет желания любоваться тобой ин персона. Фамабрика – колоссальный шанс. Даже если я сам не стану знаменитым, есть возможность появиться рядом с великолепным Антонием, Юлием блестящим, Карлом умопомрачительным, Сиреной, захватывающей дух, и другими, даже подержаться за край их одежд, прошептать пару слов на чистой латыни, чтобы тебя не перебивали резкие окрики «Обсцено! Обсцено!»