Хромой странник - Тимур Рымжанов

Тимур Рымжанов

Хромой странник

1

Я не раз падал с неба. Первый раз меня просто вытолкнули, точнее – дали пинка под зад и я, воя от ужаса и восторга одновременно, рухнул в бездну очередным желторотым птенцом, которого «заботливый» отец-командир спровадил из ребристого чрева натужно ревущего самолета в свободное падение, дабы не тормозить конвейер по штамповке элитного воинства под легендарной аббревиатурой ВДВ.

С воплем летя вниз, я только и заботился о том, чтобы все сделать правильно – как учили. Лишь за несколько секунд, прежде чем коснуться земли, наконец-то осознал, что парю свободно в тишине, и лишь приглушенный мат отца-командира, тоже висевшего под куполом парашюта, только чуть повыше, и распекавшего на лету кого-то из курсантов, нарушал эти благостные мгновения. В один миг восхитился чудесным видом и, едва успев сгруппироваться, тут же шлепнулся на распаханное поле.

Потом были еще прыжки: в снег, пыль, грязь. Днем и ночью, в мороз и жару. В полной боевой выкладке и налегке, в зависимости от поставленной цели и учебного плана. Со временем приближающиеся так стремительно холмы и поля рассматривал с единственной мыслью о том, как по ним придется бежать или ползти, выполняя боевую задачу. Там, наверху, время идет совсем по-иному. В одну секунду можно вдохнуть полноту ощущений всей той бесконечной красоты, что стелется у ног, кружится хороводом облаков и лазурью над головой. Как в тот краткий миг первого прыжка. Но это было так давно…

Я не раз падал с неба. Но к этому падению я был совершенно не готов. Нет ориентиров. Ничего нет! Круговерть цветных пятен… Цирковой балаганчик, подхваченный ураганным ветром, размазанный в пространстве… Неосознанно, рефлекторно поджал колени и… завалился на бок. Просто рухнул, как мешок с картошкой, на какую-то поверхность, больно треснувшись головой. В ушах еще звучал протяжный, гулкий стон, какая-то невыносимо низкая нота, почти неслышимая ухом, но ощущаемая всем телом как невидимый пресс. Казалось, от этой странной волны вибрирует все вокруг, само небо и земля сотрясаются. Я отчетливо помнил, как заплясал молоток в руках, словно колокол загудела наковальня, детали и инструменты посыпались с деревянного верстака. Огонь в горне словно бы ожил, и почти погасшее пламя на мгновение выкинуло ярко-оранжевый всполох, выдохнуло, озаряя золотым лепестком сумрачную мастерскую.

В глазах двоилось, кожу как будто бы скрутили липкой лентой, боль электрическим импульсом пронзила все тело. Стряхнув с руки кожаную перчатку, невыносимо горячую, попробовал перекатиться на живот, чтобы приподняться, но в колено впилось что-то очень угловатое и колючее. Невольно перемещая центр тяжести на другую ногу, я опять завалился. В голове вертелась расписная детская карусель с лошадками, пестрая, яркая до тошноты. На лице еще чувствовался жар от огня. Кожа рук на ощупь была теплой, влажной, и от нее шел пар. Это я наконец сфокусировал зрение. Упругий поток воздуха неприятно холодил взмокшую поясницу, продираясь выше по спине, между складок задравшейся толстовки, надетой прямо на голое тело. Резко запахло сырой землей, прелой травой или тиной… Пытаюсь осмотреться… так и есть – валяюсь на развороченной земле, уткнувшись мордой в траву и где-то неподалеку осатанело квакают лягушки.

Звон в голове постепенно утихал. Не знаю, чем он был вызван, сильным ударом или неожиданной вибрацией этой странной железки, торчащей на подставке, что вдруг зазвучала в моей мастерской, затряслась на верстаке по неведомой причине.

В первый момент, как только увидел ее, среди разложенного на земле, поверх косо настеленных газет, кое-где прижатых камешками, убогого товара стихийно возникшей барахолки, она показалась мне похожей на камертон. Не на лиру или подкову, как сказала та старушка при товаре, обмахиваясь каким-то причудливым линялым веером, а именно на камертон. Вот ведь приглянулась такая безделица!

Но на фоне того «богачества», что зябко и сиротливо ежилось, старательно разложенное старческими руками на газетках у ног немногочисленных зевак, она зацепила мой взгляд причудливым изгибом силуэта. Немного вычурной формы, с загнутыми концами, на массивной стальной подставке. Спортивный трофей? Похоже. Но скорее приз за творческие достижения на ниве клубной самодеятельности от какого-нибудь профсоюза… Торговаться особо не пришлось. Бабка определила стоимость этой вещи просто – по весу, не учитывая художественной ценности, руководствуясь какими-то своими собственными представлениями о бизнесе, а скорее, простым житейским расчетом: купили – и слава Богу!

Солнце висело над горизонтом огромным раскаленным куском металла, как расплавленный чугун пылало оттенками красного и желтого. Я посмотрел на него, прищурив взгляд, и тут же отвернулся, не выдержав яркости светила. Метрах в десяти от меня притягивающе журчал крохотный ручеек, пробивший себе овражек в глинистом склоне у подножья холма. Вокруг стелились луга, плывущие маревом у горизонта, заполняя все пространство бешеной трескотней кузнечиков.

Если это обморок, бредовый сон, то какой-то уж очень натуралистичный. С насыщенным запахами пространством, наполненным реально воспринимаемыми звуками, потоками струящегося вечернего бриза, обдувающего разгоряченное лицо… В действительности, что могло стать причиной обморока? Перегрелся у горна? Надышался гари? Схлопотал инсульт? А может, и вовсе помер?! Нет! Последняя версия мне очень не нравится! Да и вариант с инсультом как-то не греет.

Просто нужно найти объяснение такому внезапному изменению в окружающем меня пространстве. Хоть какую-то версию, если только все это мне не снится. Нет! Таких снов не бывает! Это реальность!

Я ощупал землю под коленом и тут же наткнулся на тот самый загадочный «камертон», с которым провозился весь день, очищая его от грязи и ржавчины. В метре от меня валялся молоток – видимо, выпал из руки, когда я рухнул на землю. Тут же, возле молотка, разбитая в щепу ножка и кусок столешницы от верстака с обрезками жести и опилками. У меня под левым бедром – толстенный том справочника, раскрытый, упавший вниз страницами. Трава вокруг смятая, словно ее хорошенько вытоптали, заваливая стебли луговых трав в одну сторону.

Не хватало самого важного. А именно – всей моей мастерской, старого завода, где я арендовал эту мастерскую, заводского района, где находился этот завод, и вообще всего родного города, в котором я жил.

Не очень-то отдавая отчет своим действиям, преодолевая сопротивление вдруг ставшего чужим тела, беспомощно барахтаясь в траве, подтащил к себе все те вещи, что оказались рядом со мной и, поджав ноги, стал осматриваться по сторонам.