Что делать? - Игорь Яковенко

Что делать?

Масштаб кризиса, который переживает Россия, не осознан. Его прячет в подсознание слабая человеческая психика, маскирует идеология, затушевывает благоприятная конъюнктура цен на энергоносители. Реально страна сходит с исторической арены… В этой лекции я отвечаю на вопрос: что можно сделать для трансформации культуры, критически неадекватной вызовам времени?

Оговоримся: я не отвечаю на вопрос, как можно сделать то, что я предлагаю. Любая культура противостоит качественным преобразованиям и блокирует эти тенденции. Кроме того, качественные преобразования всегда затрагивают социальные интересы мощных и влиятельных групп. В случае с Россией противостояние будет многоуровневым и многообразным по своей стратегии и тактике. Можно ожидать консолидации сил исторической инерции, выходящих на «последний бой» с врагами Святой Руси. Я отвечаю на вопрос: что можно сделать для трансформации культуры, критически неадекватной вызовам времени?

Дисциплинарное пространство, в котором я работаю, — теория локальных цивилизаций. Это позиционирование ставит проблему общетеоретического уровня. Вопрос формулируется так: можно ли в принципе трансформировать устойчивые цивилизационные модели?

Чаще всего люди со стороны трактуют сторонников цивилизационного видения как эссенциалистов, утверждающих наличие неизменных и вечных качеств вещей, объединенных некоторой родовой характеристикой. Раз у России сложилась такая ментальность, то быть ей таковой навечно. Прежде всего в этом суждении содержится имплицитная уверенность в вечном характере объекта «Россия», что есть чистая химера. Ничто не вечно, а иррациональная убежденность в вечности «своего» народа или его культуры — одна из универсальных иллюзий, которую культура формирует у своих носителей, и в этом — одно из проявлений манипулирования человеком со стороны культуры.

Локальные цивилизации весьма устойчивы в своих базовых характеристиках. Однако они конечны, подвержены трансформациям, в том числе и весьма глубоким, и существуют ровно до трех пор, пока оказываются в состоянии воспроизводить себя в конкурентной среде других культур.

Людям, далеким от профессионального интереса к истории цивилизаций, историческое снятие конкретной локальной цивилизации чаще всего представляется в виде страшной катастрофы. По модели падения Константинополя в 1453 году. Между тем цивилизации могут уходить в прошлое и перерождаться сравнительно спокойно. Греко–римская цивилизация античности исчахла в IV‑Vвеках, однако жители Рима существовали в убеждении континуитета античного мира; коронация Карла Великого в 800 году копировала классические римские образцы. Иными словами, гибель одной цивилизации и рождение на ее месте другой могут не осознаваться в полном объеме прямыми участниками (или объектами).

Кризисы открывают окно возможностей качественных трансформаций, и чем глубже кризис, тем шире это окно.

Масштаб кризиса, который переживает Россия, не осознан. Его прячет в подсознание слабая человеческая психика, маскирует идеология, затушевывает благоприятная конъюнктура цен на энергоносители. Реально Россия сходит с исторической арены.

Альтернатива радикальной трансформации — распад социокультурной целостности России (русский мир, русская цивилизация). Либо эта территория попадает в другие цивилизационные круги, и местное население включается в эволюцию, по преимуществу заданную неимманентной логикой. Либо на этих пространствах происходит новый цивилизационный синтез, и рождается качественно новая цивилизационная модель.

Локальная цивилизация в ситуации кризиса исторического снятия обречена на трансформации, поскольку системообразующие основания перестали эффективно вписывать носителя культуры в мир. Система культуры переживает распад, связи между элементами ослабли, «твердые» носители традиционного качества маргинализованы и т. д. Произошло самое главное — культура критически утратила эффективность. Массы носителей не осознают и не формулируют этого. Данная истина табуирована к осознанию и произнесению. Однако люди переживают и схватывают это обстоятельство на дорациональном уровне и соответственно выстраивают свое поведение.

После 1990 года из СССР/РФ выехало не менее 5 млн человек. Масштаб процесса свидетельствует о том, что качественная дистанция между советским/постсоветским русским и средой евроатлантической цивилизации уменьшилась настолько, что модернизированные русские легко включаются в западный мир. Латвия и Литва дали миру феномен «еврорусских». Там исходно русскоязычные эффективные бизнесмены и менеджеры легко вписываются в европейские структуры и составляют серьезную конкуренцию местному бизнесу. Иными словами, стоит убрать имперский эгрегор и поместить прагматичного русского в нормальное социокультурное пространство, как он начинает жить в соответствии с иными нормами, ценностями и ориентирами. Разумеется, такая перестройка требует мобилизации всех экзистенциальных ресурсов и обходится дорого, но она возможна, и это — главное. Заметим, что «еврорусские» не исчерпывают собой русскоязычного населения стран Балтии. Рядом с ними живут люди, ценностно ориентированные на советское прошлое. Они маргинализуются. Пожилые реализуют стратегию доживания, молодые объединяются в формальные и неформальные структуры, противостоящие доминирующей реальности.

Необходима сознательная стратегия разделения общества на людей вчерашних и сегодняшних. Вчерашним создают комфортную социально–культурную среду и условия пристойного доживания. Сегодняшним — пространство адекватного саморазвития, дистанцированного от исчерпавшего себя исторического качества.

Ментальность существует постольку, поскольку обеспечивает минимальный уровень эффективности воспроизводства ее носителей. Если резко изменяются параметры вмещающего пространства (и социального, и культурного, и природного), культура более или менее болезненно, но трансформируется, а это означает, что ментальные основания изменяются.

Обратимся к примерам. Исходно Китай и Япония реализовывали исторически первичную, экстенсивную стратегию бытия. Люди расселялись и осваивали всевозможные территории. Однако в Китае пространство, пригодное для традиционного сельского хозяйства, сравнительно невелико. А Япония — просто маленькая страна, живущая на островах. Возможности экстенсивного движения вширь у этих народов были ограничены.

Исчерпание стратегии расселения породило кризис. Это была эпоха войн, борьбы за передел власти и территорий. А затем произошла социокультурная трансформация, в ходе которой родилась традиционно интенсивная культура. Японский и китайский крестьяне ориентированы на замкнутый хозяйственно–экологический цикл. В этом способе производства нет понятия отходов. Традиционное для России истощение земли и переход на новое место здесь неприемлемы. Японец умеет вести хозяйство на крошечных, с нашей точки зрения, участках, получая немыслимый урожай. Эта трансформация произошла в рамках одной идентичности. Территория и язык сохранились, однако качество культуры претерпело существенное изменение.

Греки, создавшие тысячелетнюю Византийскую империю, не могли не быть имперским народом. Пятьсот лет османского владычества размыли имперскую доминанту ментальности. Современные греки живут совершенно иными радостями и заботами. Ассирия была одной из самых кровавых и свирепых империй в истории. Сегодня айсоры — мирный народ, живущий в рассеянии по всему миру.

Отдельная тема — трансформация старообрядцев. Ее истоки: распад синкретической целостности культуры православного царства. Царь — еретик, из сакрального правителя превратился в неправедного царя, санкционированного гражданскими отношениями. После Раскола не стало неоглядного, переживаемого как универсум целого — Святой Руси, народа–церкви, магически объединяемого в персоне царя–батюшки. Есть «мы», и мы — меньшинство. Религия утратила санкцию власти. Исчезло целое, которое давало основания бытия. Моя вера находит основания во мне самом. Всё это обеспечило резкий рост индивидуального начала. В старообрядческой среде разворачиваются процессы вычленения автономной личности. Отсюда — феномен старообрядчества, особенно ярко проявившийся во второй половине XIXвека и на рубеже XIX‑XXвеков. Старообрядческое предпринимательство, соответствующая протестантской этике новая нравственность, политическая активность видных фигур из старообрядческой среды — всё это говорит о революционных сдвигах в сознании, об ином позиционировании человека в мире.