Откуда в море соль - Бригитта Швайгер

Швайгер Бригитта

Откуда в море соль

Бригитта Швайгер

Откуда в море соль

Роман

Перевод с немецкого Екатерины Нарустранг

Вот это, это совершенно верно! Отдыхать! В этом глубокий смысл! Они здесь для отдыха. Поэтому я и против так называемых интересных женщин. Женщинам нужно быть не интересными, а приятными.

Артур Шницлер. Флирт

Главное, чтобы все было прилично

это говорит бабушка в спальне моих родителей перед зеркалом. Такое простое слово, но оно вмещает в себя отраду и успокоение. Прилично. Молнию заедает. Жарко, воздух спертый, неплохо бы открыть окно. Мама втискивается в платье. В молнию попадает ткань. Опять это барахло, говорит папа. Это не барахло, отвечает бабушка, это хороший материал. Она теребит опушку платья. Что значит опять?

спрашивает мама. Она же надевала его лишь однажды, на похороны дедушки. Бабушка говорит, платье вполне элегантное. Папа совершенно выходит из себя. Уже целый час, как он собрался, вчера специально ходил к парикмахеру, чтобы выбрить свой затылок. Черный костюм, в кармашке белый носовой платок, серая шляпа. Бабушка спрашивает, можно ли ей идти в таком наряде. Да, да, иди, иди, кто на тебя посмотрит, на тебя ведь никто не обращает внимания, ты уже старая и конечно можешь идти и так, только не слушай ничьих советов. Опять ты надвинула меховую шапку слишком глубоко на глаза. Выглядишь, как русская деревенская баба. Да, так ты без сомнения можешь идти, говорит папа. Мамина молния наконец застегнута. Мама осторожно вытирает мелкие бисеринки пота на лбу, затем подкрашивает губы, они еще и сегодня составляют предмет ее гордости. Теперь быстро протереть сумочку. Кожа должна блестеть. Папе интересно, давно ли появилась у мамы эта сумочка. Давно, отвечает она. Бабушка согласно кивает. Папа утверждает, что видит эту сумку впервые. Элегантная сумка, говорит бабушка, самое главное

она подходит к туфлям. Мама расправляет перчатку. Может быть, левую надеть, а правую нести в руке, спрашивает она. У тебя рука замерзнет, предостерегает бабушка. Поторопитесь же, говорит папа.

А она? Что с ней? Почему ты лежишь на постели? Тебе плохо? Все трое склоняются надо мной. Ты же помнешь платье! Надень туфли! Возьми пальто! Чье пальто? Твое, естественно! Чудное пальто, говорит бабушка, в таком не стыдно и на люди показаться. Немножко наведу здесь порядок, говорит мама, столько всего кругом набросано, позволь мне убрать. Нет, папе некогда. Смотри, теперь твое чудное платье помято! А ты зачем ложишься на постель? Посмотри на себя! Почему ты не пошла к парикмахеру? Ах уж эти нервы, говорит бабушка, вот когда я думаю о прошлом! Не думай о прошлом, а лучше застегни свою кофту, говорит папа. Разве я думаю о прошлом, говорит бабушка, о господи! Она же выглядит, как труп! Ребенок слишком мало ест и слишком много курит! Каждый день на голодный желудок черный кофе! Прошу тебя, не бери сегодня свой одеколон, говорит мама и сует бабушке в руки флакончик. Им же сидеть рядом, а мама не выносит бабушкин одеколон. Я всегда беру с собой одеколон! Бабушка говорит, она к нему привыкла. И кроме того, она должна экономить. Кто сказал, что ты должна экономить? Ты же каждый месяц получаешь достаточно денег, кричит папа. Я должна думать о будущем, говорит бабушка. Иди же, говорит папа, или ты передумала?

А что, если я передумала? Если мы позвоним и скажем, что мы не придем. Может быть, когда-нибудь позже, но не сегодня. Я передумала, я не хочу, собственно говоря, я никогда не хотела, вы меня перехитрили. Потому что вы сказали, это лишь пустая формальность, а теперь нервничаете, как будто все всерьез, все против меня. Вы сказали, не бойся, детка, это лишь дань традиции.

Папа, насвистывая, сбегает по ступенькам, мама и бабушка уцепились друг за друга и медленно идут следом, потому что бабушка быстро не может, из-за колена, она поднимается и спускается по ступенькам боком, с тех пор как во время путешествия к вулкану на Сицилии у нее началось воспаление коленной чашечки, она привезла с собой тогда целую коробку вулканических крошек и больное колено. На всякий случай они взяли с cобой носовые платки. В кино они тоже всегда берут с собой носовые платки, потому что ходят только на трагические фильмы. Рядом с телевизором у нас всегда лежит коробочка с лигнином из амбулатории отца. Когда сообщают об аварии самолета, мама непременно плачет, когда передают сообщение из Сахели или из Индии - тоже, особенно когда показывают фотографии и когда идут старые фильмы с Отто Вильгельмом Фишером или Рут Лойверик, а также если случаются землетрясения. С тех пор как существуют бумажные носовые платки, можно во всяком случае плакать не сдерживаясь.

Четыре дверцы открыты, папа стоит у машины. Почему же вы скопом лезете именно в эту? Ведь все дверцы открыты! Прекрати же наконец, говорит мама. Дай нам сесть так, как мы хотим, говорит бабушка. Она сядет вперед. Кто? Ты? Может быть, мне сесть рядом с папой? - спрашивает мама. Хватит, просит папа, мы трогаемся. Мне становится невмоготу. Вечно мы спорим, бормочет бабушка, и мне это даже нравится! Можно сойти с ума, шепчет мама. Успокойся, говорит папа, и немедленно пристегнись! Посмотри на свое платье, говорит бабушка. Она ничего не замечает, она просто вульгарна. Ни одна дама не позволила бы себе так сидеть.

Рольф, сказала я, любимый, я больше не хочу. Он досадливо отмахнулся. Это просто страх перед холодной водой. Прыгай! Мне вдруг изменило мужество, сказала я. Тогда он подобрал другие слова и выстроил с их помощью глухую стену. Наконец все было готово. Мы же насмешим людей. Мне следовало бы больше доверять ему, впрочем, прежде так оно и было. Потом мы вместе над этим посмеемся. Ты меня не понимаешь, сказала я. Как же ты хочешь, чтобы тебя кто-то понимал, если ты сама себя не понимаешь. Того, кто чувствует себя действительно свободным, не могут сковывать внешние приличия. Мы не бродяги, не цыгане, ответил он. Ни моя профессия, ни мое общественное положение не позволят мне удовлетворять любую из твоих прихотей. Скажи "нет", я приму это. Да или нет? Если ты скажешь "нет", я сделаю определенные выводы, но ведь ты знаешь, я привык добиваться того, чего хочу.

Да, я знаю. После первого семестра в техническом университете Рольф понял, что медицина интересует его, в сущности, больше. Однако любое начатое дело надо доводить до конца. Когда я сказала ему, что опять записалась на новый курс лекций, он утешал меня, нежно обнимая. Я ничего из себя не представляла, но для него я значила много. Я ни на что не годилась, зато я годилась для него. Он говорил: ты - единственная в мире женщина, с которой мне не скучно. Я не знала, что бы я делала без Рольфа. Он говорил, тебе и не нужно этого знать, потому что я с тобой. Мы любим друг друга. Разве это ничего не значит? Что ему делать с женщиной, у которой нет честолюбия? У меня его хватит для нас обоих. Это соответствовало истине. В пасмурный вторник в университете проходила защита Рольфа и присуждение ему степени магистра. Он пригласил друзей. Я печатала адреса на конвертах. Рольф сказал: по крайней мере, ты могла бы научиться печатать на машинке. Я поехала тогда одна, потому что мне надо было о многом подумать, в частности о том, что я могла бы, по крайней мере, научиться печатать на машинке. Рольф выехал раньше и попросил меня быть вовремя. Сегодня я буду вести себя как следует, с сегодняшнего дня, думала я в тот пасмурный вторник, только вперед и не пренебрегать честолюбием, клянусь. Девушки в университете всегда поражали меня своими помявшимися от сидения и за зубрежкой юбками, неухоженные создания, у которых не было времени на глупости.

У пассажиров автобуса, направлявшегося на защиту, был очень серьезный вид. И у шофера тоже. Одна пожилая женщина спросила его, в тот ли автобус она садится. Он кивнул. Завел автобус. Преисполненный сознания, что привезти всех пассажиров на защиту и присуждение степени магистра - его долг. Он принес себя в жертву, отказался от аттестата зрелости и диплома, чтобы подвозить до университета других. Мне он тоже позволил ехать, поскольку у меня был билет. Но в глазах его я прочла нечто, похожее на упрек, и у меня ведь была такая возможность, но я ее не использовала! Женщина, спросившая, идет ли этот автобус к университету, вытащила из сумочки письмо, написанное от руки, и углубилась в чтение. Конечно же, племянник сообщал, что сегодня в одиннадцать у него защита. Или, может быть, внук. Или просто студент, который снимал у нее свободную комнату, а теперь вспомнил о своей квартирной хозяйке и пригласил ее. Рядом с ней сидела молодая учительница. Я сразу же поняла, что эта блондинка - учительница. Старушка спросила ее, нужно ли показывать приглашение при входе. Учительница с улыбкой кивнула. Женщина опять углубилась в свое письмо. По всей вероятности, она все еще не могла поверить, что мальчик действительно этого добился. И что он вспомнил о ней... Сколько еще остановок, спросила она. Еще минут десять, ответила учительница. А может быть, она фармацевт? Во всяком случае, я была уверена, что она что-нибудь закончила. Пожилая женщина наконец сложила письмо и убрала его в сумочку. Потом улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ. Я тоже еду на защиту? Да, ответила я и покраснела. Потому что я почувствовала, что и фармацевт на меня смотрит. Брат? Нет, сказала я, жених. Поздравляю, сказала старушка и протянула мне свою сухую руку в пятнах. Я пожала ее и спросила: сын?.. Нет, мой крестник! Поздравляю, сказала я, а фармацевт смущенно отвернулась к окну. А что вы изучали? спросила старушка. Я? Ничего. Это еще лучше, сказала она, для женщины это еще лучше. А какая у вас профессия? Секретарша, быстро сказала я, потому что вспомнила, что могла бы, по крайней мере, научиться печатать на машинке. Для женщины это прекрасная профессия, сказала крестная мать. Я тоже секретарь, сказала фармацевт, я еду на защиту моей сестры.