И зеленый попугай - Рустем Сабиров

Рустем Сабиров

И зеленый попугай

Дождливым апрельским днем, в недавно оттаявшем, а потому безотрадно грязном городском сквере, где-то ближе к пяти вечера человек по фамилии Саранцев ощутил тягостную бессмыслицу жизни. Он давно уже ее смутно подозревал, но все как-то разнопланово, по частям, а тут — все разом. Саранцев даже опешил от такого открытия и в некоторой задумчивости остановился у трехногой, со следами оставшихся с осени грязных подошв скамейки. Сейчас бы, как говорится, прокрутить ленту назад, чтоб все попятилось, торопливо и смешно семеня, и листья взлетели бы обратно на ветви, и поезда бы отползли от перрона задом наперед, и исписанный, исчерканный лист очистился бы строчка за строчкой, найти бы в этой сутолоке и мельтешне какие-то милые сердцу кадрики и предъявить как оправдание бог знает кому. Ведь, если откровенно, не мог Саранцев назвать себя неудачником.

Он скорее был удачлив, однако удачи были все какие-то мелкие, пустяшные, вымученные, словно выстоял он за ними какую-то тесную, потную очередь, получил, развернул, а там — не то, ни божества, как говорится, ни вдохновенья. Хотя, с другой стороны, и того, и другого было, вроде в избытке. Особенно последнего. Из всего этого выкристаллизовалась папка умеренно крамольных стихов, отмеченная снисходительно-ободряющей рецензией одного известного поэта. А из божеств в осадок выпала Тамара, бывшая работница Аэрофлота…

Его отвлекли голоса. Мимо чугунной изгороди сквера трое порозовевших от натуги мужчин со сдавленными стонами тащили огромное старинное трюмо, в котором Саранцев отразился рикошетом бледно и глупо, словно попал случайно в чужую фотографию. «Так вот и жизнь пройдет, — грустно подумал Саранцев, — блекло, пыльно и случайно. Так вот и пройдет…» От этакой фигуральной мыслишки стало почему-то легче на душе.

Энергичная процессия меж тем остановилась, один из троих вдруг махнул рукой, бросил скорбный труд и трусцой побежал в противоположном направлении, как раз в сторону Саранцева. У двоих оставшихся от дополнительной нагрузки глаза полезли из орбит. «Ты куда побег?! — отчаянно захрипел один из них, похоже, владелец трюмо. — Мы ж договорились! Ты ж пятерик взял!» — «Да там нести всего-ничего, — беспечно отмахнулся тот, не оборачиваясь. — Дотащите, мужики. У меня тут деловое свидание». — «У, сволочь!» — застонал хозяин, и поредевшая процессия двинулась дальше на подгибающихся ногах. Беглец же перемахнул через ограду и тяжело плюхнулся на скамейку, прямо на следы прошлогодних подошв. Впрочем, его брюки и плащ, как успел заметить Саранцев, были вряд ли намного чище скамейки.

— Ишака нашел за пятерик, — подмигнул он Саранцеву. — Я свой пятерик, пока по всей улице корячились, три раза отработал. Все на шару хотят, верно?

Саранцев пожал плечами и отвернулся. Человек показался ему неприятным, маленьким, колченогим с непропорционально большой головой и бледным рыхлым лицом, напоминающим чайный гриб. Ну да бог с ним, ему-то что…

Вдоль ограды сквера, громко цокая каблуками, прошла высокая, красивая женщина.

Но и она никак не отреагировала на его пристальный, взыскующий взгляд. Саранцев с грустью хотел было повторить мысль, что вот так жизнь пройдет мимо…

— Валя, Валя-Валентина! — прервало его размышление хриплое пение. — Все в тебе, ну все в тебе по мне. Ты, как елка, стоишь рупь с полтиной. Нарядись — повысишься в цене!

Саранцев нахмурился и обернулся. Игривый куплет исполнял, как и следовало ожидать, его случайный сосед по скамейке.

— Что, не нравится? — радостно засмеялся он, видя, что Саранцев раздраженно обернулся. — А я вот такой человек. И всех, кто мной недоволен, посылаю в одно интересное место.

Саранцев решил не связываться и отошел прочь. Оставшийся на скамейке сказал ему что-то еще, но он уже не слышал — вдоль ограды размашистой, уверенной походкой шла Тамара, бывшая работница Аэрофлота.

«Этого не доставало, — с тоской подумал Саранцев, втянув голову в плечи. — Интересно, заметит или не заметит?»

Менее всего желалось ему встречаться с Тамарой. «Выследила, — зло подумал он, хоть он и понимал, что это полная чушь, с чего бы ей его выслеживать. — Выследила!» — упрямо повторил он, и, поняв, что проскочить незамеченным не удастся, обреченно поднял голову. К его удивлению Тамара его не заметила, прошагала мимо, вошла в сквер и твердо направилась к той самой скамейке, с которой он только что ретировался.

«Чего это она, сдурела?» — обеспокоенно подумал Саранцев. Сидевший на скамейке субъект немедленно вскочил и, далеко выставив зад, склонился в шутовском поклоне. «Дать ему, что ли, разок?» — злобно подумал Саранцев, однако с места не сдвинулся, а, нахлобучив для чего-то шляпу, продолжил наблюдение. Далее случилось вовсе непонятное. Тамара вместо того, чтобы брезгливо обойти полупьяного идиота, вытащила из сумочки прозрачный пакет, постелила и присела на краешек. Обитатель же скамейки, все так же: не разгибаясь, как циркуль, описал полукруг, поворотился к ней и, кокетливо одернув на коленях непотребные свои брюки, уселся рядом.

«Ну и тем лучше!» — гордо сказал сам себе Саранцев и был по-своему прав, ибо происходящее избавляло его от некоторых неприятных формальностей. Дело в том, что Тамара последнюю пару недель стала его несколько тяготить. Своей истеричной ностальгией по воздушному флоту, из которого ушла когда-то из-за каких-то интриг, и по былым своим поклонникам, совокупного мизинца которых он, Саранцев, видимо, не стоил. Своими бесчисленными подругами, которым он был торжественно представляем, а потом сотрясаем сценами ревности. Своими неотвязными вопросами типа «О чем ты сейчас думаешь?», на которые надобно было давать немедленные обстоятельные ответы. Своими… Да много чем. Все это так, однако такая концовка была уж вовсе неожиданной.

«Брат, может быть?» — робко подумал было Саранцев, но тут же отмел предположение.

Загадочная парочка меж тем поднялась со скамейки и неторопливо двинулась вдоль аллеи к выходу. Тамара шла вальяжной походкой «женщины с прошлым», знающей себе цену. Ее спутник семенил следом прыгающей трусцой, то обгоняя, то отставая.

Вскоре они скрылись за деревьями, оставив Саранцева в одиночку отходить от потрясения и продолжать предаваться горестным размышлениям. «Тем лучше!» — вновь сказал себе он, но лучше не стало. И тогда Саранцев, презирая себя, двинулся вслед, по-воровски прячась за кустами, с трудом выдерживая дистанцию.

Парочка выбралась наконец из сквера и столь же неторопливо перешла не тротуар.

Саранцев, не спуская с них глаз и с отвращением выслушивая собственные жалкие оправдания, плелся следом. В какой-то момент парочка внезапно остановилась у киоска. Саранцев в страхе метнулся вбок, наступил на какую-то пыльную, увешанную шерстяными сосульками болонку. Собака громко, по-поросячьи взвизгнула. «Совсем уже озверел народ», — гневно сказала ему хозяйка. Саранцев пробормотал извинения, чем привел хозяйку в еще большее бешенство, и продолжил постылое преследование. Идти, впрочем, долго не пришлось. Парочка, как и следовало ожидать, дошла до Тамариного дома и скрылась в подъезде.

«Ну, довольны? — ласково спросил себя Саранцев. — Или желаете еще?» Спросил и понял: желает еще.

— Павлик? — удивленно воскликнула Тамара, когда Саранцев, покрутившись минут десять возле ее дома, поднялся по лестнице и позвонил в дверь. — Это ты?

— Так точно! — ответил Саранцев и просветленно улыбнулся. — Я и есть, Томочка-душечка. Ты, естественно, рада меня видеть. Правильно?

— Ну да, — Тамара оцепенело кивнула. — То есть я… Дело в том…

— Так пропусти ж! — вскричал Саранцев. — Прими же своего пупсика, своего Пашечку-канашечку! — Саранцев простер руки и сочно облобызал совершенно оторопевшую Тамару.

— Проходи, Павлик, — деревянным голосом произнесла Тамара и вдруг окончательно пришла в себя. — Именно! Проходи! Так даже лучше! Именно сейчас! — схватила не ожидавшего такого оборота Саранцева и чуть не волоком втащила в комнату.

Там, как и следовало ожидать, он увидел своего недавнего знакомого. Он с потрясшей Саранцева вольготностью восседал на тахте. Здесь, в тамарином жилище, да еще на этой тахте, он показался Саранцеву еще гаже, чем на садовой скамейке.

— Знакомься, Гоша! — высоким, истеричным голосом выкрикнула Тамара. — Это — Павел Владимирович Саранцев, мой давний добрый знакомый. А это Гоша, мой друг! — она поворотила к Саранцеву свое пылающее решимостью лицо.

— Дык мы уж виделись! — закричал Гоша, вскочил с тахты и судорожно стиснул руку Саранцева своими холодными воробьиными лапками. И тут же деловито поинтересовался: — Учишься, работаешь?

— Работаю, — буркнул Саранцев, стараясь глядеть в сторону.